Тучи сгущаются - Лориана Рава

собой, но когда такое случалось, помирить их мог только отец, ни старенькой бабушке, ни беременной жене такие вещи поручать было нельзя. А если не примирить девочек сейчас, то они своими воплями и визгами сорвут переговоры, да ещё на отца же и обидятся смертельно. Они-то считали, что "дома" отец принадлежит семье целиком и полностью, а тонкости политики они не поймут. Мысленно прокрутив в голове эти соображения, Асеро сказал гостям:

-- Извините, господа! Я должен ненадолго вас покинуть, чтобы уладить раздор в семье. Обещая вам, что я быстро. Вот тут фонтан, можно помыть руки. А вот там за углом аллеи стоит праздничный стол, за которым мы всё и обсудим. Всё это займёт не больше пачки коки, или пятнадцати минут по-вашему. Но если я задержусь, то можете проходить к столу и без меня.

После чего он отвёл девочек в сторону, и сказал:

-- Ну, что у вас такое случилось? Говорите, только быстро. Сначала ты, Ромашка.

-- Фиалка порвала свои сандалии, обе пары, а теперь у меня вторые забрать хочет. А я не хочу ей давать, она их тоже порвёт.

Фиалка, в одной рук держа порванный сандалий, а другой размазывая слезы по лицу, со слезами говорила:

-- А что я, нарочно, что ли? Я разве виновата, что они у меня так часто рвутся? Ромашка говорит, что раз так, я должна босиком ходить. Жадина она!

-- Нет, я не жадина, а бережливая. Если бы ты сандалий не рвала, я бы тебе свои поносить дала.

Асеро сказал как можно более мягко и спокойно:

-- Если бы сандалии не порвались, тебе бы, Ромашка, свои отдавать было бы не нужно. Ну, ты же взрослая, умная девочка, должна понимать, что Фиалка не нарочно, и что босиком ей ходить трудно. Так что давай, неси сюда свои сандалии.

Ромашка с неохотой подчинилась и пошла за сандалиями. Асеро остался наедине с младшей дочерью. В том, что у неё рвутся ремешки от сандалий, она, пожалуй, и в самом деле не виновата. Одежда и обувь переходили в семье от старших девочек к младшим, так что не удивительно, что самой младшей всё доставалось уже сильно изношенным. Маленькие дети растут быстро и носят всё недолго, так что у них мало что износиться успевает, но чем они становятся старше, тем дольше они всё носят. Да, надо бы хоть иногда и Фиалке заказывать новое. Но это можно сделать только раз в месяц, а сегодня вечером нужно будет просто починить Фиалкины сандалии. Обо всём этом Асеро думал, прижимая к себе самую младшую дочь и говоря:

-- Не плачь, не стоит оно того... Ромашка больше не будет жадничать. Кроме того, я закажу тебе новые сандалии.

-- Правда, папа? -- сказала девочка, перестав плакать. -- А почему ты мне раньше не заказывал? Почему я всё только донашиваю за сёстрами?

-- Но ведь и Ромашка тоже донашивает.

-- Да, это значит, что мы хуже Лилии, у которой всё новенькое.

-- Ну, ей не за кем донашивать, за матерью разве что....

-- Папа, но ведь ты мог бы всем нам заказывать новые платья и сандалии, а не заставлять нас ходить в обносках!

-- Если бы я вам всем заказывал, то кто бы за вами донашивал? Всё пришлось бы выкидывать.

-- Но папа, мы могли бы это отдавать другим.

-- Можно, конечно. Но если бы мы так делали, мы бы показали им, что они хуже нас. А это нехорошо.

-- А разве они бы обиделись? Мы ведь дочери Первого Инки!

Асеро вздохнул:

-- В том-то и дело, что, скорее всего -- нет. Меня бы никто не осудил. Но я сам осудил бы себя за такой поступок. Я слишком хорошо помню, что многих правителей погубило зазнайство. Я должен помнить, что хоть я и потомок Солнца, но всего лишь человек...

-- И потому мы должны ходить в лохмотьях? -- спросила Фиалка, показывая на свой заштопанный рукав.

-- Ну, разве это лохмотья? Это ты настоящих нищих в лохмотьях не видела! Платье вполне добротное, штопка сделана аккуратно.

-- Ну, всё равно это обноски! И у меня ни одного нового платья нет!

-- Хорошо, одно новое для праздников у тебя будет.

-- Спасибо, папочка! -- сказала Фиалка, чмокнув его в щёчку. Тем временем Ромашка принесла туфли, и босая Фиалка обулась. Асеро думал при этом, что, пожалуй, и в самом деле передержал дочь в чёрном теле, но с другой стороны, вот у Лилии всё новое -- но ей хочется европейского. И даже если бы в Тавантисуйю стали бы шить платья точь-в-точь как в Европе, ей бы всё равно потребовалось бы европейское, нет предела девичьим капризам.

Вернувшись к своим гостям, Асеро их на месте не обнаружил. Оглядевшись получше, Асеро увидел, что Дэниэл, чуть наклонив голову, стоит за кустом, и оттуда слышно подозрительное журчание...

-- Дэниэл, как так можно! Я же показывал тебе, где уборная.

-- Да как будто с твоих цветочков убудет, если я их полью.

-- С цветочков, может, и не убудет, но ведь тут же живёт моя семья! Ты же только что видел моих дочерей! Моя жена уже на стол накрывает. Кстати, а где Розенхилл. Боюсь, как бы он мою мать не испугал.

-- Да чего ты за мать переживаешь?

-- А ты представляешь, что будет с моей матерью, почтенной пожилой сеньорой, если она вдруг наткнётся на кого-нибудь из вас в таком виде? Её удар хватить может.

-- Ну, в Европе всем известно, что твоя мать была сослана своим отцом за развратное поведение. Так что она мужеских статей за свою жизнь видела немало. Так что она лишь вспомнит молодость.

-- Клевета! Моя мать -- добродетельная женщина.

-- Добродетельных принцесс не выдают замуж за сапожников!

-- А её и не выдавали -- сама пошла. Но мой отец хоть и был сапожником, но он никогда не позволял себе ссать под кустами у всех на виду. После этого вы ещё нас дикарями называть смеете!

-- Ну что ты кипятишься. Видишь, я уже всё закончил. Да, что ты там насчёт стола говорил?

-- Сначала следует помыть руки, -- сказала Асеро, демонстративно подойдя к фонтану и ополаскивая кисти струёй воды, -- или английские дикари брезгуют обычными правилами чистоплотности?

-- Розенхилл всё равно не мыл. Значит, ты живёшь тут как добродетельный бюргер? Одна жена, от