Тайник - Элизабет Джордж

Потом начались депортации, допросы, казни и отправки в лагеря. А еще немедленная зачистка всех, в чьих жилах текла хотя бы капля еврейской крови. И бесконечные прокламации и мандаты. Нарушишь один — попадешь на каторжные работы, нарушишь другой — познакомишься с расстрельной командой. В газетах была цензура, в кино — цензура, на радио — цензура, в мозгах, и то цензура.

Рыночные спекулянты беззастенчиво наживались на бедах сограждан. Фермеры, у которых были радиоприемники, прятали их в амбарах, вдруг становясь героями. Целый народ принужден был вести существование, давно забытое цивилизованным миром, — люди рылись на помойках в поисках еды и растопки, а гестаповцы шныряли меж ними, подсматривая и подслушивая, готовые броситься на всякого, кто делал хоть одно неверное движение.

«Люди умирали, Фрэнки. Вот здесь, на этом острове, люди страдали и гибли от рук гуннов. Но находились и такие, которые боролись, как могли. Так что смотри, никогда не забывай об этом. И гордись своими предками, сынок. Они были среди тех, кто знавал худшие времена и выжил, чтобы рассказать о них другим. Не всякий паренек на этом острове может похвастать тем же, Фрэнк».

Голос и эти воспоминания. Они буквально пропитаны отцом. Фрэнк понял, что ему от них не избавиться. Голос и воспоминания будут преследовать его до конца дней. Он может утопиться в Лете, но это не поможет ему забыть.

Считается, что отцы не должны лгать своим сыновьям. Если уж они решили стать отцами, то обязаны передавать детям истины, усвоенные ими на собственном опыте. Кому же еще доверять человеку, как не собственному отцу?

К этому все и свелось для Фрэнка, пока он стоял в одиночестве на набережной и глядел в воду, видя в ней отражение истории, беспощадно вылепившей по своему образу и подобию целое поколение островитян. Все свелось к доверию. Он подарил его своему отцу — единственный дар, который может принести ребенок огромному и неприступному родителю. Грэм радостно принял его детский дар и грубо им злоупотребил. Их отношения, построенные на лжи, походили на хрупкую решетку из клея и соломы. Неудивительно, что первый же порыв ветра ее разметал. Постройка оказалась настолько неустойчивой, что ее будто не было вовсе.

Прожить более полувека, притворяясь, будто не имеешь отношения к смерти ни в чем не повинных людей… Фрэнк не был уверен, что ему удастся когда-нибудь восстановить теплое чувство, которое он испытывал к отцу раньше, и победить отвращение, оставшееся в нем после смерти Грэма Узли. Он знал, что сейчас он на это не способен. Может быть, когда-нибудь… Когда ему самому будет столько же, сколько было его отцу… Если в таком возрасте он начнет смотреть на жизнь по-другому…

Цепочка машин у него за спиной пришла наконец в движение. Он развернулся и увидел, что грузовик на перекрестке ухитрился выбраться из тупика, в который сам себя загнал. Тогда Фрэнк снова сел в машину и влился в поток автомобилей, покидающих Сент-Сэмпсон. Вместе с ними он добрался до Сент-Питер-Порта, где набрал скорость, миновав промышленную зону на Бульвер-авеню, и вырвался оттуда на дорогу, которая описывала вытянутый полумесяц вдоль берега Бель-Грев-Бей.

До возвращения домой ему надо было сделать еще одно дело, поэтому он продолжал ехать на юг, между морем, раскинувшимся по левую руку от него, и Сент-Питер-Портом, вздымавшимся, точно серая ступенчатая крепость, по правую руку. Проехав под деревьями Ле-Валь-де-Терр, он вырулил на Форт-роуд и подкатил к дому Дебьеров всего минут на пятнадцать позже, чем было условлено.

Он предпочел бы избежать еще одного разговора с Нобби. Но архитектор позвонил сам и так настаивал на встрече, что привычное чувство вины перед ним заставило Фрэнка ответить: «Очень хорошо, я заеду» — и назвать время, когда он сможет появиться.

Нобби сам открыл ему дверь и проводил Фрэнка на кухню, где, при явном отсутствии жены, готовил мальчикам чай. В комнате было непереносимо жарко, так что лицо Нобби лоснилось от пота. В воздухе висел тяжелый запах подгоревших рыбных палочек. Из гостиной доносились звуки компьютерной игры: ритм задавали взрывы, отмечавшие очередную удачу искусного игрока в борьбе против плохих парней.

— Каролина в городе, — пояснил Нобби.

Он выдвинул из духовки противень и склонился над ним. На противне дымился набор рыбных палочек, и запах в кухне стал еще отвратительнее. Нобби скорчил гримасу.

— И как они это едят?

— Что детям радость, то родителям смерть, — констатировал Фрэнк.

Поставив противень на стол, Нобби деревянной ложкой переложил его содержимое на тарелку. Вытащил из холодильника пакет мороженых чипсов, высыпал их на противень и задвинул в духовку. На плите бурно кипела кастрюля. Пар валил из нее и столбом вставал над плитой, точно призрак миссис Битон.[28]

Нобби помешал варево и вынул ложку гороха на пробу. Горошины были неестественно зелеными, точно их покрасили. Взглянув на них с сомнением, Нобби отправил их назад в кипящую воду.

— Вообще-то этим должна заниматься она, — покачал головой горе-повар. — У нее лучше получается. А я в таких делах безнадежен.

Фрэнк знал, что бывший ученик вызвал его не для того, чтобы получить от него мастер-класс по кулинарии, но знал он и то, что в такой жаре ему долго не продержаться. Поэтому он молча взял дуршлаг, откинул на него содержимое кастрюли, прикрыл горох и отвратительные рыбные палочки фольгой, чтобы они не остыли, пока будет готовиться картошка. Сделав это, он открыл окно и спросил у хозяина, который накрывал меж тем стол для сыновей:

— Так зачем ты хотел меня видеть, Нобби?

— Она в городе, — ответил он.

— Ты уже говорил.

— Надеется получить работу. Спроси меня где.

— Ладно. Где?

Нобби невесело рассмеялся.

— В Бюро консультации населения. Спроси меня какую.

— Нобби…

Фрэнк устал.

— Писать их чертовы брошюры.

Нобби снова хохотнул, на этот раз пронзительно и истерично.

— Она ушла из «Архитектурного обозрения», а поступает в Бюро консультации населения. А все благодаря мне. Это я уговорил ее бросить работу. Пиши свой роман, говорил я ей. Борись за свою мечту. Делай как я.

— Мне жаль, что так случилось, — сказал Фрэнк. — Ты даже не знаешь, как мне жаль.

— Нет, конечно. Куда мне. Но вот что самое поганое: все было зря. С самого начала. Ты уже понял? Или ты знал?

Фрэнк нахмурился.

— В каком смысле? Что было…

Нобби снял передник жены, свернул его и повесил на спинку стула. Вид у него был безумный, словно ему доставлял удовольствие их разговор и то, что он поведал своему гостю дальше. Планы, которые по заказу Ги были привезены из Америки, оказались фальшивыми, сказал он. Он видел их собственными глазами, и они незаконны. Насколько он мог судить, к музею они не имели никакого отношения. Что Фрэнк Узли об этом скажет?

— Он и не собирался строить музей, — проинформировал его Нобби. — Это была такая игра, вроде боулинга. А мы были его кеглями. Ты, я, Генри Мулен и всякий, кто еще оказался бы втянутым в этот план. Подать нам надежду, а потом смотреть, как мы корчимся под обломками, когда она рухнет. Вот какая была у него задумка. Однако очередь дошла только до меня. Тут старина Ги скопытился, оставив вас думать да гадать, как бы построить музей без его «благословения». Но я хочу, чтобы вы знали. А то ведь жалко будет, если никто, кроме меня, не узнает, какое необычное чувство юмора было у нашего Ги.

Фрэнк пытался переварить новую информацию. Все в ней противоречило тому, что он знал о Ги как посторонний и испытал лично как его друг. Конец мечтам о музее положила смерть Ги и его завещание. Но чтобы он не собирался его строить… Фрэнк даже в мыслях не мог такого допустить. Ни сейчас и никогда вообще. Слишком дорого он заплатил за это.

— Те планы… — попытался сформулировать он, — Которые привезли американцы…

— Сплошная липа, — ответил Нобби любезно. — Я их видел. Тот тип из Лондона приносил их мне. Не знаю, кто их начертил и для чего они предназначены, но уж точно не для музея в переулке рядом с церковью Спасителя.

— Но он же должен был…

«Что? — подумал Фрэнк. — Что он был должен? Знать, что кто-нибудь начнет разглядывать эти планы? Когда? В ту ночь?»

Ги показал публике мастерски выполненный рисунок здания и объявил, что это и есть выбранный им проект, но никто даже не подумал потребовать предъявить чертежи.

— Его, наверное, обманули, — предположил Фрэнк. — Я знаю точно, что он собирался строить этот музей.

— На какие деньги? — усмехнулся Нобби. — Как ты сам заметил, Фрэнк, в завещании он не оставил ни пенни на строительство чего бы то ни было и не дал Рут никаких указаний на этот счет, на случай, если с ним что-нибудь случится. Нет. Ги никто не дурачил. А вот он нас надул. Всех. И мы ему подыграли.