Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки - Дмитрий Спивак

Говоря об эпохе «петербургского ампира», грех было бы не припомнить, что у нас был создан своеобразный мемориал, посвященный победам российского оружия над Францией – и даже не один. Прежде всего, назовем памятник А.В.Суворову, по сей день украшающий северную оконечность Марсова поля. В соответствии с канонами классицизма, монумент представляет воина в самом расцвете сил, римского бога войны, которому приданы некоторые черты сходства с русским военачальником, «князем Италийским, графом Суворовым-Рымникским» (цитируем надпись на пьедестале). На самом деле Суворов был уже не юношей, но мужем почтенных лет, когда в 1799 году с успехом провел свой Итальянский поход. Ему противостояли армии, пылавшие революционным энтузиазмом и шедшие в бой под руководством лучших полководцев тогдашней Франции. Проявив исключительный талант, генералиссимус выиграл 63 сражения, захватил 619 неприятельских знамен и вернулся домой с победой. Памятник был задуман сразу же по окончании похода, еще при жизни Суворова, но установлен в 1801 году, сообщив всему Марсову полю характер мемориала во славу побед над французским оружием.

Менее чем через год после освящения Казанского собора, «Великая армия» Наполеона вторглась в пределы России. В августе 1812 года, М.И.Кутузов слушал здесь торжественную литургию, приложился к чудотворной иконе, получил благословение архиерея и направился прямым ходом в действующую армию. Сюда были доставлены и навеки оставлены для назидания потомства взятые в боях трофеи – в том числе 107 французских знамен, ключи от 17 городов и 8 крепостей, взятых нашими войсками, а также жезл одного из наполеоновских маршалов, взятый в бою. Казанский собор был избран и местом захоронения М.И.Кутузова, скончавшегося на следующий год после изгнания французов из России. Между дорическими колоннами парижского «Собора Инвалидов», послужившего в качестве одного из прототипов Казанского собора, стояли статуи короля Людовика Святого и императора Карла Великого. В нишах северного портика петербургского собора также были с самого начала помещены изваяния Владимира Крестителя, Александра Невского и прочих «святых, просиявших в земле Русской». Вместе с тем, идея установить здесь же памятники двум полководцам, изгнавшим «Великую армию», позднее представилась современникам вполне своевременной. На Рождество 1837 года, после «военно-церковной церемонии» во вкусе Петра I, были открыты два монумента, фланкировавшие колоннаду собора. На гранитных постаментах, лицом к главной улице Петербурга, были поставлены фигуры М.И.Кутузова и М.Б.Барклая-де-Толли. «В памятниках есть некоторые элементы символики. Каждый из полководцев попирает ногами поверженные французские знамена с переломленными древками и одноглавыми наполеоновскими орлами – такими же, как на трофейных знаменах над могилой Кутузова. Но присмотримся к деталям. На памятнике Барклаю французское знамя полураспущено, орел приподнял крылья, еще способен подняться в бой. А на памятнике Кутузову знамя уже свернуто, орел повержен», – подчеркнул П.Я.Канн. Если памятник на Марсовом поле представляет собой римского бога или героя, которому придано сходство с чертами российского полководца, то монументы у колоннады Казанского собора решены как портретные изображения реальных людей, которые драпированы офицерскими шинелями на античный манер. В целом же, ансамбль Казанской площади продолжил тему побед над французами, начатую памятником Суворову. Мы не ошибемся, если определим его главную тему как победу в Отечественной войне 1812 года.

Почти одновременно с завершением мемориального комплекса Казанского собора оформился и ансамбль Дворцовой площади, который был также посвящен победам над Францией. Однакоже основной акцент был при этом перенесен с с фигуры Кутузова – на образ императора Александра I и, соответственно, с событий Отечественной войны – на всемирно-историческое значение последующих триумфов Российской империи. Отсюда и характерные особенности символики Александровской колонны, открытой в центре Дворцовой площади 30 августа 1834 года. Осматривая массивные бронзовые барельефы, помещенные на всех четырех сторонах постамента, мы не увидим ни аллегорических образов Смоленска или Бородина, ни трофеев с наполеоновскими орлами. Зато на них помещены аллегорические фигуры Вислы и Немана, кодирующие неприкосновенность западных рубежей империи, а также изображения доспехов древнерусских полководцев, от Олега Вещего и Александра Невского – до царя Алексея Михайловича и Ермака. Нашлось место и аллегориям Мира, Правосудия и прочих добродетелей, которые были водворены на законные места силою русского оружия. На пьедестале помещена надпись «Александру Iму благодарная Россия», а на вершине колонны поставлена статуя ангела с крестом. Таким образом, на плане города Адмиралтейство было фланкировано двумя «императорскими форумами». В центре первого, который был посвящен победам на севере и юге, стояла статуя Петра Великого, конь которого попирал змия. Чертам лица государя и его фигуре было придано общее сходство с античным героем или же полубогом. В центре другого, который был посвящен победам на западе, стояла статуя ангела, попиравшего змия. Чертам его лица было, в свою очередь, придано сходство с обликом Александра Благословенного. Симметрия, таким образом, возобладала – и послужила выражению не столько триумфальной победы над Францией, сколько имперской идеи в ее чистом виде. Если в мемориале Казанской площади сопоставлены «зачинатель Барклай» и «совершитель Кутузов», а дело их ограничено отражением вражеского нашествия, то в мега-ансамбле Петровской и Дворцовой площадей сопоставлены «основатель Петр» и «победитель Александр», а дело их распространено на метафизическую область и кодировало установление сакрализованного миропорядка.

Что же до образцов, которыми руководствовался Монферран в данном случае, то историки искусства давно их установили. Это – древнеримские монументы вроде колонны императора Траяна, но в первую очередь – так называемая Вандомская колонна, поставленная в центре Парижа в 1810 году в память о победе французских войск при Аустерлице. На вершине колонны была установлена статуя Наполеона I в облике римского императора. Это обстоятельство, кстати, было неприятным для представителей дома Бурбонов, вернувшихся на французский трон после свержения корсиканского авантюриста. По приказанию Людовика XVIII, статую Наполеона демонтировали, и почти сразу установили вместо нее изображение короля Генриха IV. Вернувшись с острова Эльбы, Наполеон использовал свои последние «сто дней» власти не только на укрепление армии, но и на возвращение собственной статуи на старое место. После его окончательного устранения от власти, Людовик велел увенчать Вандомскую колонну скульптурным изображением лилии, как наиболее общей эмблемы королевской власти. По приказанию короля Луи-Филиппа, наверх снова вернули статую Наполеона – на этот раз в военном мундире. Совершенно аналогично, сразу же после кончины В.И.Ленина, у вождей большевистской революции возникла идея снять с Александровской колонны фигуру ангела, а вместо нее установить нечто совсем другое, а именно красное знамя на первое время, потом же – бронзовую фигуру «вождя мирового пролетариата», изображающую его в ораторском пыле, с дланью, протянутой вперед… Сопоставление между Россией и Францией представляется особенно уместным: ритуальное надругательство над символами прежней династии принадлежит к числу универсалий «психологии народов».

Архитектурный текст Петербурга второй половины XIX века

Во времена Алексндра II, наш город начал застраиваться многоквартирными жилыми домами. Никакого канона для этого типа строений попросту не существовало, однакоже отходить слишком далеко от ставших привычными глазу форм классицизма домохозяевам тоже не хотелось. Вот почему, пригласив архитектора, они обращались к нему с предложением выполнить фасад здания в духе классицизма – но не помпезного, с портиком и колоннами, а попроще, то есть ограничившись типовыми, а следовательно, минимальными по цене, декоративными деталями в виде наличников, тяг, карнизов, рустованных лопаток и всякого рода орнаментов. Сложившийся в итоге безордерный вариант французского по происхождению «стиля Людовика XVI» стал постепенно приобретать популярность примерно с середины пятидесятых годов XIX века, а в семидесятые годы стал практически ведущим направлением петербургской архитектуры. Дома, построенные в этом стиле, по сей день заполняют улицы петербургского центра и составляют ту архитектурную среду, в которой проходит жизнь рядового жителя центра, будь то окрестности Кузнечного, Сенного или Мальцевского рынка – а впрочем, и отдельные участки Невского проспекта. Спеша по делам или прогуливаясь, мы их почти не замечаем, что отнюдь не уменьшает силы психологического воздействия этого стиля. Более того, Петербург Достоевского или Блока – это прежде всего узкие улицы и набережные, застроенные в «стиле Людовика XVI», то есть «дешево и сердито», и очень узнаваемо «по-петербуржски».