Письма - Джон Рональд Руэл Толкиен

В любом случае я лично считаю, что в любой конкретной ситуации или в чрезвычайных обстоятельствах большинство людей непредсказуемы. Возможно, потому, что я не лучшим образом разбираюсь в людях. Но даже Оден говорит лишь, что он в состоянии «обычно предсказать», как они себя поведут; и этим «обычно» вводится элемент неточности, который, хоть и невелик, а для его утверждения все-таки губителен.

Некоторые люди более предсказуемы, нежели другие (или так кажется). Но это объясняется скорее их судьбой, нежели природой (как личностей). Люди предсказуемые живут в относительно неизменных обстоятельствах, так что трудно застать их и понаблюдать за ними в ситуациях, которые (для них) необычны. Вот еще одна весомая причина для того, чтобы отправить «хоббитов» — образ простых, предсказуемых людей в простых, давно устоявшихся обстоятельствах, — в путешествие далеко от благоустроенного дома в чужие земли навстречу опасностям. Особенно если у них есть серьезный повод стойко переносить трудности и приспосабливаться. Хотя в путешествиях люди меняются (или, скорее, проявляют скрытые возможности) и без каких-либо высоких побуждений; это — факт, подсказанный самым обыкновенным наблюдением, никакие символические объяснения здесь не требуются. В путешествии достаточно долгом, чтобы обеспечить какие-никакие тяготы, от неудобств до страха, перемена в спутниках, хорошо знакомых по «обыденной жизни» (и в самом себе) зачастую просто поражает.

В данном контексте слово «политический» мне не нравится; уж больно фальшиво звучит. На мой взгляд, совершенно ясно, что долг Фродо — это долг «человечности», а не политики. Естественно, в первую очередь он думал о Шире, поскольку там — его корни, однако квест преследовал целью не сохранение той или иной формы правления, как, скажем, полуреспубликанское, полуаристократическое устройство Шира, но освобождение от злой тирании всего «гуманного человечества» /*«Гуманное человечество»: в него (поскольку это волшебная сказка) входят, конечно же, эльфы и, более того, все «говорящие существа». — Прим. авт.*/ — включая и тех, кто, как «восточане» и харадрим, все еще служили тирании.

Денетор был запятнан политикой как таковой; отсюда его падение и его недоверие к Фарамиру. Для него главной целью стало сохранение государства Гондор как такового, противостояние иному правителю, который сделался могущественнее, и бояться его и дать ему отпор следовало именно поэтому, а отнюдь не потому, что он безжалостен и злобен. Меньших людей Денетор презирал, и можно с уверенностью сказать, что не проводил различия между орками и союзниками Мордора. Если бы он выжил и победил, даже не пользуясь Кольцом, он далеко продвинулся бы по пути к тому, чтобы самому стать тираном, и с обманутыми народами востока и юга обошелся бы жестоко и мстительно. Он стал «политическим» лидером: т. е. Гондор против всего остального.

Однако не такую политику и не такие цели выдвинул Совет Эльронда. Лишь выслушав споры и осознав суть квеста, Фродо принял на себя бремя своей миссии. Более того, эльфы погубили свое собственное государство во имя долга «человечности». И это — не просто злосчастные последствия Войны; эльфы с самого начала знали, что таков будет неизбежный результат победы, которая эльфам ровным счетом никакой выгоды не принесет. Нельзя сказать, что Эльронд преследовал политическую цель или исполнял политический долг.

Слово «политический» в Ауэрбаховом смысле, на первый взгляд, кажется более оправданным; но и оно, сдается мне, неуместно — даже если признать, к какой скукотище свелись «рыцарские приключения» как таковые в качестве развлекательного чтива для класса, главным образом интересующегося ратными подвигами и любовью /*Главным образом интересующегося: в смысле, как темами «литературы», как развлече нием. На самом-то деле большинство их в первую очередь занимало приобретение земель и использование брачных союзов в достижении своих целей. — Прим. авт.*/. Для нас (или для меня) это примерно столь же занимательно, как рассказы об игре в крикет или байки о заезжей команде, для тех, кто (подобно мне) считает крикет (каков он сейчас) жутким занудством. Однако ратным подвигам в (скажем) артуровских романах или романах, затянутых на периферию этого грандиозного воображаемого мира, вовсе незачем «вписываться в систему политических целей» /*Разве что понятие «политический» можно сузить (или расширить), так, чтобы в воо& ражении своем мы рассматривали лишь один центр или крепость, воплощающие в себе порядок и благодать, в окружении врагов: необитаемых лесов и гор, враждебных варваров, диких зверей и чудовищ — и Неведомого. Вот тогда защита королевства вполне может стать символом участи человечества в целом. — Прим. авт.*/. В ранней артуровской традиции так оно и было. Или, по крайней мере, эта нить примитивного, но могучего воображения являлась в ней важным элементом. Как и в «Беовульфе». Ауэрбаху «Беовульфа» полагалось бы одобрить: ведь в нем автор попытался вписать деяние «рыцарственности» в сложную политическую ситуацию: в английские предания о международных отношениях с Данией, Готландом /*Остров в Балтийском море у берегов современной Швеции.*/ и Швецией в древние времена. Однако не в этом сила повествования, — в этом, скорее, его слабость. Личные цели Беовульфа, отправляющегося в путешествие в Данию, — это именно что цели Рыцаря более поздних времен: прославиться самому и превыше этого — возвеличить своего короля и лорда; но все это время мы прозреваем нечто более глубокое. Грендель — это враг, который атаковал самое сердце королевства и принес в королевский чертог тьму кромешную, так что король может восседать на троне лишь при свете дня. Это нечто совсем иное и куда более ужасное, нежели «политическое» вторжение равных — людей такого же соседнего королевства, как, скажем, случилось впоследствии, когда на Хеорот напал Ингельд /*Племя хадобардов во главе с Ингельдом напало на данов и было разгромлено войском Хродгара. Во время этого набега Хеорот сгорел. Отголоски этого события содержатся в поэме «Беовульф», напр., в строках 83, 782, 2025 и далее.*/.

Поражение Гренделя — отличный сюжет для волшебной сказки, поскольку он слишком силен и опасен, обыкновенному человеку его не одолеть, однако этой победе могут радоваться все, поскольку Грендель — чудовище, враждебное всем людям и всему человеческому братству и радости. В сравнении с ним даже давние политические враги даны и геаты были Друзьями, то есть на своей стороне. Это благодаря чудовищности и сказочности Гренделя повесть сделалась действительно важной и дожила до тех времен, когда политика позабылась и восстановление дано-геатских отношений в «entente cordiale» /*«Сердечное согласие» (Антанта) (фр.)*/ между двумя правящими домами стало всего лишь малозначительным эпизодом древней истории. В этом политическом мире Грендель выглядит глупо, хотя он, разумеется, не глуп, при всей наивности поэтического воображения и его описания.