Полное собрание сочинений. Том 3. Басни, стихотворения, письма - Иван Крылов

Пруд и река

«Что это», говорил Реке соседний Пруд:«Как на тебя ни взглянешь,А воды всё твои текут!Неужли-таки ты, сестрица, не устанешь?Притом же, вижу я почти всегда,То с грузом тяжкие суда,То долговязые плоты ты носишь,Уж я не говорю про лодки, челноки:Им счету нет! Когда такую жизнь ты бросишь?Или плотов,Мне здесь не для чего страшиться:Не знаю даже я, каков тяжел челнок;И много, ежели случится,Что по воде моей чуть зыблется листок,Когда его ко мне забросит ветерок.Что́ беззаботную заменит жизнь такую?За ветрами со всех сторон,Не движась, я смотрю на суету мирскуюИ философствую сквозь сон».—«А, философствуя, ты помнишь ли закон?»Река на это отвечает:«Что свежесть лишь вода движеньем сохраняет?И если стала я великою рекой,Так это от того, что кинувши покой,Последую сему уставу.Зато по всякий год,Обилием и чистотою водИ пользу приношу, и в честь вхожу и в славу.И буду, может быть, еще я веки течь,Когда уже тебя не будет и в-помине,И о тебе совсем исчезнет речь».Слова ее сбылись: она течет поныне;А бедный Пруд год от году всё глох,Заволочен весь тиною глубокой,Зацвел, зарос осокой,И, наконец, совсем иссох.

Так дарование без пользы свету вянет,Слабея всякий день,Когда им овладеет леньИ оживлять его дея́тельность не станет.

Тришкин кафтан

У Тришки на локтях кафтан продрался.Что́ долго думать тут? Он за иглу принялся:По четверти обрезал рукавов —И локти заплатил. Кафтан опять готов;Лишь на четверть голее руки стали.Да что́ до этого печали?Однако же смеется Тришке всяк,А Тришка говорит: «Так я же не дурак,И ту беду поправлю:Длиннее прежнего я рукава наставлю».О, Тришка малый не простой!Обрезал фалды он и полы,Наставил рукава, и весел Тришка мой,Хоть носит он кафтан такой,Которого длиннее и камзолы.

Таким же образом, видал я, иногдаИные господа,Запутавши дела, их поправляют,Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют.

Механик

Какой-то молодец купил огромный дом,Дом, правда, дедовский, но строенный на-славу:И прочность, и уют, всё было в доме том,И дом бы всем пришел ему по нраву,Да только то беды —Немножко далеко стоял он от воды.«Ну, что ж», он думает: «в своем добре я властен;Так дом мой, как он есть,Велю машинами к реке я перевесть(Как видно, молодец механикой был страстен!),Лишь сани под него подвесть,Подрывшись наперед ему под основанье,А там уже, изладя на катках,Я воротом, куда хочу, всё зданьеПоставлю, будто на руках.И что́ еще, чего не видано на свете:Когда перевозить туда мой будут дом,Тогда под музыкой с приятелями в нем,Пируя за большим столом,На новоселье я поеду, как в карете».Пленяся глупостью такой.И к делу приступил тотчас Механик мой.Рабочих подрядил, под домом рылся, рылся,Ни денег, ни забот нимало не берёг;Однако ж дома он перетащить не могИ только до того добилсяЧто дом его свалился.

Как много у людейЗатей,Которые еще опасней и глупей!

Пожар и алмаз

Из малой искры став пожаром,Огонь, в стремленьи яром,По зданьям разлился в глухой полночный час.При общей той тревоге,Потерянный АлмазЕдва сквозь пыль мелькал, валяясь по дороге.«Как ты, со всей своей игрой»,Сказал Огонь: «ничтожен предо мной!И сколь навычное потребно зренье,

Чтоб различить тебя, при малом отдаленьи,Или с простым стеклом, иль с каплею воды,Когда в них луч иль мой, иль солнечный играет!Уж я не говорю, что всё тебе беды,Что́ на тебя ни попадает:Безделка – ленты лоскуток;Как часто блеск твой затмевает,Вокруг тебя один обвившись, волосок!Не так легко затмить мое сиянье,Когда я, в ярости моей,Охватываю зданье.Смотри, как все усилия людейПротив себя я презираю;Как с треском, всё, что встречу, пожираю —И зарево мое, играя в облаках,Окрестностям наводит страх!» —«Хоть против твоего мой блеск и беден»,Алмаз ответствует: «но я безвреден:Не укорит меня никто ничьей бедой,И луч досаден мойЛишь зависти одной;А ты блестишь лишь тем, что разрушаешь;Зато, всей силой съединясь,Смотри, как рвутся все, чтоб ты скорей погас.И чем ты яростней пылаешь,Тем ближе, может быть, к концу».Тут силой всей народ тушить Пожар принялся;На утро дым один и смрад по нем остался:Алмаз же вскоре отыскалсяИ лучшею красой стал царскому венцу.

Пустынник и медведь

Хотя услуга нам при ну́жде дорога́,Но за нее не всяк умеет взяться:Не дай бог с дураком связаться!Услужливый дурак опаснее врага.

Жил некто человек безродный, одинакой,Вдали от города, в глуши.Про жизнь пустынную, как сладко ни пиши,А в одиночестве способен жить не всякой:Утешно нам и грусть, и радость разделить.Мне скажут: «А лужок, а темная дуброва,Пригорки, ручейки и мурава шелкова?» —«Прекрасны, что и говорить!А всё прискучится, как не с кем молвить слова».Так и Пустыннику томуСоскучилось быть вечно одному.Идет он в лес толкнуться у соседей,Чтоб с кем-нибудь знакомство свесть.В лесу кого набресть,Кроме волков или медведей?И точно, встретился с большим Медведем он,Но делать нечего: снимает шляпуИ милому соседушке поклон.Сосед ему протягивает лапу,И, слово-за-слово, знакомятся они,Потом дружатся,Потом не могут уж расстатьсяИ целые проводят вместе дни.О чем у них, и что бывало разговору,Иль присказок, иль шуточек каких,И как беседа шла у них,Я по сию не знаю пору.Пустынник был не говорлив;Мишук с природы молчалив:Так из избы не вынесено сору.Но как бы ни было, Пустынник очень рад,Что дал ему бог в друге клад.Везде за Мишей он, без Мишеньки тошнится,И Мишенькой не может нахвалиться.Однажды вздумалось друзьямВ день жаркий побродить по рощам, по лугам,И по долам, и по горам;А так как человек медведя послабее,То и Пустынник наш скорее,Чем Мишенька, усталИ отставать от друга стал.То видя, говорит, как путный, Мишка другу:«Приляг-ка, брат, и отдохни,Да коли хочешь, так сосни;А я постерегу тебя здесь у досугу».Пустынник был сговорчив: лег, зевнул,Да тотчас и заснул.А Мишка на часах – да он и не без дела:У друга на нос муха села:Он друга обмахнул;Взглянул,А муха на щеке; согнал, а муха сноваУ друга на носу,И неотвязчивей час-от-часу.Вот Мишенька, не говоря ни слова,Увесистый булыжник в лапы сгреб,Присел на корточки, не переводит духу,Сам думает: «Молчи ж, уж я тебя, воструху!»И, у друга на лбу подкарауля муху,Что силы есть – хвать друга камнем в лоб!Удар так ловок был, что череп врознь раздался,И Мишин друг лежать надолго там остался!

Цветы

В отворенном окне богатого покоя,В фарфоровых, расписанных горшках,Цветы поддельные, с живыми вместе стоя,На проволочных стебелькахКачалися спесивоИ выставляли всем красу свою на-диво.Вот дождик начал накрапать.Цветы тафтяные Юпитера тут просят:Нельзя ли дождь унять;Дождь всячески они ругают и поносят.«Юпитер!» молятся: «ты дождик прекрати;Что в нем пути,И что его на свете хуже?Смотри, нельзя по улице пройти:Везде лишь от него и грязь, и лужи».Однако же Зевес не внял мольбе пустой,И дождь себе прошел своею полосой.Прогнавши зной,Он воздух прохладил; природа оживилась,И зелень вся как будто обновилась.Тогда и на окне Цветы живые всеРаскинулись во всей своей красеИ стали от дождя душистей,Свежее и пушистей.А бедные Цветы поддельные с тех порЛишились всей красы и брошены на двор,Как сор.

Таланты истинны за критику не злятся:Их повредить она не может красоты;Одни поддельные цветыДождя боятся.

Крестьянин и змея

Змея к Крестьянину пришла проситься в дом,Не по-пустому жить без дела,Нет, няньчить у него детей она хотела:Хлеб слаще нажитый трудом!«Я знаю», говорит она: «худую славу,Которая у вас, людей,Идет про Змей,Что все они презлого нраву;Из древности гласит молва,Что благодарности они не знают;Что нет у них ни дружбы, ни родства;Что даже собственных детей они съедают.Всё это может быть: но я не такова.Я сроду никого не только не кусала,Но так гнушаюсь зла,Что жало у себя я вырвать бы дала,Когда б я знала,Что жить могу без жала;И, словом, я добрейВсех Змей.Суди ж, как буду я любить твоих детей!» —«Коль это», говорит Крестьянин: «и не ложно,Всё мне принять тебя не можно;Когда пример такойУ нас полюбят,Тогда вползут сюда за доброю Змеей,Одной,Сто злых и всех детей здесь перегубят.Да, кажется, голубушка моя,И потому с тобой мне не ужиться,Что лучшая Змея,По мне, ни к чорту не годится».

Отцы, понятно ль вам, на что́ здесь мечу я?..

Крестьянин и разбойник