Случайная женщина - Джонатан Коу

Увы, не впервые, далеко не впервые. Случалось, она поджидала Стивена у колледжа, зная, когда он должен выйти, чтобы отправиться на встречу или на занятия, и шла за ним по улицам, споря сама с собой: окликнуть его, изобразив при этом удивление, словно они столкнулись случайно, или не стоит. Иногда Мария превращалась в полную дуру. Она понимала, что, узнай Стивен о ее выходках, он сочтет их идиотскими и, возможно, разлюбит ее либо так и не полюбит, а то и перестанет относиться к ней с симпатией. Да, очень вероятно, она ему разонравится. Но эти соображения ее не останавливали. Сидя в тот жаркий день перед колледжем Стивена, она то и дело вспоминала один случай, вспоминала отрывочно, яркими, назойливо повторявшимися фрагментами, — совсем не так, как я о нем расскажу.

Дело было днем, тоже неприятно жарким и потому более чем подходящим, чтобы нырнуть в освежающую прохладу церкви. Мария ступала тихо, ее каблуки глухо постукивали по каменным плитам, незамеченной она опустилась на край скамьи во втором ряду с конца. Церковь была пуста, только у органа сидели Стивен и учитель музыки. Мария знала, что днем у Стивена урок органа, и пришла в церковь именно по этой причине — послушать, как он играет. То был единственный раз, когда она явилась на урок музыки, и воспоминание об этом событии оказалось много важнее самого события. Со временем воспоминание обрело любопытную структуру, составленную в основном из визуальных, а не звуковых элементов.

И сейчас, сидя перед колледжем, она вздрагивала то ли от радости, то ли от боли, мысленно разглядывая картину, которую ее сознание и память в соавторстве нарисовали: бледный светящийся четырехугольник на каменных плитах, столб солнечного света, соединяющий эту геометрическую фигуру с ближайшим окном, мириады пылинок, пляшущих перед глазами, сумерки и негромкая нескончаемая музыка, которую Мария почти не слушала, по крайней мере не сосредотачивалась на ней, но которая могла бы рассказать ей о печали и смирении, если бы она захотела проникнуть в ее смысл. Внимание: настал черед иронии.

Музыка, полагала Мария, исходила от Стивена. Он извлекал ее из клавиш и наполнял ею церковь, только от него и ни от кого больше зависело, как она будет звучать; иными словами, на тот момент звуки, воспроизводимые Стивеном, означали для Марии весь мир. Так ей хотелось думать, так ей виделась драгоценная суть того дня. Но сказать по правде — что стоит делать хотя бы иногда, даже в романе, — в тот раз вовсе не Стивен играл на органе. Его учитель, раздраженный сверх меры беспомощностью ученика, сам сел за инструмент и сыграл прелюдию целиком, дабы показать, как это надо делать. Мария об этом не знала. Но обманчивое воспоминание значило для нее куда больше, чем, вероятно, для нас наша осведомленность, потому не будем задаваться.

С приближением окончания учебы ситуация, по мнению Ронни, становилась все более отчаянной. Ни одно из его матримониальных предложений не было принято, несмотря на то что он увеличил частоту их поступления до ежедневной. Ронни, конечно, знал о Стивене. И с тех пор, как он сделал это открытие — приблизительно месяца полтора назад, — его терзала безумная ревность. Мария и не подозревала, что, когда она преследовала Стивена на улицах Оксфорда, а две ее половины лихорадочно спорили, подойти к нему или нет, Ронни нередко преследовал ее, лихорадочно споря с самим собой (в отношении Ронни нельзя говорить о половинах, восьмушки более соответствуют истине), подойти ли к Марии и обвинить ее в измене, или подойти к Стивену и обвинить его в предательстве, или оставить все как есть. В итоге Ронни так ни на чем и не остановился, потому что рано или поздно решительность покидала его, — из Ронни получился бы плохой шпион. Тем не менее он знал все о том, куда эта парочка ходит и не ходит, и знал также о том непонятном очаровании, которым этот молчаливый молодой человек, сам того не ведая, обладает в глазах Марии. Вот почему, когда Мария сидела под раскидистым деревом, наблюдая за входом в колледж Стивена, Ронни сидел у окна кафе, расположенного неподалеку, наблюдая за Марией с помощью краденого театрального бинокля. Он ни разу не двинулся с места, разве что заказывал очередную чашку чаю — количество выпитых чашек уже превысило пару десятков — да бегал в туалет, что ему приходилось делать чаще, чем хотелось бы. На стуле Ронни сидел боком, чтобы немедленно вскочить, стоит Марии пошевелиться. Какой-либо определенной цели у него не было, кроме как следовать за ней, куда бы она ни пошла.

Что касается целей, то в этом смысле у Ронни имелось преимущество перед Марией. Ибо она пока не решила и даже не поразмыслила над тем, что станет делать, когда Стивен выйдет на солнечную улицу если он, конечно, вообще выйдет. Следовательно, мы можем заключить, что Мария вовсе не думала ни о мотивах, ни о последствиях своей затеи. Иначе как еще объяснить абсурдность ее поведения? Абсурдность, очевидную всякому, кроме Марии, очевидную даже прохожим, качавшим головой при виде ее горестно застывшей фигуры. Единственное, что нам остается, — строить догадки. Возможно, она спрячется за деревом, пока он не пройдет мимо, а потом окликнет его удивленным тоном: «О, Стивен, привет!» А что она станет делать потом? Да бог ее знает. Ведь ее дальнейшие действия зависят исключительно от ответа Стивена, а что он ответит, я понятия не имею. Мне хватает хлопот с Марией, чтобы еще предсказывать поступки Стивена. Однако из этих путаных рассуждений можно извлечь по крайней мере один неоспоримый факт. Марии было чрезвычайно важно, чтобы встреча казалась незапланированной. Почему — объясните сами, если сможете. Вероятно, она надеялась, что Стивен истолкует эту случайную встречу как знак судьбы и поймет, что они с Марией созданы друг для друга и так далее. Либо ей хотелось контролировать ситуацию, и она думала, что ее шансы повысятся, если только она одна будет знать об обстоятельствах, приведших к встрече. А возможно (уже теплее), Мария не желала, чтобы он знал, как отчаянно ей хочется его снова увидеть. Потому, вероятно, в сложившейся дикой ситуации будет уместна ссылка на один весьма распространенный грех — семь букв, первая «г», последняя «я», — сыгравший существенную роль в некоем печальном инциденте, имевшем место в некоем саду почти сразу после начала времен, если вы еще не забыли о столь седой древности. Из того инцидента всем нам следует извлечь полезный урок. И Мария могла бы избежать многих неприятностей, трудно подсчитать, скольких именно, но, во всяком случае, их не больше, чем вмещает целая жизнь. Точнее вам никто не скажет.

Частично дурость Марии объясняется тем, что ее отношения со Стивеном в последнее время достигли апогея болезненной двусмысленности. Семестр закончился, и на следующий день Стивен собирался уезжать. Не домой, но далеко, очень далеко — в Китай, где ему предложили место преподавателя. Он бы уехал раньше, но задержался ради собеседования, назначенного на тот день. Мария точно не знала, во сколько состоится собеседование, потому и поджидала Стивена возле колледжа. Накануне вечером они сидели вдвоем в баре и говорили о его поездке, он — со смешанным чувством опаски и восторга, она — с тоскливой надеждой и горечью; ни того ни другого Стивен не заметил, поглощенный своими опасениями и радостью. Но как же близко — очень близко — они подошли к тому, чтобы объясниться во взаимных чувствах. Случались мгновения, когда их руки едва не соприкасались, а глаза едва не заглядывали в глаза; еще чуть-чуть — и все пошло бы как по маслу: признание в любви, ответ взаимностью — банальная история, но значившая для заинтересованных лиц невероятно много. Однако ничего подобного так и не произошло.

— Я буду скучать по тебе, Стивен, — сказала она.

— Я буду скучать по тебе, Мария, — сказал он, упирая на слово «тебе».

— Хочешь, я поеду с тобой? — Этого Мария так и не сказала, хотя ей и хотелось, до смерти хотелось.

— Поедешь со мной? — тоже не спросил он, хотя, возможно, собирался спросить, но постеснялся.

— Ну что ж, пожалуй, нам пора. — Вот что он сказал на самом деле, когда они прощались в темноте перед закрытым баром.

Мария была очень близка, более чем когда-либо, к тому, чтобы задать свой вопрос, но ей удалось лишь выдавить из себя:

— Если тебе что-нибудь понадобится перед отъездом… — Она замялась.

— Да? — встрепенулся он.

— У тебя есть мой телефон, — закончила она. — У тебя есть мой телефон.

В ту ночь она не спала и не слушала музыку.

Мария просидела напротив колледжа, поджидая Стивена, пять часов. Спустя полтора часа с того момента, как началось ее бдение, Стивен отправился на собеседование задворками — путь, известный только учащимся колледжа, — и еще через час вернулся той же дорогой. Затем он три часа паковал вещи и отправился на вокзал обычной дорогой. Но Мария к тому времени уже ушла, отчаявшаяся и немного раздосадованная. И так уж получилось, что Мария поднялась и двинулась прочь именно в тот момент, когда Ронни находился в туалете; он не увидел, как она удалилась, и не узнал, куда направилась. День выдался неудачным для всех.