Случайная женщина - Джонатан Коу

— Привет, — ответила Мария. — Похоже, я заснула.

Она сонно глянула на часы: половина пятого.

Утром, когда Бобби поджаривал хлеб на электрическом камине, Мария сказала:

— Этой ночью мне приснился очень странный сон. Мне снилось, что я спала, а ты пришел и разбудил меня, и я посмотрела на часы, а они показывали половину пятого. (Бобби хихикнул.) Что тут смешного?

— А дальше что было?

— Не помню, — ответила Мария. — Во сколько ты на самом деле вернулся вчера? Я все проспала.

Бобби опять засмеялся:

— Это был не сон.

— Бобби, кончай дразнить меня. Не мог же ты вернуться так поздно. Когда ты пришел? Наверное, я очень быстро заснула.

— Меня не было до четырех двадцати, — признался Бобби. — Твои часы спешат на десять минут.

Мария растерялась и одновременно встревожилась:

— Но где ты был? Что случилось? Что-нибудь нехорошее?

Бобби смеялся тихо и долго.

— Когда-нибудь, Мария, я расскажу тебе, где я был прошлой ночью. Когда-нибудь.

— Зачем откладывать? Расскажи сейчас, — сердито потребовала Мария.

Бобби покачал головой и не стал раскрывать секрета. Он прожил у сестры еще два дня, холодных счастливых дня. Вечером, стоя на ветру, Мария прощалась с ним на вокзале. Солнце предпринимало несостоятельные попытки прорваться сквозь густые, быстро плывущие облака. Поезд опаздывал. Они стояли, болтая и держась за руки. Теплело, и ветер понемногу стихал, а Бобби так ничего и не объяснил. Когда его машущая рука стала едва различимой, на Марию внезапно нахлынула тоска. А тут и солнце выглянуло.

5. Последние дни

Ни один из оксфордских дней, оставшихся в памяти Марии, она не вспоминала столь отчетливо и с такой болью, как раскаленный добела день в самом конце последнего семестра. Это был никчемный день, несчастливый и в некотором смысле прекрасный. Он начался, насколько помнила Мария и насколько это касается нас, после обеда. Вооружившись всего лишь томиком Бодлера, но вовсе не собираясь читать, Мария уселась на скамейку под деревом, напротив главного входа в один из мужских колледжей. Невероятная жара, стоявшая уже неделю, постепенно начинала приобретать ту тяжесть, которая предвещает скорую грозу. Горячий воздух давил на Марию в придачу к внутреннему огню тревоги и желания. Ее сердце билось, как бьются сердца в такие моменты и в подобных ситуациях, — довольно приятное ощущение, если только оно не накатывает слишком часто, например чаще раза в месяц. На скамейке она просидела пять часов, крайне редко и лишь слегка меняя позу, и все это время перебирала в памяти обстоятельства, эмоции и происшествия, которые довели ее до нынешнего состояния. Эти обстоятельства она припоминала не в хронологическом порядке; собственно, она вообще их не припоминала. Правильнее будет сказать, что они сами хаотично всплывали в памяти, но мы, ради удобства читателя, опишем их последовательно.

Мария познакомилась со Стивеном вскоре после того, как попрощалась с братом на Оксфордском вокзале, немало месяцев тому назад. В тот период с друзьями у Марии было не густо. Девушка по имени Мадлен, с которой она занималась у одного научного руководителя, заметила это и, будучи лошадкой иной масти, нежели обитательницы Карточного дома, пожалела Марию.

Более того, пожалела с пользой. Мадлен сразу поняла, что между ней и Марией настоящей приязни никогда не возникнет, но вместо того, чтобы изображать пылкую дружбу, она не поленилась перезнакомить Марию почти со всеми своими друзьями в надежде, что кому-нибудь из них Мария понравится и, наоборот, кто-нибудь понравится Марии. И надо же, обе надежды Мадлен хотя и в скромной степени, но сбылись. Мария более не испытывала недостатка в компании, когда выбиралась погулять в центр. Верно, она так и не воспользовалась открывшимися возможностями в полной мере. Например, она ни разу не заявилась к кому-нибудь из новых друзей без приглашения. Однако, сталкиваясь случайно с кем-нибудь из них, не спешила улизнуть, но останавливалась и принималась беседовать — иногда подолгу.

Среди новых друзей Мария особенно выделяла парня по имени Стивен. Помахав на прощанье Бобби, Мария побежала на занятия, а после занятий Мадлен пригласила ее к себе на чай, а также (о чем Мария ни сном ни духом не ведала) затем, чтобы познакомить ее со Стивеном. С первого взгляда Мария и Стивен друг другу не понравились. Она сочла его хитрым, он ее — заносчивой, и оба ошиблись. Из опыта Мария знала, что парни определяют свое отношение к ней с первого взгляда: она либо мгновенно нравится им, либо не нравится. Если она им понравилась, они тут же преобразуют эту эмоцию в страстную любовь — по-собачьи слюнявое, тоскливое, лупоглазое, романтическое пыхтенье, а когда им столь же мгновенно не отвечают взаимностью, как оно по понятным причинам обычно и происходило, они тут же становятся в дурацкую позу отвергнутого воздыхателя. Позу идиотскую саму по себе, но оттого что ее приняли буквально через несколько минут после того, как положили глаз на предмет обожания, идиотизм усугублялся в десятки раз. Так вот в первую встречу Стивен был с Марией очень сдержан, и она решила, что эта сдержанность имеет ту же природу, что и поведение прочих молодых людей, — в конце концов, почему он должен от них отличаться! Потому она и назвала его «хитрым», хотя на самом деле Стивен в их первую встречу чувствовал смущение и зарождавшуюся приязнь, с которой попросту не знал, что делать. Очень скоро Мария поняла свою ошибку. Он же принял ее недоверчивость, усталость, рассеянность и странное чувство утраты и обретения, возникшее после двух дней, проведенных с Бобби, за враждебность. Начало, не сулившее ничего хорошего, скажете вы. Однако из этого взаимного непонимания зародилась привязанность, которая — по крайней мере, со стороны Марии — переросла во влечение и обожание столь буйные, что эти эмоции стали доминировать в жизни Марии, и она уже не знала, куда от них деться. Тем не менее она чувствовала себя очень счастливой, более счастливой, чем за все предыдущие месяцы и даже годы, и это счастье было непреходящим, свободным от неувязок, описанных в главе три. Умеряло его лишь одно обстоятельство — полная неуверенность Марии, отсутствие каких-либо доказательств взаимности ее любви. (Я до последнего надеялся, что мы сможем обойтись без этого слова.)

Любовь Марии к Стивену (назвался груздем…) мало походила на ее любовь к Найджелу. Они никогда не спали вместе. Не целовались. И вовсе не по настоянию Марии, она бы делала и то, и другое, желательно одновременно. Но в то же время она чувствовала, что отказ проделывать все эти вещи вносит приятное разнообразие в отношения и дает ей ощущение независимости — ей позволено любить, не стремясь к рутинному удовлетворению. Сам Стивен никогда на эту тему не заговаривал. Иногда Мария задумывалась: может, она его не привлекает, или он гомосексуалист, или фригиден, но куда чаще она была просто счастлива принимать все таким, как есть. Она никогда не прибегала к уловкам, маленьким женским хитростям, знать толк в которых некоторые девушки считают абсолютной необходимостью. Например, Шарлотта находила поведение Марии по этой части особенно несуразным.

— Ты ничего не добьешься, — сказала она однажды, — пока не научишься приемам, маленьким женским хитростям, с помощью которых, мы, слабый пол, обретаем власть. Существуют жесты, Мария, и действия, которые делают мужчин беспомощными, превращают их в тесто в наших руках.

Шарлотта перечислила уловки, по степени возрастания их эффективности: хлопание ресницами, закидывание ноги на ногу и сосание члена. На Марию совет Шарлотты не произвел впечатления, и она никогда ему не следовала. Кроме всего прочего, она полагала, что было бы неправильно навязывать Стивену непрошеные знаки внимания и давить на него. Она и без того была счастлива и не хотела рисковать своим счастьем.

Хотя в этом контексте я трижды употребил слово «счастье» (не считая его производных), однако, как вы, наверное, заметили, словом «радость» я не воспользовался ни разу, и на то у меня есть веская причина. А именно: радость означает умиротворенное состояние души; согласно этому определению, Мария отнюдь не радовалась, что она ясно сознавала, по крайней мере в моменты просветления. Она была довольна тем, что любит Стивена, и тем, что не спит с ним, но сомнения в его ответных чувствах не приносили ей ни малейшего удовольствия. «Мучение» было бы более подходящим понятием, чем «радость», при описании состояния ума и, если хотите, души, в которое эти сомнения ввергали Марию. Просто знать, как знают неоспоримую истину, что он ее не любит, было куда лучше, чем без толку ломать голову. Неуверенность приводила к странностям в ее поведении, ибо в отсутствие какой-либо достоверной информации одна половина Марии верила, что Стивен ее любит, и проявляла себя соответственно, другая же половина одергивала ее и не позволяла довести ситуацию до логического конца, к которому первая половина Марии, безусловно, стремилась. По причине такого раздвоения ее поведение изрядно отдавало сумасшествием. И в тот день, который я намерен описать, это сходство проявилось особенно наглядно.