Серная кислота - Амели Нотомб

– Вы верите? – с улыбкой спросила Панноника.

– Я, например, верю, – сказала МДА-802. – Знаете, есть такая восточная поговорка, по-моему, она очень подходит: «Не опускай руки, ибо рискуешь сделать это за минуту до того, как произойдет чудо».

Назавтра Панноника быстро шепнула на ухо Здене: «Сегодня ночью».

Результат не заставил себя ждать. Около четырех часов пополудни в карман лагерной робы опустились две плитки шоколада.

Панноника весь день не находила себе места.

Когда вечером за столом она показала шоколад, раздались радостные возгласы.

– Санкции сняты! – крикнул кто-то.

– Тише! Подумайте о других столах! – сказала Панноника.

– А почему вы не потребуете шоколада на всех? – возмутился тот, кому она сделала замечание.

– Вы полагаете, я могу что-то требовать? – спросила она, чувствуя, как в ней поднимается гнев.

– Подумали бы, прежде чем выдавать такую ахинею, – сказал спорщику ЭРЖ-327.

– Если уж торгуешь своими прелестями, то имеет смысл назначить цену повыше, разве нет? – процедил тот, не в силах признать свою неправоту.

Панноника вскочила:

– И как же, по-вашему, я зарабатываю этот шоколад?

– Это уж ваше дело!

– Ну нет, – сказала она. – Если вы его едите, вас это тоже касается.

– Нисколько. Я ничего у вас не просил.

– Вы даже не сутенер, вы хуже. А я еще рисковала жизнью, чтобы накормить такую скотину, как вы!

– Ну-ну, нашли крайнего! Все наши считают так же.

Раздался дружный вопль негодования, долженствующий опровергнуть это заявление.

– Не верьте им, – продолжал мужчина. – Они просто не хотят портить с вами отношения, чтобы получать шоколад. Я всего лишь сказал вслух то, что они думают про себя. И потом, вы, видимо, не понимаете: нам совершенно все равно, как вы его добываете, этот шоколад. На войне как на войне.

– Не смейте говорить «нам», имейте мужество сказать «мне», – обрезал его ЭРЖ-327.

– Не вам меня учить. У меня одного хватило смелости высказать то, о чем остальные молчат.

– Самое поразительное, – заметила Панноника, – что вы этим еще и гордитесь.

– Человек имеет право гордиться, когда говорит правду, – заявил мужчина, высоко подняв голову.

На Паннонику снизошла благодать: она вдруг увидела, как смешон ее обидчик, и расхохоталась. Это оказалось заразительно, весь стол покатился со смеху, отпуская шутки на его счет.

– Смейтесь, смейтесь, – огрызнулся он. – Я за свои слова отвечаю. Правда никому не нравится. И я прекрасно понимаю, что отныне мне больше шоколада не будет.

– Успокойтесь, – возразила Панноника. – Вы будете по-прежнему получать свою, положенную вам, как вы считаете, долю.

Она дождалась, пока все заснут глубоким сном, вышла из барака и столкнулась нос к носу с надзирательницей Зденой, которая подкарауливала ее.

– Идем ко мне в комнату?

– Остаемся здесь, – ответила Панноника.

– Как в прошлый раз? Это неудобно.

Здена явно замыслила вариант, который никак Паннонику не устраивал. Она решила перехватить инициативу:

– Я хочу с вами поговорить. Кажется, между нами возникло недоразумение.

– Точно. Я желаю тебе только добра, а ты ведешь себя так, будто не понимаешь.

– Это еще одно недоразумение, надзиратель Здена.

– Люблю, когда ты называешь меня по имени, хотя предпочла бы без чинов. Мне нравится, когда ты произносишь мое имя.

Панноника пообещала себе отныне этого избегать.

Надзирательница шагнула к ней. Паннонику бросило в дрожь от ужаса, и она быстро заговорила:

– Недоразумение состоит в том, что вы ошибаетесь насчет моего презрения к вам.

– Так ты меня не презираешь?

– Вы ошибаетесь насчет причин моего презрения.

– Да какая мне разница?

– Я презираю вас за то, – продолжала Панноника, обмирая от страха, – что вы пускаете в ход власть, насилие, принуждение, шантаж. А вовсе не за природу вашего желания.

– А, так ты не против таких желаний?

– Мне претит в вас то, что не есть вы. Когда вы ведете себя как настоящая надзирательница, это на самом деле не вы. По-моему, вы доброкачественный человек, но только не в те моменты, когда превращаетесь в надзирательницу.

– Что-то ты мудреное завернула. Ты назначила мне свидание среди ночи ради такой белиберды?

– Это не белиберда.

– Надеешься дешево отделаться?

– Очень важно, чтобы вы знали: вы хороший человек.

– В моем теперешнем состоянии мне на это глубоко наплевать.

– В глубине души вы жаждете моего уважения. Вам бы так хотелось, чтобы у меня в глазах вспыхнул огонек, но не от ненависти к вам, и вы бы увидели в них себя не жалкой, а прекрасной.

– Увидеть себя в твоих глазах – не совсем то, чего я жду.

– Но это лучше. Намного лучше.

– Не уверена.

– То, чего хотите вы, можно получить только силой. Потом вас при одном воспоминании об этом будет выворачивать. Единственное, что останется вам на память, – мой взгляд, полный лютой ненависти.

– Прекрати. Ты заводишь меня.

– Будь оно так, вы смогли бы произнести мое имя вслух.

Здена побледнела.

– Когда чувствуешь то, о чем вы без конца твердите, возникает острая потребность все время повторять имя человека. Не случайно же вы так старались узнать мое. И вот теперь, когда вы его знаете и я стою перед вами, вы не в состоянии его выговорить.

– Правда.

– А ведь вам бы хотелось?

– Да.

– Но вы не можете физически. Напрасно мы презираем свое тело: в нем куда меньше дурного, чем в душе. Ваша душа хочет – якобы хочет – того, что тело ваше отвергает. Когда ваша душа станет такой же честной, как тело, вы легко назовете меня по имени.

– Поверь, мое тело вполне способно причинить твоему телу боль.

– Но не оно к этому стремится.

– Как ты все это поняла?

– Мне не кажется, что я знаю вас. Презрение – это еще и уверенность, будто знаешь и то, что есть в другом человеке непознаваемого. Мне просто что-то подсказывает интуиция. Но ваши потемки так же темны и для меня.

Они помолчали.

– Мне ужасно плохо, – сказала Здена. – По-другому воображала я эту ночь. Скажи, чего мне ждать от тебя. На что я могу надеяться?

На долю секунды Панноника пожалела ее.

– Что когда-нибудь назовете меня по имени, глядя мне в глаза.

– И все?

– Если вам такое удастся, это будет невероятно много.

– Я иначе представляла себе жизнь, – подавленно сказала надзирательница.

– Я тоже.

Обе рассмеялись. То был миг сближения: две двадцатилетние девушки вместе открывали для себя несовершенство мира.

– Пойду спать, – сказала Панноника.

– Я не смогу заснуть.

– Пока будете лежать без сна, подумайте, как вы могли бы реально нам помочь, мне и моим товарищам.

Часть четвертая

Случилось так, что аудитория перестала расти. Она не уменьшалась, но и не увеличивалась.

Создатели программы встревожились. «Концентрация» выходила в эфир уже полгода, и рейтинг все время неуклонно шел вверх – иногда плавно, иногда резкими скачками, особенно после ударных эпизодов, наделавших шума в печати, но рост не прекращался ни разу.

– Вот и наша первая остановка, – сказал один из продюсеров.

– Остановка – это самообман, – отозвался другой. – Таков закон жизни: отсутствие движения вперед есть движение назад.

– Все равно у нас рекордные показатели за всю историю телевидения.

– Пока рекордные. Но, если не принять меры, нас рано или поздно ждет обвал.

– Естественно. СМИ больше не говорят о нас. Месяцами они только о «Концентрации» и галдели, а теперь все. Если мы хотим снова привлечь к себе внимание, надо что-то придумать.

Кто-то предложил создать журнал, целиком посвященный главным участникам, как это делалось для некоторых телешоу в предыдущем десятилетии, с фотографиями и интервью любимцев публики.

– Невозможно, – был ответ. – С надзирателями номер не пройдет. Звезды передачи – заключенные. А коль скоро мы подрядились воспроизводить подлинные условия концлагеря, интервьюировать узников нельзя. Это противоречит принципу обезличивания, который царит в каждом уважающем себя лагере.

– Ну и что? Может, стоит перестроиться. Когда СКЗ-114 обрела личность, назвав свое имя, мы получили великолепную информационную поддержку.

– Это сработало только из-за нее. Нельзя ни в коем случае тиражировать ее ход.

– Все дело в том, что она чертовски хороша собой, эта пигалица. Жаль, что она успокоилась в последнее время.

– Как движется их роман со Зденой? Это было бы неплохо: палач и жертва…

– Нет, публике нравится, чтобы она оставалась неприступной девственницей.

– В любом случае нас это не вывезет. Нужно придумать какой-то новый поворот.