За чертой - Александр Николаевич Можаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва окончилась служба, Носач подал к храму автобус, все едут на праздничную трапезу. Батюшку Никодима сажают во главе стола, меня и Носача как почётных атаманов по правую и левую руку от него.
Став лицом на восток, батюшка читает молитву «перед вкушением пищи», крестит стол и разрешает всем приступить к обеду.
– Батюшка, а нельзя ли вам стаканчик наполнить вином? – заботливо обращаются к Никодиму окружающие.
– Отчего же нельзя… В сегодняшний праздник можно. Но лучше водочки… – кротко отвечает тот.
Никодим крестит свой стаканчик, тихо шепчет какую-то молитву и аккуратно выпивает свой первый тост «за Рождество Христово». Потом все пьют за батюшку Никодима, за атамана Станично-Луганского юрта, Носача, за меня – атамана Митякинского юрта, снова за Носача – председателя районного Совета, за всех казаков наших, за тех, кто готовил обед, и за всю во Христе братию.
Никодим по-прежнему кротко крестит свой стаканчик и, чтоб никого не обидеть, не пропускает ни единого тоста, но при этом оставаётся трезв и телом, и словом. Он, никого не перебивал, даже если собеседник нёс что-то не то, внимательно выслушивал его, всегда говорил по делу и лишь тогда, когда его хотели услышать. И когда мы едва уж держались на ногах, он, как ни в чём ни бывало, читал благодарственную молитву «после вкушения пищи».
– Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил нас земных Твоих благ… – легко и непринуждённо произносит он нараспев, и поклонившись всем, уходит твёрдой походкой.
– Неупиваемый батюшка, – говорил про него наш народ.
– Что-то в этом деле не так… – едва ворочая языком, сомневался Кудин. – Может, он перед трапезой хлебнёт какой-то микстуры, и тогда его ничем уж не свалишь…
– Ты, Кудин, главного не приметил, – возражает ему Носач. – Батюшка Никодим перед тем, как выпить, обязательно стаканчик свой перекрестит.
– И чего?..
– А того. Ты пьёшь её вместе со всеми чертями, вот они тебя и корёжат. А батюшка нечисть прогонит и пьёт, как водичку.
Кудин и Натаха
Если б не армия, то Кудин с Натахой поженились бы, но батя Кудина, Митрий, хлопнув по столу пятернёй, твёрдо сказал:
– Какой с тебя семьянин, когда ты в долгах?! Перво Родине долг отдай, а там уж жанись на своих натахах…
На проводах Натаха плакала пуще матери. Одним махом выпивала очередную стопку и, размазав по лицу сопли, не пела, а кричала:
В путь-дорожку дальнюю
Я тебя отправлю!
Выткнулся за Деркулом
Алый цвет зари…
Вытирая о грудь Кудина мокрые глаза, шептала:
– Я так и знала, так и знала, что ты, гад, сбегишь от меня!..
Снова пила и снова, срывая голос, кричала на свой лад старую песню:
Я на кончик пики привяжу платочек,
Да в твои наглючие посмотрю глаза…
Не успели допить стремянную, тут уж и Носач гаркнул во всю глотку нашу походную:
Ура-ура-ура – Донцы в поход идут,
Через речку Деркул на кониках плывут!
Два года Натаха честно ждала Кудина, но тут вдруг пришла нежданная беда. На последнем месяце службы заработал Кудин увольнение. Два года за забор не выпускали, а тут на тебе – иди куда хочешь. Отлучённые от людского общения, одичавшие, солдатики вышли втроём в город да сдуру сразу на танцплощадку. А там местная «золотая молодёжь» заправляет. В армии никто из них не служил – отмазаны, а над солдатиками, да ещё перед своими девчатами, поиздеваться хочется. Стали цепляться к ним: «Что вы, мол, пришли сюда своими портянками вонять?»
Кто-то из солдат огрызнулся – получил в ухо. Видя численный расклад не в свою пользу, двое тут же сбежало. На этом бы всё и закончилось, если б не было там Кудина. Кудин бегать не захотел. Намотал на руку ремень и давай крушить бляхой налево и направо. Скоро девять человек – деток местных начальничков, увезли с разбитыми головами в больницу. Кудина – в милицию. Всем отделением на него наручники надевали, но и в них тот умудрился расквасить нос начальнику местной милиции.
На суде раскрутили Кудина по полной. Какие-то девчата, коих он и в глаза не видел, свидетельствовали, что драка началась с того, что он приставал к ним. Кто-то даже политику приплёл, вспомнил, что, когда он крушил деток секретарей, приговаривал: «Вот так мой дед Кудин красную сволочь рубал!» А вот это как раз была действительная правда.
В результате вместо дембеля отхватил Кудин два года дизбата.
Тут уж и Натаха пошла вразнос.
– Ну, паразит! Я его тут выглядаю, а он там на танцюльках девкам подолы задирает! – негодовала она.
В это время на уборочную в колхоз были прикомандированы водители из Ростова. Один из них, Паша-Танкист, стал оказывать Натахе особое внимание. Только она на летучке приедет с обедом в поле, Паша-Танкист цветочки ей вручит и обязательно комплимент какой-нибудь скажет.
– Ох, Паша, ты бы поостерёгся ухажёрничать к ней, – предупреждали его.
– Танки грязи не боятся! – легкомысленно посмеиваясь, отвечал тот своей любимой поговоркой.
– Язык без костей – что хошь набрешет! – смеётся Натаха. – А жениться на мне слабо?
Паша шутки не понял да с дурна ума и женился.
* * *
Ответная женитьба Кудина произошла стремительно и совершенно для всех неожиданно. Отбарабанив на «дизеле» от звонка до звонка, он явился домой хмурый и злой.
– Надо б его хоть на время куда-то спровадить, чтоб охолонул, – говорит Жека. – А то хряпнет сейчас бражки и пойдёт Танкисту «траки ломать»…
Тут-то и прозвучало чьё-то предложение: «А не поехать ли нам в Луганск – разогнать тоску…»
На «рабочем» поезде до Луганска чуть больше часа езды. От нас он идёт полупустой, и только на станции Ольховой вагоны заполняются рабочим людом.
– Можно? – кивнув на свободное место, спрашивает девушка.
– Нужно! – за всех отвечает Кудин.
Девушка садится в угол, и, казалось, забыв о нас, грустно смотрит в окно. Ничего примечательного: серые глаза, тонкие губы, рыжая чёлка, носик в конопушках… С Натахой разве сравнишь?!
– А ведь это судьба! – кивнув на девушку, неожиданно говорит Кудин.
– Слушай, красавица, замуж хочешь? – обращаясь к незнакомке, спрашивает он.
– Это вопрос или предложение? – Девушка улыбнулась, и лицо её тот же час преобразилось: оно уж не казалось столь бледным, глаза ожили и вдруг приобрели нежно-голубой цвет.
– Я разве похож на
