За чертой - Александр Николаевич Можаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О своих геройских подвигах дядька Сашка-Герой никогда не рассказывал. Когда кто-то пытался расспрашивать его о минувших передрягах, в которых тот побывал, он грозно сводил брови и отвечал очень строго:
– Это военная тайна, я на сто лет вперёд подписку дал. Выйдет срок – расскажу…
Мать же моя никаких подписок не давала, поэтому в который уж раз рассказывала печальную историю про свои красные сапожки:
– Папка, прежде чем уйти на фронт, справил мне красные юфтевые сапожки, – всегда начинала она свой рассказ с этой фразы. – Какая радость была! Таких сапожек ни у кого в хуторе и на показ не сыскать. Полька, подруга моя, так мне завидовала! Бывало, придёт в гости и просит:
«Достань сапожки».
Я достаю.
«Дай я потрогаю их».
Даю.
В сорок первом мы уже взрослые были – по четырнадцать лет. И вот вызывает нас председатель и говорит:
«Вот что, девоньки, сейчас мы все солдаты – отцы на фронте, матери – окопы копают… И вы тоже наши солдаты. Вам достаётся задание особой важности. Завтра седлаете коней, собираете весь колхозный скот и гоните его строго на восток. Восток знаете где?»
«Там, где солнце встаёт…»
«Молодцы, соображаете… На восход, значит… Там, через сто вёрст, может, чуть боле – «Совхоз Ильича». Будете спрашивать – подскажут. Его все знают. Директор там Дрюков. Скотину сдадите ему, а он вам бумажку напишет… Харчи на дорогу выдадим…»
А ещё сказал председатель, что дорога тяжёлая и чтоб обувку мы брали добрую, потому что назад нам уже пеши идти. А у меня из обувки одни лишь красные сапожки и есть… На другой день сели с Полиной на коней да и погнали колхозное стадо. Пыль до самого неба, того и гляди затеряешься в ней; где гурт, где погонщики – всё перемешалось. День гоним, два… Люди дорогу подсказывают… На четвёртый день стало кругом грохотать. И сзади грохочет, и спереди, и, куда ни глянь, везде земля ходуном ходит. Наконец добрались мы до этого совхоза, а там пусто, и людей почти никого. У какой-то старушки спросили:
«Где Дрюкова найти?»
«Ой, милые, нигде вы его не найдёте. Два дня как сбежали все и Дрюк попереди всех».
«Что ж нам делать теперь?»
«И вы дальше бегите, может, приткнётесь где…»
Кто знает, куда бечь дальше, но бегим, гоним своё стадо куда глаза глядят.
Харчишки, которыми нас снаряжали, уже покончались. Стали в какой-то балочке на отдых, пустили коней попастись, а сами давай коровок доить – больше есть нечего. Тут самолёты. Кинули бомбы, да с пулемётов… Как полыхнули наши коровки по степи да по балке, и конь мой невесть куда убежал. А к луке седла сапожки мои красные были приторочены. Вот мы с Полиной мечемся по степи, да по балке. Ни коров, ни коней догнать не можем. Выбились из сил, сели тогда и плачем во весь рот. Тут останавливается машина. Выходит военный:
«Кто такие?» – спрашивает.
«Солдаты…» – отвечаем, как научил председатель.
«Откуда ж вы такие «солдаты»?»
Отвечаем, откуда.
«Что ж вы, «солдаты», плачете?»
«Коровы убегли».
А тот и говорит:
«Я как старший по воинскому званию приказываю вам возвращаться домой. Здесь сейчас война будет».
А я ему:
«Никуда я возвращаться не буду».
«Почему?»
«Там с конём ускакали мои красные сапожки. Что я мамке скажу? Пока не найду – возвращаться не буду».
Тот опять говорит:
«Я тебе честное солдатское слово даю: как только закончится война, приеду к тебе, и привезу тебе красные сапожки».
Я всю войну за него молилась, а он так и не приехал… – вздыхала мать.
* * *
Высоко в небе, едва различимы, паря над Логачовой левадой, верещат кобчики. Задрав головы и щуря на солнце глаза, мы с Кудином вопим во всё горло свою дразнилку:
– Коба «Пи-пи-пи»! Коба «Пи-пи-пи»!
– Ну, чего вы его зазываете?! – нарочито строго ворчит тётка Полина. – Давно он курчат таскал?..
Летом смеркалось поздно, дел по дому было много, поэтому «сумерничать» до дядьки Сашки-Героя мы уже не ходили. Мать завязывала у меня на поясе фартук, подтягивая края, делала из него вместимое лукошко и отсылала рвать вишни, которые мы сушили на пологой крыше веранды. У Кудинов крыша дома была крутой, вишни сушить было негде, поэтому тётка Полина заготовляла варенье.
– Санька, Санька!.. – задыхаясь, вбегал к нам малолетний Кудин. – Айда к нам! – кричал он. – Мамка из вишника варенье варит – вся пенка наша!
В кудиновом дворе, в тени старой тютины, стояла под небольшим, крытым совковой черепицей навесом, древняя грубка. На грубке, в огромном закопчённом медном тазу, побулькивало варенье. Тётка Полина помешивала его большой деревянной ложкой и в отдельную миску аккуратно собирала с него пенку. Наша с Кудином задача было предельно проста: подтаскивать из соседней левады сухие дрова и подбрасывать их в огонь. Мы хорошо усвоили простую истину: чем жарче под тазом, тем больше поднимается пенки.
– Куда вы кочегарите, черти?! – бранится на нас тётка Полина. – Это вам паровоз, что ли?.. Пригорит таз, кто потом отдирать будет?..
Пригоревший таз, как и пенки, – законная наша добыча. Сначала, пока тётка Полина разливает по банкам варенье и укупоривает его стеклянными крышками, мы лихо расправляемся с пенками, а когда освобождается таз, начинаем отдирать и поедать все пригарки, пока не спохватится тётка Полина.
– Хватит! – строго говорит она. – Дай вам волю – вы его насквозь прогрызёте!..
Конфеты дядьки Сашки-Героя, пеночки и пригарки тётки Полины – самое сладкое, что было в моём детстве.
Батюшка Никодим
Познакомил нас всех с отцом Никодимом Носач, когда после долгих лет безбожного запустения тот приехал по-новому освещать и обживать полуразрушенный храм в Нижнем хуторе.
– Мы с ним как-то нашу речушку переходили, он, чтоб не замочиться, и приподнял рясу, а там в яловые сапоги шаровары с лампасами заправлены, – делился с нами Носач. – Наш батюшка! Плоть от плоти – наш.
Особое доверие к Никодиму пришло тогда, когда он, по просьбе Носача, пришёл гнать с его сенокоса кротов. Поначалу, когда батюшка, читая какие-то подобающие к этому случаю молитвы и кропя святою водой, обходил сенокос Носача, мы с Жекой наблюдали за этой церемонией с насмешкой.
– И куда ж они теперь денутся? – смеялись мы.
– Должно быть, к вам побегут… – виновато вздыхал Никодим. – Хотите, и от вас отвадим?
Мы
