Мое милое детство - Клавдия Лукашевич

Утром мы помогали старушке убирать нашу маленькую квартиру, мыли с ней посуду или ухаживали за цветами. У нас, как и у дедушки, на каждом окне стояли отросточки. Папа и няня очень любили цветы и умели хорошо их выращивать.

— Если цветики держать, за ними и смотреть надо, как за малыми детьми… Они ведь все понимают, — не раз говорила няня. — Забудешь о них, — и захиреют… Начни к ним каждый день подходить, да поглядывать, да их охорашивать — живо поправятся… Точно детки.

Бывало, мы уже наедимся саламаты и уберем все и нагуляемся на дворе… А мама наша все еще спит.

Няня волнуется все утро и ворчит. Открыв дверь в мамину комнату, она будит маму:

— Вставай, полунощница… Небось, до утра читала свои книжонки… Вставай. Нехорошо спать до одиннадцати. Ты ведь мать семейства, должна детям пример показывать…

Наша нянечка все еще маму наставляла, остерегала…

— Хозяйка, иди-ка за провизией… Прогуляйся с детками, мне одной не управиться, — просит няня.

— Няня, мне некогда… Сходи сама. Я должна засветло картину для папеньки кончить, еще надо уроки приготовить, которые Володя задал… И еще кое-что переписать.

— Все это пустяки!

— Для тебя пустяки, а для меня самое важное.

Няня начинает не в шутку сердиться.

— Как самое важное?! Да что это ты сказала-то, милушка?! Ведь ты хозяйка, мать… Для тебя самое важное — твой дом, дети, муж… А не пустые книги да разные портреты…

— Хорошо, хорошо… В этом ты ровно ничего не понимаешь. Не ворчи, пожалуйста. Пойду… Куплю… Что станем стряпать?

Мы очень любили ходить с мамой за провизией. Лавочники нас всегда угощали, где леденцом, где пряником, иногда репой или морковкой.

Няня всегда умела направить маму на дело, на хозяйство и, так сказать, пристыдить.

Споры о жизни, о долге, об обязанностях хозяйки происходили у мамы с няней ежедневно. Споры эти бывали добродушные, кончались всегда поцелуями. Няня говорила: «Отлыниваешь ты, матушка, от своих обязанностей… Все из-за своих книжонок». Мама обыкновенно уступала, казалась пристыженной и начинала ее обнимать и виниться.

Какое счастье, что судьба послала охранять наше детство няню! Наша старушка была из тех людей, которые светят, как яркие путеводные звезды на темном жизненном небосклоне, как верные вехи, указывают путь правды и добра. Вся жизнь няни была подвиг долга, труда, самозабвения. Она дожила до 84 лет, и других интересов, кроме нашей семьи, у нее не было. Ну как же могла не уступать ей мама, не умолкать перед нею?

Утешением няни была глубокая вера в Бога, радостью жизни — ходить в церковь. Эту искреннюю веру она вселила и в меня… И эту веру не могли после поколебать ни искушение, ни соблазны, ни испытания…

Няня Пелагея была маленького роста, вся в морщинках; свежее, даже румяное лицо, ясные голубые глаза и доброе выражение делали ее необыкновенно привлекательной. С первого взгляда она всех располагала к себе, и ее все любили. Няня была крепостною[24]родителей дедушки. Она так их любила, что не захотела расстаться и получив волю. Когда наша прабабушка овдовела, она оказалась без всяких средств. Продав крошечное имение в Тверской губернии, она перекочевала в Петербург с четырьмя детьми. Здесь она получила место начальницы какого-то приюта. Няня Пелагея была всем в доме: помощницей в делах приюта, воспитательницей прабабушкиных детей, прислугой и другом.

Из детей она особенно любила и жалела дедушку — единственного сына нашей прабабушки, да и притом еще горбатого. Дочери: тетенька Александрина и Мария скоро вышли замуж, а третья умерла.

Когда дедушка женился, няня перешла к нему и вырастила всех его дочерей. Когда мама вышла замуж, то упросила дедушку уступить ей няню.

Нянюшка, живя в приюте и помогая барыне-начальнице, усвоила много хороших знаний, привычек и приобрела житейский такт. Она была для нас настоящей опытной воспитательницей, желая привить нам хорошие привычки, любовь к труду, сделать нас здоровыми и отзывчивыми.

И ей, только ей одной, обязаны мы жизненной энергией, которую она вдохнула в нас, которой и у нее, 80-летней старушки, был непочатый край. Энергия эта, трудоспособность и любовь к жизни не угасли в ней до конца.

Наша тихая, скромная жизнь была очень однообразна… Кругом была бедность, скудность во всем… Няня все умела скрасить своею любовью, рассчитать каждую копейку, выгадать подешевле. Стол, одежда, обстановка у нас были более чем скромные, даже бедные… Теперь я все понимаю, все сознаю. Но тогда мы ничего не замечали… Нам с Лидой казалось, что мы богачи, «цари», как любили мы шептать друг другу. Только одна наша мама, казалось, желала чего-то лучшего, мечтала об иной жизни и как будто тяготилась бедностью…

— Няня у нас скопидомка, — говорила часто мама. — Ты просто жадная, как и наша маменька… Обе скопидомки.

— Ничего, милушка… Скопидомки-то вас, транжирок, остерегают… И дом без долгов держится, да и все сыты, обуты, одеты, — возражала няня словами дедушки.

Действительно, наши старушки считали, рассчитывали каждую копейку. Я помню и бабушку и няню, как они выложат на ладонь деньги, считают их, смотрят на них и долго что-то соображают, взвешивают, выгадывают. Денег у них было мало, а семьи были большие… Много надо было уменья и изобретательности — все держать в порядке.

Няня дрожала над каждым куском, все экономила и постоянно удерживала маму от лишних трат. А мама как-то не умела беречь денег, и если они ей попадали в руки, не могла удержаться, чтобы не купить что-нибудь лишнее или ненужное.

У меня в памяти встает несколько таких сцен. Однажды мы ходили с мамой за провизией… И мама купила где-то по случаю дешевенькую голубую вазочку, не помню, для чего… И стоила она несколько гривен. Счастливая, но все же немножко смущенная, мама показала свою покупку няне. И сама радовалась, как ребенок.

— Смотри, какая изящная… Я давно такую мечтала иметь… И как дешево… По случаю… Мне именно такую и хотелось…

Но няня пришла в ужас от непродуманной траты: «Для чего такие пустяки… На эти денежки были бы целый день сыты. Муженек твой здоровье убивает, добывая деньги… А жена трудовые деньги на пустяки тратит…»

Долго так говорила няня. В конце концов, мама была не рада своей вазочке и даже поплакала.

На крошечное жалованье отца мы могли жить очень-очень скромно и то только благодаря нянечке. Никогда никаких закусок, дорогих сладостей, ни зелени зимой мы не знали. Апельсин у нас считался редким лакомством и то если, бывало, его кто-нибудь принесет, его разрежут на кусочки… Мы хотели бы и корку съесть, но няня ее прятала для приготовления варенья.

Няня готова была исходить полгорода, лишь бы купить что-нибудь подешевле. Наверно можно сказать, что няня никогда не съела никакого сладенького кусочка; давали ли ей карамель, или пряник, или даже кусок булки — все это пряталось в сундук, а потом отдавалось нам…

Мне памятна ее коробочка… Это была круглая жестяная коробка из-под леденцов… Там лежало несколько кусочков сахару, корочка лимона или апельсина… Няня и сахара старалась из экономии употреблять как можно меньше.

— Няня, дай твоего сахару… — просили мы.

Старушка возьмет маленький кусочек из своей коробки и потрет об корку лимона или апельсина для запаха. И это было единственное ее лакомство. С таким сахаром она любила выпить черного кофе или чаю.

Бабушка, дедушка и няня очень строго соблюдали не только все посты, но всегда ели постное по средам и пятницам.

Мы, дети, очень любили нянины постные кушанья и всегда выпрашивали горохового киселя, редьки с квасом, толокна[25] с постным маслом, печеной брюквы[26]. А больше всего нам нравились разные похлебки, особенно картофельная с рыбой.

Наши родители жили своей особой жизнью… Мама все к чему-то рвалась: училась у отца разным наукам, читала, рисовала… Днем она часто убегала к бабушке или к подругам. По вечерам они с папой много занимались или уходили гулять. С нами мама иногда шалила, возилась, пела песни… Но мы как-то стеснялись своих родителей.

Зато как хорошо бывало нам с няней… И как любили мы наши тихие вечера в детской на кожаном диване!

Много-много таких милых, отрадных вечеров вспоминается мне из далекого прошлого.

Няня убирает кухню, моет посуду, а мы ее перетираем холщовым полотенцем.

— Скоро ли ты кончишь, нянечка, уборку? — нетерпеливо спрашиваю я.

— Подожди, милушка… Скоро, да не споро…

— Ты сегодня нарочно так долго, — недовольным тоном говорит Лида.

Няня тоже как будто обижается.

— Нарочно… Нарочно… Ишь, что сказала, голубушка… Поработай-ка так, как старуха-нянька день-деньской… И ноги, и руки, и спину всю разломит…

Мне до боли сердечной, до слез жаль мою няню. Я обхватываю ее крепко и замираю: