Арена мрака - Марио Пьюзо

По воскресеньям Гелла и фрау Майер готовили ужин в чердачных апартаментах домоправительницы – обычно кролика или утку, которых Эдди и Моска покупали на ближней ферме, со свежими овощами оттуда же. Серый хлеб, купленный в армейском магазине, кофе и мороженое довершали меню. Покончив с трапезой, Моска и Гелла оставляли Эдди с фрау Майер наедине и отправлялись на долгие прогулки по городу или в городские предместья.

Они проходили мимо здания полицейского управления, изрезанного серыми шрамами от взрыва, мимо клуба американского Красного Креста:

Моска с неизменной сигарой во рту, Гелла – в его застиранной белой рубашке с закатанными выше локтя рукавами. На площади перед клубом толпились ребятишки и клянчили сигареты и шоколад.

Исхудавшие мужчины в вермахтовских шапках и перекрашенных армейских гимнастерках спешили подобрать окурки, которые время от времени выбрасывали появлявшиеся в окнах верхних этажей американские солдаты. Солдаты лениво глазели из окон, провожая взглядами женщин и высматривая для себя хорошеньких фройляйн, которые медленно прогуливались под окнами взад и вперед, огибая здание вокруг, так что под конец начинало казаться, что они катаются на невидимой карусели: уже примелькавшиеся лица постоянно маячили перед глазами потешающихся зрителей. А теплыми летними вечерами эта площадь напоминала шумный базар, от чего даже забывалось, что сегодня воскресенье, – уж очень не соответствовала здешняя атмосфера обычной для воскресного дня покойной тишине.

Длинные, защитного цвета армейские автобусы и забрызганные грязью грузовики то и дело подъезжали к площади и высаживали солдат, расквартированных в близлежащих деревеньках. Некоторые приезжали издалека – аж из Бремерхавена. Приезжие солдаты были одеты в отглаженные мундиры, а их бриджи были аккуратно заправлены в до блеска начищенные высокие армейские ботинки. Попадались и англичане, которые вынуждены были париться на жаре в своих шерстяных кителях и беретах. Моряки американского торгового флота, производившие странное впечатление драными штанами, грязными свитерами и всклокоченными кустистыми бородами, мрачно топтались у входа в клуб, дожидаясь, пока военные полицейские проверят их документы.

Иногда немецкие полицейские в перекрашенных солдатских мундирах очищали площадь от несчастных попрошаек-мальчишек, сгоняя их в ближайшие переулки, подальше от клуба, и разрешали им сидеть на ступеньках соседнего дома, где располагалось управление связи. Фройляйн чуть ускоряли шаг, совершая свои карусельные прогулки, но их не трогали.

Моска покупал в клубе Красного Креста бутерброды, и они шли дальше, смешиваясь с толпой спешащих в городской парк немцев.

По воскресеньям враги отправлялись на традиционный моцион. Немцы чинно, с достоинством вышагивали, всем своим видом давая понять, что они – главы семейств, многие из них посасывали ненабитые трубки. Их жены толкали перед собой детские коляски, а впереди крутились дети постарше – степенные и словно немного усталые.

Летнее солнце подхватывало пыль, принесенную легким ветерком с развалин, и делало их видимыми, различимыми, ткало из них невесомую паутину, так что казалось – на весь город накинута прозрачная золотистая сеть.

А потом, когда они наконец пересекали красноватую пустыню руин, эту равнину превращенного в прах кирпича и железа, они оказывались среди зелени загородных полей и шли, шли до полного изнеможения, пока не садились где-нибудь отдохнуть посреди заросшего луга. Они сидели, ели, спали и, если местечко было уединенное, занимались любовью, притворившись, что одни в пустом мире.

В лучах заходящего солнца они возвращались в город. На пустыню руин ложились сумерки, и, проходя мимо клуба Красного Креста, они видели выходящих из здания солдат. Победители получили свою порцию бутербродов, мороженого, кока-колы, пинг-понга и профессионального бесчувственного гостеприимства официанток. Оказавшись на улице и словно ощутив себя на улице родного городка, солдаты начинали привычно стрелять глазами по сторонам. Стайки прохаживающихся Фройляйн редели, враги и победители исчезали в грязных переулках, чтобы уединиться в чудом уцелевших комнатах полуразрушенных домов или, если время поджимало, спускались в подвалы. А на площади, уже полностью растворившейся во мраке, оставались только последние, еще не утратившие надежду, дети-попрошайки. Неясная музыка – словно карнавальный оркестр доигрывал последние такты заказанной мелодии – доносилась из окон клуба и ласково омывала темные фигуры на площади, струилась сквозь руины к Везеру, как будто спешила на свидание с тихой рекой, а Моска и Гелла шли вдоль реки, оставляя позади звуки музыки, и смотрели на освещенный луной городской скелет на противоположном берегу.

На Метцерштрассе их ждали фрау Майер и Эдди Кэссин, свежезаваренный чай с печеньем.

Иногда они находили Эдди на кушетке, упившегося до отупения. Но, заслышав их голоса, он тут же приходил в себя. Они пили чай, тихо разговаривали и наслаждались покоем ласковой летней ночи и медленно подступающей дремотой, которая обещала спокойный сон без сновидений.

Глава 6

Соседом Моски по этажу был невысокий, крепко сбитый гражданский, носивший, впрочем, полевую форму. На груди у него была бело-голубая нашивка с буквами «КРАДЖ». Моска редко его встречал, никто в доме с ним не был знаком, но поздно вечером за стеной было слышно, как он включает радио и ходит по комнате. Однажды он подвез Моску на своем джипе в «Ратскеллар», куда ехал ужинать. Звали его Лео, он работал в еврейской благотворительной организации «Комитет распределения Американского Джойнта». Те же буквы, что у него на груди, были написаны на дверце его джипа.

По дороге в «Ратскеллар» они разговорились.

Голос у Лео был высокий, и говорил он с британским акцентом.

– Мы где-то встречались? Ваше лицо мне знакомо.

– После войны я работал в аппарате военной администрации, – ответил Моска. Он был уверен, что они никогда не встречались.

– А, так это вы приезжали в Грон с углем?

– Да, – удивился Моска.

– Я в то время был там, – сказал Лео. – Вы не очень-то справлялись со своей работой. Очень часто у нас по уикендам не было горячей воды.

– Да, у нас одно время были кое-какие трудности, – ответил Моска. – Но потом все наладилось.

– Знаю-знаю, – усмехнулся Лео. – Фашистские методы, но, возможно, необходимые.

Они поужинали вместе. В мирное время Лео, наверное, был полноват. У него был ястребиный нос, широкое лицо, а левая щека дергалась от нервного тика. Двигался он быстро и нервно, и, глядя на его неуклюжие, нескоординированные движения, можно было заключить, что он никогда не занимался спортом.

За кофе Моска спросил:

– А чем занимается ваша организация?

– Мы распределяем продукты и одежду среди еврейских семей, – ответил Лео, – которые находятся в лагерях и ждут отправки из Германии.

Я сам восемь лет провел в Бухенвальде.

Очень давно, в то далекое и уже почти переставшее казаться реальным время, Моска записался добровольцем в армию, думая, что выполняет великую миссию – сражается против концентрационных лагерей, но на самом деле так думал не он, а юнец с фотографии, которой так дорожили и Глория, и мать, и Альф. Воспоминания об этом пробудили в нем странные чувства смущения и стыда, потому что теперь ему было на все наплевать.

– Да, – говорил Лео. – Я попал туда, когда мне было тринадцать. – Он закатал рукав рубашки, и Моска увидел на коже чуть пониже локтя красное, словно выведенное чернилами число из" шести цифр и едва заметную букву. – Там был мой отец. Он умер за несколько лет до нашего освобождения.

– Вы хорошо говорите по-английски, – сказал Моска. – Даже и не подумаешь, что вы немец.

Лео посмотрел на него с улыбкой и нервно произнес:

– Я не немец, я еврей. – Он помолчал. – Был я, конечно, немцем, но теперь евреи не могут называть себя немцами.

– Почему вы не уехали? – спросил Моска.

– У меня здесь хорошая работа. У меня все льготы, какие имеют американцы. И хорошее жалованье. Потом мне еще надо решить, куда ехать – в Палестину или в Соединенные Штаты. А решить непросто.

Они долго беседовали. Моска пил виски, Лео – кофе. Моска рассказывал Лео о разных спортивных играх, стараясь объяснить, каково это бегать, бросать мяч, прыгать – ведь парень все детство и юность провел в концлагере и безвозвратно упустил свой шанс.

Моска рассказал, как нужно вести мяч, проходить под кольцо, прыгнуть и забросить мяч в корзину, как здорово бывает, если тебе удается сделать финт и увернуться от защитника команды противника, вспорхнуть в воздух и положить мяч в корзину, как легко бежать со скрипом по деревянному настилу баскетбольной площадки и как потом, после игры, весь взмокший и усталый идешь в душевую и ощущаешь волшебный освежающий поток теплой воды. А потом идешь по улице с голубой спортивной сумкой на плече, все тело дышит, и девчонки дожидаются в кафе-мороженом. И наконец ныряешь в забытье глубокого сна.