Учитель истории - Канта Ибрагимов

Теперь, конечно, не все, но многое стало ясным. Как представляется Малхазу (а может, это не так), две ядерные супердержавы — Америка и Россия, несмотря на мораторий ядерных испытаний, полным ходом разрабатывают новые средства войны, и теперь для этого идут на любые операции, нещадно эксплуатируя потенциал стихий. Подземные ядерные взрывы позволили искусственно воспроизводить очаги землетрясений. Но от этого эффект мал. Ведь нелегко в стане неприятеля или неподалеку от него закладывать шахту для толчка, а на далекие расстояния землетрясение неэффективно, земная кора тверда, гасит разрушительные волны.

Другое дело на воде. Вот где простор, маневр, успех. (Но не будущее! А кто об этом, кроме как о деньгах, думает?) На необъятных пространствах Тихого океана испокон веков ежегодно случаются десятки разрушительных цунами и так называемые сейши, не менее страшное колебание воды вследствие мощных землетрясений. И как ни странно, если, допустим, землетрясение случается где-то в Андах, в Южной Америке, или на Аляске, или где угодно на морском дне, то цунами можно ожидать за много-много миль от эпицентра, скажем, на Гавайях, в Малайзии, или в Японии и на Камчатке, и при этом мощь волны, пройдя столь значительные расстояния, остается значительной.

Вот и решили ученые, военные, политики, словом, грамотные цивилизованные люди, то же самое искусственно воспроизвести. Уже десятки лет опыты идут с обеих сторон Тихого океана; успехи налицо, иногда по телевизору на весь мир показывают. Однако, как читает Малхаз по секретной переписке, и проблем чисто технологических (нет, только не морально-этических, ведь в интересах своих стран, своих народов, в общем, патриоты!) немало.

Первая. Почему-то с расстоянием мощь волны, не в пример природной, сильно угасает, разрушительный эффект очень мал, чересчур гуманно, так и уважать перестанут. Деньги на испытания не дадут.

Вторая (самая тяжелая). Как ни стараются, а строго направленного взрыва не получается, азимут распространения велик, и вроде целились в Аляску — попали в Чукотку, били по Японии — пострадал Сахалин (за это пожурили, да на дурную стихию списали); а вот целились на Гавайи — потоп в Калифорнии, вот это маневр, воинская доблесть, научная мысль! Посыпались звания, премии, чины!

И, наконец, третья проблема… Хотя какая это проблема? Лес рубят — щепки летят… Ну, понятное дело, взрыв на собственной, хоть и островной территории, без ущерба не бывает. Еще хуже с обратной волной. Вот у американцев ее вроде нет, или совсем мала, а у нас пока не получается; ну, понятное дело, у любого оружия должна быть отдача, наука требует жертв. А сколько у нас и сколько у них денег выделяется?

В итоге. Стратегия верна — только вперед. В то же время проблемы есть, да все они решаемы, превалирует прежнее мнение — еще больше увеличить мощь заряда, … по примеру «условного» врага, для борьбы с общим врагом — международным терроризмом…

Малхазу Шамсадову до этих военно-политических тусовок, иль разборок, дела нет, для кого-то он очередной статист, спутник свиней, и до его трагедии дела никому нет — его итог ясен, он попадет в волну. И хотя его идея в принципе не реальна, да других вариантов нет, и он хочет использовать этот, вроде бы тоже утопический шанс, — попасть не под волну, а на ее уходящий гребень.

Примерный срок следующего, последнего для Ивана Степановича, Малхаза и свиней «полигона», известен, и сам Степаныч это подтвердил, да проблема в другом — в какую сторону попытаются направить волну.

Если на северо-восток, в сторону Аляски, то конец: аккумулятора надолго не хватит в приполярной ледяной воде, тем более, что зима практически наступила. Если «пульнут» в направлении Японии — тоже беда, и что еще страшнее — застрянешь где-нибудь возле Курил или Сахалина в территориальных водах России и туда спасатели не сунутся. А вся надежда на них, на спасательный жилет Томаса Ральфа, на котором при промокании срабатывает спутниковый маячок.

Счастье, если удар направят в сторону той же зажравшейся Калифорнии, и еще лучше — на Гавайские острова. В той стороне и вода потеплее, и океан ничейный. И будто все остальное ерунда — главное, вектор удара ждет, как жребия, Шамсадов информацию из Москвы, гадает, куда ляжет курс. А ее все нет, или он не может распознать, ведь не все раскодировать у него получается.

А эти последние дни, в отличие от остальных в неволе, просто летят; Малхаз нервничает, сердце болит, да Степаныч рядом:

— Ты когда-нибудь таким костюмом аквалангиста с подогревом пользовался? … Надо потренироваться, ночью, чтоб не заметили.

Две ночи подряд вместо бункера в океан Шамсадов погружается. И конечно, тренировка нужна, полезна, но и до, и после страх перед водой, перед этим бездонным леденящим мраком не прошел, наоборот, еще больше усилился. А Степаныч не отстает, по-воински, на время заставляет Шамсадова костюм самостоятельно надевать, и снова и снова погружаться.

— Да-а, — защищаясь от ветра, пытается прикурить Степаныч, — Костюм уж больно велик… Пожалуй, это к лучшему… Напялим на тебя побольше моих шерстяных вещей, обмотаем полиэтиленом, а сверху костюм… А то батарей всего на двенадцать-пятнадцать часов хватает, в лучшем случае… И на голову хоккейную каску Андрея надо надеть, на первом этапе не помещает. Лишним весом не будет, твой спасательный жилет на сто двадцать килограмм, ты сам и полсотни не весишь. Придется от берега с грузилом плыть.

Иван Степанович не меньше Шамсадова занят, вдруг какое-то чучело из тряпья стал шить:

— Твой муляж на «полигон».

Мурашки поползли по телу Шамсадова, все в натуре представляет он, все больше и больше нервничает, боится, и главная напасть, сердце еще сильнее болит, и никакие микстуры не помогают, расслабиться не удается. А в сети полный кавардак, и, как понимает Малхаз, сами военные против столь резкого увеличения мощности заряда, а откуда-то издалека поступает команда — «исполнить». И даже в сеть заходить не надо — над самим островом витает дух беды, та высокая степень напряженности, готовая разрушить этот хрупкий мир. И вроде остались считанные дни, а Малхаз по исходящей информации догадывается — командир гарнизона неожиданно отбывает с острова. Степаныч подтверждает это:

— Крысы бегут.

— Тоже жид? — не сдержался Масхадов.

— Хуже, перерожденец — из комсомола в дерьмократы. Папа в Генштабе, а сынок — сопляк, в тридцать четыре года генерал-майор. Еще один успешный «полигон» и, небось, маршала получит… На подлодке уплыл. Гад.

— Худо дело, — озаботился Шамсадов. — Степаныч, Вам надо того, к семье.

— Надо, а на чем? … Мое дело хуже твоего. Я на службе, и бежать с поста не имею права, не привык… А твое дело иное — будь начеку. Я в комендатуру.

Было очень темно, хоть по часам и утро. Уже вторые сутки дул свирепый, пронизывающий северный ветер, неся с собой колкий, хрустящий мороз. Остров уже в снегу, белый, и на фоне беснующегося мрачного бесконечного океана, этот кусочек земли кажется праздником, чистым, уютным, родным! И настроение у Малхаза в это утро было отчего-то приподнятое, даже в груди не ныло; ведь первый снег всегда радость, новизна, и шел он в свой бункер, представляя, что идет в родную школу преподавать детям добрую историю. И почему-то ему представлялось, что сегодня компьютер даст ему добрую весть — удар на юг, на Гавайские острова. И тогда у него останется одна лишь проблема, за час до «полигона» нахально войти в сеть, воспользоваться ею, направив открытое послание Ралфу и Безингеру об ожидании в определенном месте Тихого океана, маячок наведет.

Как обычно нежным светом засветился экран, и Шамсадов сразу же насторожился. Постоянно перегруженный нужным и ненужным для Малхаза хламом секретный канал, за последнюю ночь почти пуст, всего одно короткое сообщение, и его он расшифровать никак не может. А потом, неожиданно, хоть в это время ранее такого не случалось, компьютер совсем завис, и как назло какая-то картинка с живописным пляжем, точь-точь Гавайские острова.

Сыро, холодно в подземном бункере, а Малхаз вспотел, и сердце вновь заныло, застучало; тыкает он, тыкает по клавиатуре — бесполезно, и вдруг за спиной замигала красная лампочка — сигнал тревоги. Нет, так невозможно, он должен знать курс, он должен передать информацию о начале. — «Что же делать? Что?» — весь он дрожит. — «Нет, не смогу, боюсь! … Это даже к лучшему! Это спокойствие, может, спасение?! Меня простят, отпустят! Ведь они люди, человеки! Умные, грамотные, управляют океанами и островами! А что я им сделал?! Я ведь тоже их, россиянин, был и буду им всегда! Я остаюсь! Я на земле! Я боюсь, боюсь этого чудовищного океана, я не свинья, … хочу жить, просто существовать, даже без зарплаты учительствовать…»

— Ты что, не видишь — тревога! Тревога! — даже грузного шага Степаныча Малхаз не услышал, или не хотел слышать.