Фантастика 2025-100 - Даниэль Дессан

— … Попросила, чтобы ты прислал ей свою фотографию, — сказала Иришка. — Твоё фото из газеты она вырезала и поставила в рамке у себя на столе…

Я заметил стоявших под фонарём мужчин, когда мы с Иришкой свернули к школе. Трое. В пальто и в зимних шапках. Они стояли под фонарём в десятке метров от подножья горки, с которой скатывались на портфелях пионеры. Веселившиеся на горке дети их будто бы не замечали. Проходившие мимо них школьники тоже не поворачивали в их сторону головы. Я усмехнулся. Подумал о том, что сейчас ни у кого не вызывали подозрения находившиеся поблизости от детей взрослые. Тем более что те взрослые занимались делом: курили. Мы с Лукиной приблизились к мужчинам — двое мужчин повернули в нашу сторону лица. Я их узнал: то были братья Ермолаевы из одиннадцатого «Б» класса.

Третий мужчина стоял ко мне спиной. Я отметил, что в зимней одежде он выглядел крупным: выше меня, заметно шире меня в плечах и в талии (мысленно я окрестил его «толстяком»). Толстяк размахивал руками, будто дирижировал оркестром. Он не сразу заметил, что его слушатели отвлеклись. Когда заметил — он застыл, замолчал. Медленно, будто бы с большим трудом, обернулся. Посмотрел сперва на Иришку, а затем на меня. Я встретился взглядом с его глубоко посаженными глазами. Отметил, что у мужчины широкое лицо с массивным носом, стянутыми к центру пухлыми губами и чуть обвисшими щеками. Прикинул, что толстяку примерно двадцать-двадцать один год. Толстяк поднёс к лицу сигарету, затянулся дымом.

— Это он, это Пиняев, — донёс до меня ветер слова одного из Ермолаевых.

— … Они считают, что…

Иришка замолчала.

Я почувствовал, как она стиснула мою руку.

— Да ладно! — громко сказал толстяк. — Вот этот?

Он поднял руку и указал на меня пальцем.

Качнул головой и заявил:

— Хлипкий какой-то. Чего сами-то ему не накостыляли?

Шагавшая справа от меня Лукина дёрнулась, будто поскользнулась.

Я локтем прижал к себе её пальцы. Не замедлил шаг. Поравнялся со спускавшейся с горки ледяной дорожкой. Пионеры на вершине горки замерли: выжидали, пока мы с Иришкой пройдём мимо.

Я увидел: Ермолаевы и толстяк двинулись с места. Они вышли из-под фонаря на ведущую к школе тропку. Тени у их ног стали длиннее — три вытянутые чёрные фигуры легли у меня на пути.

Толстяк вытянул вперёд руку, снова направил на меня указательный палец.

— Пацан, сюда иди! — потребовал он.

Иришка встала, как вкопанная — дёрнула за руку и меня, удержала меня на месте, будто на якоре.

— Сюда иди! — повторил толстяк. — Кому говорю⁈

Он вскинул руку, сдвинул на затылок шапку. Пошёл к нам.

Иришка привстала на носочки и шепнула мне в ухо:

— Вася, пойдём отсюда. Это Ромка Шипуля. Он бандит, не связывайся с ним.

Лукина вновь дёрнула меня за руку, словно призвала повернуть к дому.

Тень от бандита Шипули чуть покачнулась на дорожке: её владелец шёл медленно, вразвалочку. Он преградил нам путь к школе.

Братья Ермолаевы двинулись вслед за толстяком. Но и они не спешили — братья остались у Ромы Шипули за спиной, словно предпочли роль статистов.

«…Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним…» — не умолкала у меня в голове песня. Её ритм не изменился. Как не ускорило ритм сокращений и сердце у меня в груди.

На вершине горки зароптали пионеры. Они возмутились тем, что старшеклассники мешали их развлечениям: столпились внизу у самой ледяной дорожки.

Шипуля остановился в паре шагов от меня.

— Эта… как там тебя… Лукина! — сказал он. — Отойди от пацана. Чтобы я тебя не задел. Я девок не бью. Я девок люблю.

Толстяк хохотнул.

Нервно усмехнулись замершие у него за спиной Ермолаевы.

Иришка не двинулась с места — лишь крепче вцепилась в мою руку.

— Мне сказали, что ты борзый парень, Пиняев! — сообщил Роман.

Говорил он громко, будто обращался не ко мне, а к вдруг притихшим на вершине горки пионерам.

Шипуля выбросил в сугроб недокуренную сигарету и заявил:

— А ты, москвич, я погляжу, ссыкун! За бабскую юбку спрятался⁈ Вы в Москве все такие⁈

Толстяк хмыкнул. Сжал кулаки — большие (раза в полтора больше моих).

— Что, страшно⁈ — спросил Шипуля. — Сейчас ещё страшнее будет! Сейчас я тебя бить буду! Чтобы ты, Пиняев, знал своё место! Чтобы спрятался под лавку! Чтобы в школе больше своей поганой московской рожей не отсвечивал!

Лукина вздрогнула.

Она будто бы не заметила, как я высвободил руку из захвата её пальцев.

— Ромка, я сейчас милицию позову! — сказала Иришка. — Честное слово!

Она грозно топнула ногой.

Толстяк хрюкнул (это он так хохотнул?)

— Давай! — сказал Шипуля.

Он развёл руками, потребовал:

— Зови! Давай! Вот так…

Он запрокинул голову и крикнул:

— Милиция! Милиция! Ау!

Толстяк опять хрюкнул.

Он снова посмотрел на Лукину и спросил:

— Где милиция⁈ Нету милиции⁈ Как же так⁈

Шипуля рассмеялся, приблизился к нам на полшага. Склонил голову, будто прицелился в меня рогом.

Тень у его ног стала чуть длиннее (теперь она лежала под ногами у Лукиной).

Я бросил взгляд мимо толстяка. Отметил, что братья Ермолаевы с места не сдвинулись — они нерешительно улыбались. Я отодвинул Иришку себе за спину, вручил ей свой портфель.

Лукина возмутилась моим поступком. Она взглянула по сторонам, будто бы всё же ждала появление милиции. Попятилась на три шага в сторону своего дома.

Я услышал одобрительное хмыканье толстяка. Не выпускал Шипулю из вида. Заметил, как весело и грозно блеснули его глаза. Расстегнул пальто. Толстяк заметил мои действия и снова хохотнул.

Он поднял руки на уровень груди и резко шагнул мне навстречу. Дохнул в меня смесью табачного дыма и алкогольного перегара. Бросил в мою голову кулак: целил он в кончик моего носа.

— Ха! — сказал Шипуля.

— Ха, — ответил я.

Сместился влево — рука толстяка будто отогнала табачный дым от моего лица.

Пугливо вскрикнула Иришка. Я заметил похожие на одинаковые бледные маски лица Ермолаевых.

Пробил по опорной ноге толстяка.

Он снова махнул руками — на этот раз двумя сразу, как крыльями. Заодно и ногами. Но не взлетел. «Рождённый падать летать не может», — вспомнил я любимую фразу своего тренера.

— Хо! — выдохнул Роман.

Воздух покинул его лёгкие, когда спина