Фантастика 2025-100 - Даниэль Дессан

«правильным». Пообещала, что «вплотную» займётся мартовским концертом уже с двадцать четвёртого февраля. Заявила, что «в крайнем случае» мы с Лёшей исполним для женщин то, что подготовили для ближайшего выступления: всё же Ленин и комсомол — универсальные темы.

Я заявил Лене, что мы с Черепановым уже «в ближайшие дни» приступим к «шлифовке» музыкальных композиций для женского праздника. Пообещал, что подготовим песен «с запасом» — на случай, если вдруг моё видение репертуара не совпадёт с политикой администрации школы и Ленинского комсомола. Отвесил Лене парочку комплиментов (она сегодня выглядела превосходно, как и всегда). Напоследок сообщил, что «на днях» видел её старшего брата около Октябрьского рынка.

— Удивился, как его занесло в такую даль, — сказал я. — Даже подумал: точно ли это Вениамин Морозов, или мне померещилось.

Усмехнулся и уточнил:

— Лена, мог я там встретить твоего брата? Или я обознался?

Зосимова загадочно улыбнулась.

— Мог, — сказала она. — Веня бывает в том районе по субботам после занятий в университете. Часто и в воскресенье. Мне и родителям он говорил, что ездит туда к своей знакомой, готовит её к экзамену по математике.

Лена дёрнула плечами.

Спросила:

— Вася, ты знаком с моим братом? Не знала. Он об этом не говорил. Даже когда я показала ему твоё фото в газете.

Я покачал головой.

— Нет, не знаком. Видел его на фотографии, когда Клавдия Ивановна показывала мне фото выпускников. Директриса мне сказала, что он твой брат. Вот не поверишь: никого из тех ребят в лицо не запомнил — только Вениамина.

Зосимова кивнула.

— Почему же, — ответила она, — поверю. Представляю, о какой фотографии ты сказал. Мой брат на ней действительно очень выделяется. Высокий и светловолосый. Настоящий красавец!

* * *

С последнего урока я отпросился. Сказал математичке, что привожу в порядок к праздничному концерту школьное пианино в актовом зале. Заявил, что ещё не завершил настройку: помешали проходившие в зале после уроков репетиции. Напомнил Веронике Сергеевне, что «сегодня уже пятница» — до концерта осталось «всего ничего». Пояснил, что получил в этой четверти уже «кучу пятёрок». Пристально посмотрел молодой учительнице в глаза. Заодно полюбовался на вспыхнувший у математички на щеках румянец. Воспользовался случаем — выпросил себе в помощники Лёшу Черепанова, у которого с математикой тоже было «всё в порядке».

Актовый зал встретил нас тусклым светом (проникавших сюда через мутные стёкла окон), портретами Маркса-Энгельса-Ленина и запахом табачного дыма (я давно заподозрил, что некоторые школьники использовали этот зал в качестве «курилки»). Мы с Черепановым поднялись на сцену. На ходу я рассказывал Алексею, кто и когда впервые научил меня настраивать пианино (случилось это ещё во времена моего пионерского детства). Черепанов наблюдал за тем, как я снял с музыкального инструмента крышку и переднюю стенку корпуса. Заглянул внутрь пианино, где сегодня почти не было пыли: я убрал её в прошлый раз.

— Что тут нужно делать? — спросил Алексей.

Он поводил пальцем — указал на струны, демпферы и молотки.

— Часть работы я выполнил вчера. Осталось настроить вот этот букет.

Я показал настроечным ключом на струны. Уселся за пианино.

— Фактически, здесь мы делаем две настройки, — сказал я. — Во-первых, нужно, чтобы правильно звучали ноты. Нота «ля» должна звучать, как «ля».

Я нажал пальцем на клавишу.

— Слышишь? В принципе, звучит нормально.

Черепанов кивнул.

— Но тут есть ещё один момент.

Я привстал, показал пальцем на струны.

— Мы проследим, чтобы звучания струн вот в этих букетах несильно отличались друг от друга. К примеру, если вот эта правая струна прозвучит немного ниже, чем «ля», а эта левая — немного выше. То это несоответствие будет восприниматься неважно. Если все клавиши «съедут» на полтона вниз — обычный человек этого не заметит. Но если съедет на полтона одна клавиша, а другая останется в прежней тональности — вместе они прозвучал отвратительно.

Я пробежался пальцем по клавишам.

Спросил:

— Слышишь?

Посмотрел на Алексея — тот неуверенно кивнул.

— Ну… да, — ответил Черепанов. — Наверное.

— Вот этот кошмар мы сейчас и поправим, — сказал я.

Лёша неуверенно улыбнулся.

— Как мы это сделаем? — спросил он.

— Настроим каждую струну, разумеется.

Черепанов переспросил:

— Каждую? Да их же здесь…

Я кивнул, заявил:

— За один урок не успеем. Но мы ведь никуда и не спешим. Часа за полтора-два управимся. Тут главное — терпение и наличие ключа. То и другое у нас с тобой есть. Так что… за дело.

Следующие полчаса я занимался однотипной работой: заглушал самодельными зажимами «лишние» струны, подтягивал ключом вирбели, нажимал на клавиши и прислушивался. Болтовня Черепанова мне не мешала. Я даже следил за нитью Лёшиного повествования. Время от времени хмыкал и в нужные моменты покачивал головой. Лёшин монолог уверенно сместился на тему космоса. Черепанов рассуждал о невозможности парашютирования на безатмосферную планету. Описал вариант «мягкой» посадки на Луну с использованием реактивных двигателей. Объяснил мне своё видение «посадочного лунного модуля».

Я не проверил у Эммы, насколько совпали Лёшины представления о прилунении с тем способом посадки на Луну, который использовали в шестьдесят девятом году американцы. Но рассуждения Черепанова мне показались логичными. Пометил в уме, что обязательно подброшу Алексею несколько идей — сделаю это позже и как бы между прочим. Через полчаса я по обыкновению прервал свою работу, проверил звучание уже настроенных клавиш: отыграл на пианино пару музыкальных композиций. Черепанов замолчал: слушал музыку. Он будто бы искал разницу в прежнем и в нынешнем звучании музыкального инструмента.

* * *

Гену Тюляева я заметил, едва тот только вошёл в актовый зал.

К тому времени я почти завершил настройку пианино.

Я не повернул голову — сосредоточил внимание на звучании очередной струны и на рассказе Черепанова о причинах, по которым нашей стране необходимо построить «ремонтную базу» в поясе астероидов. В словах Алексея я особенно выделил фразу «нашей стране». Лёша будто бы вообще не рассматривал прочие государства планеты Земля, как возможных участников в программе освоения космоса. СССР в его монологах о будущем справлялся со всеми трудностями исключительно в одиночку и своими силами. Черепанов говорил об этом обстоятельстве, словно оно было вполне естественным.

Лёша увидел Тюляева, когда тот уже подошёл к сцене. Черепанов прервал рассказ, обернулся.

Он поздоровался с Генкой и спросил:

— У вас сегодня репетиция?

— Нет, — ответил Тюляев. — Репетиция будет завтра.

Он запрокинул голову —