Фантастика 2025-100 - Даниэль Дессан

— Уходите! — закричала Клубничкина. — Не мешайте НАМ работать!

По щекам Светланы скользнули слёзы.

Черноволосая Галина подошла к подруге, заглянула ей в лицо.

— Светочка, успокойся… — сказала она. — Ты чего?

— Я не успокоюсь! — крикнула Клубничкина. — Пусть уйдут!

Она вновь махнула рукой.

Журналистка покачала головой, произнесла:

— Коля, не обращай внимания. Это артисты, они всегда такие. Василий, подойдите к пианино.

Рева поманила меня рукой.

Николай снял крышку с объектива фотоаппарата.

— Не обращай внимания⁈ — воскликнула Светлана. — Прекрасно.

Она посмотрела на Гену Тюляева.

Заявила:

— Ладно. Тогда я уйду! Репетируйте без меня!

Клубничкина громко всхлипнула и поспешила прочь со сцены.

На бегу она обожгла моё лицо гневным взглядом. Буквально сбежала по ступеням в зал, ринулась к выходу из зала. За ней следом бросилась Галина. За Галиной к краю сцены направились братья Ермолаевы. Они тоже посмотрели на меня — словно обвинили в Светиной истерике. Братья спрыгнули в зал и зашагали на выход.

Стоявший на сцене Тюляев скрестил на груди руки, покачал головой. Генка не сдвинулся с места, вздохнул. Прочие актёры зароптали. Вот только я не понял, что именно их возмутило. Анастасия усадила меня на стул около пианино, подняла клаб. Снова поправила мне причёску, шагнула назад, придирчиво меня осмотрела.

— Прекрасно, — сказала она. — Василий, обернитесь к залу. Изобразите задумчивость. Вот так. Замрите. Великолепно.

Рева повернула голову и скомандовала фотографу:

— Коля, работай.

* * *

За четверть часа Николай сфотографировал меня сидящим около пианино, играющим на пианино, стоящим около пианино, задумчиво смотрящим в зрительный зал, улыбающимся, поющим, замершим посреди опустевшей сцены…

Из актового зала я вышел, многократно ослеплённый ярким светом фотовспышки.

Но всё же заметил стоявшую в вестибюле около окна Клубничкину. Выражение Светиного лица я не разглядел. Услышал, как Галина и братья Ермолаевы уговаривали свою подругу, чтобы та не обращала внимания на «этого дурака Пиняева».

* * *

В кабинете литературы фотограф запечатлел момент, когда я сидел за партой (склонившись над взятым со стеллажа учебником). Николай сделал снимок, когда я записывал в тетради фразу «миру мир». Сфотографировал меня у школьной доски (на которой остались записи после завершившегося почти час назад урока). Ослепил меня фотовспышкой, когда я с умным видом рассматривал висевшие на стене класса в ряд портреты Николая Гоголя, Льва Толстого и Максима Горького.

Настя Рева то и дело подходила ко мне с расческой в руке и поправляла мою причёску (будто после очередной вспышки у меня на голове топорщились волосы).

Явившегося в класс Максима Григорьевича журналистка решительно выставила за дверь.

Проводила она и Николая, когда тот объявил, что «отщёлкал всю плёнку».

Анастасия усадила меня за парту, уселась рядом со мной. Поёрзала на лавке, усаживаясь поудобнее. Достала из сумки блестящий термос и газетный свёрток с конфетами. Положила перед собой большой блокнот и авторучку.

Посмотрела мне в лицо, улыбнулась.

— Приступим? — спросила она.

— Приступим, — согласился я и придвинул к себе кулёк с конфетами.

* * *

Сегодня я снова рассказал Анастасии о своём московском детстве. В прошлой статье Настя о нём не написала. Но теперь она посчитала, что моё прошлое заинтересует читателей не меньше, чем моё настоящее. Журналистка расспросила меня о моих первых занятиях вокалом. Поинтересовалась моими успехами в игре на скрипке и на фортепиано. Усмехнулась, когда я признал: для игры на скрипке мне не хватило терпения и таланта. Анастасия заявила, что «такие подробности» сделают меня «человечнее» в глазах читателей и пробудят их симпатию ко мне, как к «реальному человеку», а не как к «вымышленному персонажу».

Я честно признался журналистке, что в детстве обожал петь. Описал, какие чувства испытывал, стоя на сцене лицом к заполненному людьми зрительному залу. Рассказал я и о том концерте, когда меня впервые «подвёл» голос. Я описал свои эмоции и чувства после того концерта. Честно признался, что он разделил мою жизнь на «до» и «после». Описал, как тяжело мне было жить без пения. Вскользь упомянул об учёбе в школе. Рева поинтересовалась моими отношениями с одноклассниками в московской школе. Я уклончиво ответил, что в те времена я «переживал из-за потери голоса» и «самонадеянно отвергал любую помощь».

О случае с пожаром мы сегодня почти не говорили. Анастасия лишь заявила, что «исчерпывающе» рассказала о нём в прошлый раз. Она попросила, чтобы я поведал ей о своем «новом подвиге»: о том, за который я сегодня получил письменную благодарность от милиции. Я серьёзным тоном заявил журналистке, что… не расскажу ей о «том случае» ничего. Предложил, чтобы она уточнила информацию о «том происшествии» у полковника Юрия Михайловича Тюляева, начальника нашего отделения милиции. Пояснил, что по «тому делу» наверняка ещё велось следствие. Поэтому я сейчас опасался, что «разболтаю секретную информацию».

Спросила меня Анастасия и о моей жизни в Кировозаводске. Я четверть часа описывал ей, какие прекрасные люди меня сейчас окружали. Отметил профессионализм педагогов сорок восьмой школы. Заверил, что в «моём десятом „Б“ классе» собрался дружный коллектив очень талантливых ребят, которые в будущем принесут нашей стране немало пользы, а может и прославят её «на мировой арене». Заявил, что главным моим планом на будущее была «работа во благо нашей страны на том месте, где я смогу принести наибольшую пользу». Сообщил, что скоро спою на школьном концерте. Пригласил на него Настю и Николая.

Журналистка взглянула на меня и сообщила:

— Василий, я действительно приду на ваше выступление. Возможно, даже напишу о нём… если появится такая возможность.

Напоследок я сказал, чтобы Анастасия упомянула в своей статье об огромном количестве писем, которые я получил от читателей газеты «Комсомольская правда». Сообщил, что обязательно ознакомлюсь с их содержанием. Но всем читателям не отвечу. Потому что это физически невозможно.

— Я обязательно расскажу об этом, — пообещала журналистка. — Надеюсь, что редакторы в Москве эту часть текста не вырежут.

Расстались мы с Анастасией, когда за окнами школы уже стемнело.

Уже за порогом школы мы пожали друг другу руки.

Я пообещал журналистке, что отвечу на любые её новые вопросы, если те вдруг возникнут. Настя сказала, что приложит «максимум усилий» при работе над статьёй обо мне. Заявила: проявит весь свой журналистский талант, но объяснит советским читателям, какой интересный человек этот Василий Пиняев.

* * *

По пути домой я заметил, что на улице потеплело.

Шагал