Былой войны разрозненные строки - Ефим Гольбрайх

Вскоре Ярослав закончил при дивизии краткосрочные курсы и стал младшим лейтенантом. Вначале командовал разведчиками, но из-за нехватки комсостава пришлось принять стрелковый взвод.

В селе Балабановка, на Киевщине, дивизия попала в окружение. Выходила тяжело, вся техника осталась у немцев, но знамена полка и дивизии вынесли и она не была расформирована. Вернулись в Белую Церковь, там дивизию пополнили, посадили в эшелон и бросили в бой под Шепетовку.

Вторую медаль «За отвагу» Ярослав получил в боях за село Денисив на Тернополыцине. Следующей наградой стал орден Красной Звезды, когда Ярослав, после гибели командира, взял командование на себя и отбил контратаку. После этих боев его, младшего лейтенанта, в восемнадцать лет (!) назначили командиром стрелковой роты. На Львовщине Ярослав со своей ротой в течение суток удерживал отвоеванный рубеж, был ранен, но оставался на поле боя до его завершения за что получил орден Отечественной войны 2-й степени.

В Польше Ярослав был ранен во второй раз.

Наиболее тяжелые бои завязались в Карпатах, на Дуклинском перевале. У противника была здесь сильно укрепленная линия обороны: заросшие лесом горы, крутые склоны, бурные реки, дождь, туман, глинистая почва затрудняли наше наступление.

Здесь Ярослав был ранен в третий раз. Ранен тяжело. Противопехотной миной оторвало часть ступни. В горах, в отсутствие дорог четверо суток везли на повозке в Перемышль, где был медсанбат и госпиталь. В пути раненые сами перевязывали друг друга. В Перемышле сделали первуюампутацию — всего их было пять… Но температура поднялась до сорока одного с половиной градуса! Гангрена! Ампутировали выше. Потом до колена… Понемногу стал выходить на костылях. Кормежка была неважной. Попытались с ходячими сбыть на барахолке пару простыней, одеяло. Встретился патруль, загнал обратно.

Нога все не заживала. Отправили в тыловой госпиталь в Баку. Всю дорогу везли на товарняке: как дернет — глаза на лоб полезут от боли. Налетел немецкий самолет, но увидев кресты на крышах вагонов, стрелять не стал. Госпиталь в Баку был с видом на море, кормили хорошо, офицеры получали доппаек. Жить было можно. Но уже без ноги… Рана не заживала. Опасаясь гангрены, оперировали еще два раза. Нога становилась все короче, дошли до паха, дальше резать некуда…

13 апреля 1945 года, в день рождения, выписали. Победу встретил дома, в Фастове. Ну, что делать — жить надо. Поступил в Черновицкий финансовый техникум, женился на еврейской девушке — студентке с соседнего курса, родился сын. Полгода проработал инспектором и назначили Управляющим районной конторой Госбанка в Сокиряны — райцентр Черновицкой области, недалеко от молдавской границы.

И сорок пять лет проработал Управляющим! Был не из последних — наградили орденом Трудового Красного Знамени — одной из самых высоких наград.

Большинство сотрудников были евреи. Все они сейчас в Израиле.

Впору создавать контору и здесь.

Олийниченко Ярослав Васильевич. 1927 года рождения, награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, двумя медалями «За отвагу», памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в июне 1998 года.

В маленьком местечке Ободовка на Винничине евреев было едва человек двести-двести пятьдесят. Отец был портным, мать домохозяйка. Было четыре брата, один погиб на фронте, другой попал в плен и спасся чудом: был смугл, до войны кадровую служил в Фергане, хорошо знал местный язык и выдал себя за узбека. В Фергану эвакуировались и родители Абрама, но тогда он об этом не знал — из Бугурусланского бюро ответили: «такие не значатся», и он всю войну считал их погибшими. Как и они его…

После школы мечтал учиться на авиаинженера, но отец слышать не хотел (незадолго произошла катастрофа самолета). Пока собирал деньги на дорогу в Одессу, набор в ВУЗы закончился, недобор был только в политпросвет. Поступил, год проучился, а тут и война.

Призвали в кавалерию. Постоянные насмешки и негативно-ироническое отношение к имени Абрам заставило его назваться Андреем. Так и привык. Отношения с конем тоже были непростыми, не раз оказывался на земле…

На Волховском фронте часть разгромили, перевели в пехоту и здесь, под Ржевом, ранило в первый раз. Лечился в Новом Иерусалиме, под Москвой. После госпиталя направили в Ворошиловград, участвовал в боях в Украине, Молдавии. На правом берегу Днестра был небольшой плацдарм, метрах в трехстах впереди траншеи находился НП артиллеристов-корректировщиков. Связь с корректировщиками огня прервалась. Командир роты накинулся на Абрама: «Ну, жиденок! — иначе он к нему и не обращался, — Покажи на что ты способен!». — «Я же не связист!». — «Иди! Не пойдешь — пристрелю!».

Нацепил катушку, пополз, связь восстановил. Командир роты сказал: «Молодец! Напишу на награду!» Но на следующий день комроты погиб. А с ним и награда…

В конце августа сорок четвертого года освободили Кишинев, двинулись на Румынию, оттуда в Польшу 12 августа началось наступление, а 14 ранило. Ранило тяжело. Напрочь перебило правую руку и правую ногу, ранило в левую ногу. Положение осложнялось общей контузией. Надежды на жизнь не было.

В феврале 1945 года мать получила похоронку…

Впервые очнулся в Брест-Литовске, оттуда на санитарном поезде повезли в Тбилиси. Три раза переливали кровь. Кровь давала девушка-студентка. Был лозунг: «Все для фронта, все для Победы», и многие стали донорами. В палате лежало девять человек, все ходячие, один Абрам лежачий. Рядом лежал Федя Почепа, он стал близким другом, толмачем-переводчиком. Сам Андрей-Абрам ни говорить толком, ни, тем более, писать не мог. После третьего переливания хотел поблагодарить девушку-донора, но ни сказать, ни написать не сумел. Надпись на фото сделана рукой Феди.

В один прекрасный день вошла медсестра: «Спивак! Мама приехала!» Абрам был уверен, что родители погибли. От сильного волнения утратились остатки речи.

Но вошла не мама.

Вошла мать девушки-донора. (Она работала неподалеку от госпиталя поваром в детском саду НКВД, и звали ее Марго. Вообще-то, она была Маруся, в какие-то годы их раскулачили и выслали, и грузины назвали ее Марго). Приходила почти каждый день, приносила передачи.

Палата была на четвертом этаже, а на втором был клуб, где каждый вечер крутили кино. Охота пуще неволи: по углам подушки привязывал веревки, садился на это импровизированное сиденье, обвязывался и опираясь одной рукой «съезжал» по ступенькам вниз в клуб. Хуже было с подъемом — подымался спиной вперед, отталкиваясь поправившейся левой ногой.