Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт

Они неспешно пошли вдвоем в сторону дома. За ними поплелся и фокстерьер.

– Здесь мне будет очень трудно забыть о случившемся, – продолжил Людвиг. – Кроме того, у меня нет денег, а значит, я не смогу обзавестись собственным домом. Маленький рай принадлежит семье Лапуант, а не мне.

– Он принадлежит Адели и Томасу, – возразила Киона. – Ты имеешь право отвезти этих малышей к себе в Германию, однако их корни – здесь, в Квебеке. Вы с Шарлоттой были частью нашей семьи, а также семьи Шогана и Одины. Ты от всего этого отказываешься? У тебя не выработалось никакой привязанности к людям, которые приняли тебя у себя и покровительствовали тебе столько лет?

Киона снова попыталась проникнуть в мысли Людвига, и снова ей не удалось этого сделать.

– Да, конечно. Я далек от того, чтобы быть неблагодарным, но хорошее отношение ко мне моих родственников еще больше подталкивает меня к тому, чтобы уехать: не хочу быть обузой. Мадам Лора не станет содержать моих детей. Да я и не хочу, чтобы мне помогали из жалости. Я и так уже не очень-то гордился тем, что ем еду, которую приносите мне вы с Эрмин. Я рассчитывал, что смогу прокормить свою семью при помощи огорода. Теперь овощи, которые я посадил, пойдут на стол Онезима и Иветты.

Киона поняла, что Людвиг чувствовал себя униженным – причем, возможно, на протяжении многих лет, – потому что он не был настоящим главой семьи, ведь ему приходилось прибегать к помощи других людей, чтобы прокормить свою жену и детей. Кроме того, устроиться на работу по своей специальности – а он был столяром – он мог только в Германии.

– Прошлое – это прошлое, Людвиг, – сказала Киона. – Ты не виноват в том, что сложилась такая ситуация. Я хочу, чтобы ты знал: мы сделаем для тебя все, что будет нужно. Подумай о своих двух малышах. Если они проживут у нас до зимы, они к нам ко всем привыкнут. Адель пойдет в школу, у нее там появятся подруги, и тут вдруг ты ее и Томаса куда-то увезешь – увезешь после того, как у них уже начнется размеренная жизнь без каких-либо потрясений и невзгод.

Киона с Людвигом подошли к ограде сада Лоры, где розы в этот утренний час испускали чудесный аромат.

– Зачем ты это говоришь? – прошептал Людвиг.

– Адель рассказала мне кое-что невеселое. Она в последнее время боялась своей матери. В Германии ты, похоже, упрекал жену за то, что она плохо обращается с вашей дочерью.

Людвиг побледнел, а его светлые глаза наполнились слезами. Он, казалось, растерялся. Киона наконец смогла прочесть его мысли. «Он не понимает, почему в его отношениях с Шарлоттой настал крах. Их любовь постепенно угасла и переросла в сплошные муки. Он не ладил с Шарлоттой до ее смерти целых два года – два года супружеского ада. Вот о чем он сейчас думает».

– У Адели не было оснований врать, – тихо сказал Людвиг. – Я очень болезненно воспринимал то, что она чувствовала себя несчастной. Если я пытался вмешиваться, начинались крики и слезы. Это приводило в ужас Томаса.

Киона покачала головой и, проникнувшись состраданием, машинально прикоснулась ладонью к руке Людвига.

– Поступай так, как сам считаешь нужным. Я всегда буду тебя поддерживать.

– Спасибо, маленькая Киона. Не обижайся, я называю тебя так в память о той девочке, которая ездила на своем пони в Валь-Жальбере. Ты, кстати, хорошо поспала на диване?

– Да, но…

– Я обнаружил тебя в саду, но будить не стал, а отнес на руках в гостиную. Подниматься на второй этаж я не решился, потому что не знал, где находится твоя комната… Ну да ладно. Я пойду в дом, а то бутерброды закончатся.

Пройдя в одиночку вдоль белой ограды, украшенной цветами, он вошел в калитку, вспоминая при этом, как ему было приятно прижимать к себе спящую Киону и чувствовать ее теплую круглую щеку на своем плече. Когда он переступал порог дома, у него мелькнула мысль, что он несет на руках не просто девушку, а настоящее сокровище – такое сокровище, на которое бедный человек может лишь таращиться, даже и не мечтая им завладеть.

Киона не стала смотреть Людвигу вслед. Она погладила кончиками пальцев одну особенно пышную розу, на ярко-красных лепестках которой виднелись капли росы, похожие на настоящие жемчужины. Киона надеялась стереть все следы незнакомого ей ощущения, которое возникло у нее, когда она прикоснулась к руке Людвига.

«Нет, нет, нет, тысячу раз нет!» – стала твердить она сама себе.

Роберваль, дом семьи Шарденов

Эстер вошла бесшумно через главную входную дверь, которая была открыта. Овид остался ждать ее в своей машине, припаркованной на бульваре Сен-Жозеф. Эстер хотела забрать свой чемодан и несколько вещей, которые она купила в Робервале после своего приезда в этот поселок. Поднявшись на крыльцо, она услышала, что из гостиной доносятся громкие голоса, и это заставило ее остановиться. Она стояла, не зная, как поступить: пойти дальше или повернуть назад. Если она появится сейчас в гостиной этого дома, это может смутить его обитателей, которые, похоже, что-то оживленно обсуждают, а если сразу же поднимется на второй этаж по лестнице и не зайдет в гостиную поздороваться, это будет невежливо. Самое худшее же заключалось в том, чтобы стоять здесь, на крыльце, и волей-неволей слышать голоса, без труда узнавая, кто это говорит.

– Большой рай будет готов к зиме, – заявлял Тошан. – Людвиг с этим согласен, он отдает мне дрова, которые нарубил в Валь-Жальбере, а также сухие стволы деревьев, срубленных три года назад. Я арендую у Онезима его грузовичок.

– Но этого вам не хватит на всю зиму, – возразил Жослин. – Зачем вы упрямитесь, зять?

– Папа, у меня есть сбережения, – вмешалась в разговор Эрмин. – Мы собираемся купить дров в поселке Перибонка, их доставят нам в начале декабря. Что касается продуктов питания, то я уже рассчитала, сколько и чего нам в самом деле потребуется.

– Я согласна с мнением Жосса, что это глупо! – воскликнула Лора. – Кроме того, вы потакаете прихотям ваших дочерей и записываете их в лицей в Квебеке. А еще вам не мешало бы сказать Бадетте, что она должна приглядывать по субботам и воскресеньям за этими двумя юными ветреницами. Откровенно говоря, я вас не понимаю!

Последовало молчание. Эстер кашлянула и, стуча каблучками, вошла в гостиную.

– Добрый вечер! Сожалею, что мне пришлось приехать сюда так поздно, но график моей работы в санатории изменился. Я приехала забрать свои вещи. Начиная с сегодняшнего вечера я буду жить на улице Марку.

Лора с раздосадованным видом встала с кожаного кресла, на котором она во время разговора сидела, словно председательствующий на собрании.

– Я провожу вас на второй этаж, Эстер. То, что вы покидаете нас, меня огорчает, хотя я и признаю, что вам необходимо иметь свой собственный уголок, – сказала Лора, беря Эстер за руку. – Господи, никому меня не жалко. Шарлотта умерла. Нам следовало бы извлечь из этого события урок для себя и стать ближе друг к другу, но мы этого не сделали. Моя дочь уезжает от нас завтра утром, причем уезжает в лесную глушь, подальше от нас.

– Лора, прекрати! – рявкнул Жослин. – Ты говоришь глупости. Эстер может понять твои слова превратно. Согласись, что можно по-разному понимать фразу «в лесную глушь».

– Не беспокойтесь, месье, я все поняла правильно, – сказала Эстер. – Речь идет о Большом рае, который находится на берегу Перибонки.

– Вот видишь, Жосс! Я говорю отнюдь не на китайском языке, – покачала головой Лора.

Эстер пошла вслед за ней на второй этаж. Она успела заметить Эрмин в черном платье и с распущенными волосами, Тошана, сидящего на табурете возле пианино, Людвига Бауэра, Мукки и Луи. Отсутствовали только девушки-близняшки и Мадлен.

– Боже мой, все идет вкривь и вкось, – заявила своенравная фламандка, как только она и Эстер вошли в комнату на втором этаже. – Впрочем, в каждой драме есть и что-то хорошее. Акали – та юная индианка, которая передумала становиться монахиней – вызвалась стать у меня домработницей вместо той, которая у меня сейчас. Она собирается выйти замуж следующей весной или следующим летом, а потому, естественно, хочет заработать немного денег. Я пообещала ей в качестве свадебного подарка сервиз и комплект постельных принадлежностей.