Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лето сорок второго года, – Вольф затягивался сигаретой, – вермахт рвался к Волге. Ясно, почему она улыбается… – Гертруда Моллер смотрела с фотографии почти кокетливо:
– Сначала Нойенгамме, потом Равенсбрюк… – Вольф зашуршал папкой, – на процессы ее не выводили… – генерал понимал, почему Моллер избежала наказания:
– Нацисты не просто так охотились за ней. Она предала кого-то высокопоставленного, союзники отправили ее в программу защиты свидетелей, сделали ей новые документы. Но все тайное когда-нибудь становится явным… – собрав папки, Вольф поднялся:
– Мальчишке это будет тяжело, но он слышал правду, пусть теперь прочтет доказательства. Мы его не бросим, он сын нашего народа, сын Германии… – набросив пиджак, забрав полотенце, генерал пошел обратно к базе.
Иоганн не отводил взгляда от лежащих рядом папок. Отец и мать словно сошли со свадебной фотографии:
– Только они здесь моложе, – Иоганн подышал, – они в форме и папа не улыбается… – снимок отца, как он продолжал думать о Брунсе, был лагерным:
– Отца, – твердо повторил Иоганн, – папа меня вырастил. Она… – подросток не хотел называть мать по имени, – она сама не знала, кто стал моим отцом… – он не собирался говорить генералу Вольфу о неизвестном ему британском офицере Холланде:
– Прошлое надо оставить позади, – твердо решил Иоганн, – меня нет, я исчез. Иоганна Брунса больше не существует… – он, тем не менее, не хотел отказываться от отцовской фамилии:
– Тебя никто не найдет, – ободряюще улыбнулся генерал Вольф, – западные полицейские решат, что ты тоже сгорел в пожаре. Видишь, – он потрепал Иоганна по плечу, – как говорится, не бывает худа без добра… – мальчик изучал угрюмое, замкнутое лицо отца. Брунс носил полосатую робу с пришитым номером. По впалым щекам Иоганн понял, что он недосчитывается зубов:
– Сорок второй год, он семь лет, как сидит… – подросток скосил глаза на фотографию матери, – и ее сняли в сорок втором году. Она могла его охранять… – он прикусил губу, стараясь справиться со слезами, – папа кричал той твари, что сейчас это не имеет значения. Он ошибался, мать… – Иоганн вытер глаза, – как была нацисткой, так и осталась. Она убила папу, она стреляла в Магдалену, потому что та наполовину еврейка. Она могла загонять евреев в газовые печи, спускать на заключенных овчарок…
Иоганна затошнило, подросток захлопнул папку матери:
– Генерал Вольф знает правду, но я ему доверяю. Больше ничего никому знать не стоит… – он не сказал генералу и об отце Магдалены:
– Какая разница, – вздохнул мальчик, – все равно Магдалены больше нет… – у него не осталось даже фотографий семьи:
– Только такие, – он рассматривал истощенное лицо отца, – но это даже лучше. Я попрошу генерала, мне сделают копию снимка… – Вольф серьезно сказал:
– Твой покойный отец был антифашистом, милый. Я уверен, живи он на востоке, он бы перешел из социал-демократов в коммунисты. Ты должен гордиться им, Иоганн, а это… – Вольф махнул в сторону папки Гертруды Моллер, – это закрытая страница нашей истории и твоей жизни, Иоганн. Беглые нацисты тебе больше не страшны, ты начинаешь, так сказать, с чистого листа…
Вольф обещал отправить его на все лето в лагерь на побережье:
– На острове Рюген, – объяснил генерал, – там собирают лучших из лучших комсомольцев. У вас будут флотские инструкторы, вас научать нырять с аквалангом, ходить под парусом… – он добавил:
– Ты все это умеешь, но ты познакомишься с новой, социалистической молодежью, подружишься с будущими товарищами… – Вольф добавил:
– Не забрасывай языки… – он похвалил Иоганна за хорошее знание английского и французского, – я тебе пришлю из Берлина русские учебники. В лагерь приедут гости из СССР, тебе помогут на занятиях… – Иоганн открыл рот. Генерал улыбнулся:
– Если ты хочешь стать военным моряком, то надо начинать с нахимовского училища, товарищ Брунс… – узнав, что в СССР он сможет, даже в его возрасте, стать курсантом, Иоганн приободрился:
– Русский язык сложный, но я справлюсь, – обещал себе Иоганн, – и может быть, я хотя бы так искуплю то, что она… Моллер, делала во времена нацизма… – решительно сняв крестик, Иоганн спрятал его среди страниц Жюль Верна:
– Все это в прошлом, – он посопел, – церковь никак не боролась против Гитлера. Священники проповедовали под нацистскими флагами, только немногие из них отважились противостоять режиму. Если бы не левые, не коммунисты, Германия бы окончательно погрязла во тьме… – услышав его просьбу о фотографии, Вольф забрал папки:
– Разумеется, – отозвался генерал, – я тебе все отправлю вместе с учебниками. Помни, Иоганн, ты немец. Наша страна, наш народ, скоро станут едиными и неделимыми, под знаменем социализма… – у Вольфа были большие планы на парня:
– Из него вырастет отличный офицер, комсомолец, коммунист. Его опыт жизни на западе нам очень на руку, как и с товарищем Рабе… – в дверь поскреблись, робкий голос местного коллеги позвал:
– Товарищ генерал, на проводе Берлин… – Вольф велел держать себя в курсе результатов допросов арестованных по делу Каритас. Поднявшись, он подмигнул Иоганну:
– Я сейчас вернусь. Пообедаем вместе, я тебе расскажу об СССР, где я вырос… – морской капитан деликатно покинул свой кабинет. Выслушав дежурного по управлению, генерал помолчал:
– Я вам перезвоню через несколько минут, – наконец, сказал Вольф, – с соответствующими распоряжениями… – не кладя трубки, он прислонился к беленой стене. В раскрытое окно доносился запах рыбной солянки с кухни медицинского блока. Он слышал звон каких-то инструментов в перевязочной. Похлопав себя по карманам, Вольф нашел сигареты:
– Это может быть ошибкой, они описывают похожего человека… – он смотрел на потрепанный плакат: «ГДР – моя страна». Вольф вспомнил смешливый голос Генриха Рабе:
– Меня обрядили в спецовку и каску, то есть каску я и так ношу. Форму художник велел снять и он сделал меня лет на десять старше… – Вольф тогда хмыкнул:
– Солидней. Ладно, на запад плакат не попадет, а получился ты хорошо…
Трое арестованных, подвергнутых допросу с особыми средствами, рассказали о невысоком молодом человеке, говорившем с берлинским акцентом, посетителе подпольных месс у сестры Каритас:
– Волосы каштановые, с рыжими прядями, глаза серо-зеленые, – Вольф сдержал ругательство, – по имени он не представлялся, но толковал Библию… – оставалась слабая вероятность того, что Рабе проявил юношеское рвение:
– Он случайно услышал о сборищах, решил туда проникнуть… – Вольф закашлялся горьким дымом, – но тогда он был обязан подать рапорт, чего он не сделал, а спокойно укатил в СССР… – по спине пробежал неприятный холодок:
– Если он агент запада, мне такого не простят. Если это недоразумение, я первым перед ним извинюсь, но сейчас рисковать нельзя… – он быстро набрал номер дежурного:
– Пошлите срочную радиограмму в Москву, – велел Вольф, – лично товарищу Семичастному, от меня… – выбросив окурок, генерал принялся диктовать.
Пролог
Ленинград, июнь 1962
На борту проржавевшего катера черными буквами написали «Антей». Посудина пыхтела по розовеющей воде канала Грибоедова. Мимо проплыл ободранный, грязно-желтый дом. Кто-то заорал:
– Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса… – замахав полупустой бутылкой, Иосиф нарочито сурово сказал:
– Никакого Пушкина, пока не свернем налево. Кто здесь жил… – с кормы донесся пьяный голос:
– Она подходит развратной походкой к блюду… – он кивнул:
– Верно. Только еще… – Иосиф погрустнел, – веселость нас никогда не покидала. Вот уже пятнадцать лет мы, по мере своих сил, пишем смешные и забавные сочинения и своим смехом веселим многих граждан… – он вздохнул:
– Ладно. Впереди по курсу,
