Всего лишь ремесло - С. Стреляев

– Да! – неопределенно протянул Черный.

Следом раздался неразборчивый нежный голосок, вызвавший у Александра желание вернуться назад, закинуть в петлю крючок: «Постучат, постучат и уедут». От глупости, как это ни странно, спасала темнота. По бетону постукивали две пары каблучков.

«Как на них смотреть, что говорить?» – волновался Клот, знакомиться доводилось нечасто.… Разве что Лита. Да и когда это было, и то после года общения через интернет, когда уже в какой-то мере стали близки друг другу. А тут? За экраном не спрячешься. Не выставиться бы скучным нелюдем или, наоборот, балаболом. Александр, как и любой другой, хотел понравиться сразу. Часто при знакомстве первое впечатление сильнее доводов разума и после еще долго способно затмевать любые недостатки человека. Просто понравиться без далеко идущих планов, как все думают или как все самообманываются. Ведь стыдно заранее представлять то дальнейшее, для чего на самом деле собрались, а после уж легко – ничего не изменить, а значит поздно о чем-то сожалеть. Скрипнув, дверь поддалась, впустила в дом гостей.

– Здорово, домосед, – крепким рукопожатием поприветствовал Черный Александра.

– Привет, чёрный человек.

Сам-то черный был блондином, сегодня чисто выбритым, предпочитающим исключительно траурные наряды, за что и получил свое прозвище.

«Не побрился, забыл», – провел Александр ладонью по своей трехдневной щетине. Хотя на самом деле не забыл, просто в целях экономии пользовался станками раз в три дня, а прошло всего два.

Возясь со шнурками, приятель закрыл своей шкафообразной фигурой теснящихся позади девчонок.

– Пардонте! – догадавшись про доставляемые неудобства, он пропустил их вперед. – Вот. Вика и Евгения. В кафе познакомились….

Прихожая наполнилась сильным запахом духов вперемешку с кисловатым ароматом вина. Вздрагивая от холода, девушки пытались протиснуться вглубь комнаты.

– Привет, – бросила каждая из них, нагибаясь и снимая обувь, толи со стыдом, толи с завистью покосившись на плакаты конкуренток.

Александр, с трудом поборов волнение, выдавил из себя ответное приветствие.

Поддерживая обеих за талии, Черный, улыбаясь во всю белизну зубов, делал Александру нескромные знаки, намекая, какая кому из гостьей предназначена. Оставив на стульях верхнюю одежду, прошли в зал. Запах духов усилился. Рассмотреть Клот их не успел, но понял – обе красивы, а приятель не ограничился вином, а потому уже и чересчур навеселе. Да Черный другим и не бывал, за что носил второе, более обидное прозвище «Поддатый». В глаза его мало кто так называл – его физическая сила не таяла от постоянного потребления спиртного.

– Слушай, хватит конфеты жрать, – попытался Клот отогнать прожорливого нахала от вазы со сладостями и фруктами.

– А зачем ты их тут поставил? – откидывая десятый фантик в сторону, набитым ртом пробормотал Черный.

– Для красоты, конечно. Ну, одну-другую когда-никогда съели, так, между прочим, а не целенаправленно желудок набивать. У нормальных людей всегда такие вазы стоят, и никто их не разоряет….

– Ты бы поменьше телевизор смотрел…, – покончив с шоколадом, Черный аппетитно захрустел яблоком. – Это все равно, что водку в холодильнике держать. Долго она там продержится? Заведешь бар, так сопьешься, пока не опустошишь и на улицу не выйдешь…. Скоро хоть к Аксену на свадьбу, там наемся без нытья…. Ты про гулянку не забыл?

Махнув рукою, Александр бросил бесполезный разговор и уселся на диван подле телевизора. В рядом расположившихся девушках, как и в нем самом, чувствовалась некая смущенность, торопливость в движениях, угадывалась обрывочность взглядов. Положение поспешило исправить спиртное. Стеснение таяло, разглядывание друг друга переходило в наглость, а ответные взгляды выдерживались без опускания глаз.

«Всегда так сразу, – отвлеченно молчал Александр, больше не опасаясь показаться невежливым. – Загадки, интерес – узнаешь одно и то же…, а после еще начинаются капризы, недовольства, приходит ощущение тысячелетнего знакомства. Скукота! Но не сейчас! Не в первые встречи. Каждый раз ждем, а вдруг не так, как обычно, вдруг что-то особенное; но какое там особенное, если сам обыкновенный».

По мере того, как в голове нарастал гул, разговоры становились громче, а шутки и смех бесстыднее, провалы в памяти Александра все чаще и быстрее чередовались с невероятно тонким и ясным пониманием происходящего. Он познавал суть самых отвлеченных вещей, о которых трезвый и не думал задумываться. Как ему ни хотелось отдаться хмельному течению мысли, а нашлось, что посмотреть – интересные идеи откладывались на после. Клипы, клипы – шикарные один за другим. Знаменитости, дорогие машины, красивые женщины.

«Если продолжу бездельничать, ничего мне не светит», – полились старые мечты о возможных знакомствах. Красота на экране, манящая роскошь вызывали зависть, будили тщеславие и чувство собственного ничтожества, так как все не для него. «Но они ведь тоже люди. Женщины их родили, в конце концов, не дети богов. Едят, спят, и мелочности в жизни хватает. Но кто ее видит? Не выставляют напоказ житейское, оно есть у всех, но никому неинтересно. Вот Виктория, осмотрев мою ванну, ничего не сказала, да и не присматривалась она, а просто попросила показать, где…. Ей не интересны ремонты, что говорить о тех… на экране!?»

В программе среди «козырных», продолжая портить праздник, мелькали и писатели современности, забирающие принадлежащее Александру. Входили в привилегированное общество и красивые молодые романистки, поэтессы.

«…Шикарный отдых, многоэтажные виллы…», – продолжал программу ведущий, поднимая в парне горькую желчь. Александр пробегал взглядом через свои комнаты, искал хоть что-то стоящее, достойное восхищения. Глаза то и дело натыкались на темный экран компьютера, выглядывающий из-за шкафа. Там в нем заключалась возможность стать наравне с ними, заявить о себе, возможность, во имя пустяков так грубо отлаживаемая Клотом на потом. Все, чем он владел, не шло и в жалкое сравнение…, скорее, вызывало стыд, а не зависть окружающих.

«Двумя ноготками текст набирать успевают. Я десятипальцевый набор специально освоил…. Так чего же?» – как он и ожидал, про работу говорилось немного, все больше о благах, ею приносимых, что свидетельствовало о легкой жизни творческих людей.

Вскочив с дивана, Клот заметил на полках корешки книг своих извечных собеседников.

«А вы, что жили впроголодь? При жизни – ни известности, ни денег, ни почета? Для чего писали? Не могли добиться сразу?»

Фото великих предшественников, покрытых пылью времени, никак не походили на лица современных художников: ни лоска, ни красоты, ни удовлетворения; наоборот, все больше мучений, переживаний, необъяснимой боли и страданий. Гонением, порою даже голодом рыдали выцветшие портреты, отвечая:

Тогда в мозгу,Влеченьем к музе сжатом,Текли мечтаньяВ тайной тишине,Что буду яИзвестным и богатымИ будет памятник в Рязане мне.

Эти слова не являлись воспоминаниями ранее прочитанного, вовсе нет. Александру не приходилось прилаживать усилия и вызывать стихи в памяти, он попросту слушал.

«А эти все в дорогих украшениях, побрякушках; зачастую писатели, и бизнесмены одновременно».

И снова клипы с красавицами – беленькими, без изъянов на лицах и телах. Александр ощущал их физическую чистоту, верил, что они ждут его, примут с радостью, и он станет таким же блестящим, без лишних заморочек.

– Очнись, чего ты? – смеющаяся Виктория приглашала Клота танцевать.

Обнимая ее тонкую талию, ощущая упругую грудь, Александр продолжал думать о своем, не замечая разгоряченной женщины, хотя и пристально ее рассматривал, правда с другой целью, вовсе не той, о которой думала наивная девушка. И пусть Виктория была трижды прекрасна: стройна, нежна, с огромными серыми глазами, зовущими любить, он ощущал на ее ладонях маленькие бугорки мозолей, вдыхал щедрое количество дешевых духов, не справляющихся с задачей – от нее все равно тянуло кисловатым потом. Свежесть юного лица омрачала рабочая усталость, преждевременные морщинки и другие мелкие недостатки, чего не находилось у тех, к которым стремился Александр, у тех, чей запах дурманит голову и никакие духи не способны соперничать с ароматом их чистых тел, не знающих физических усилий, домашней нервотрепки… Простуженная хрипотца в голосе, грубоватые выражения, дешевизна одежды, неумение толком краситься – сейчас только этим обладала Виктория в его глазах. Александр жаждал большего, нежели жизни, время от времени подбрасывающей ему девушек-второсортниц, с одной из которых он сейчас танцевал.

«Да и не танец у нас, а так, неслаженные телодвижения, трения друг об друга для разжигания животной страсти. Завяжись с ней всерьез…, дальше хуже. Сплошные скандалы – мало зарабатываешь, не туда тарелку ставишь, не так зубы чистишь…, а еще бросит следить за собой, превратится в неряшливое, вечно ворчащее существо».