Путешествие Руфи. Предыстория «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл - Дональд Маккейг

Пасмурным апрельским днём, когда не причалило ни одно судно и часы тянулись медленнее, чем могла выдержать Соланж, она решила посмотреть, где работает муж.

Большинство зданий на Бэй-стрит были из кирпича, но сохранилось и несколько дощатых одно– и двухэтажных домов, переживших все пожары и ураганы. На облупившейся веранде одного из них сидел седовласый старик в сюртуке и треуголке времён революции, кивая каждому прохожему.

Магазин месье Робийяра «Л’Ансьен режим» приткнулся между аптекой и бакалеей. Когда Соланж проходила мимо, она всегда приветливо махала рукой, на случай, если кто-то смотрел наружу, но никогда не переступала порог этого дома.

На этот раз Соланж надела неброский наряд, подходящий для жены клерка, добавив ему присущего Эскарлеттам достоинства.

Руфь осталась ждать снаружи. У Соланж не было настроения пускаться в сложные объяснения, которые она, как жена клерка, должна была дать.

Она остановилась у витрины магазина полюбоваться: жаккардовый шёлк был наброшен на стул с позолотой, золотой набалдашник трости, прислонённой к стулу, был на дюйм сдвинут, обнажив смертоносную сталь шпаги. Изящные сосуды с кремами, мазями и снадобьями стояли вокруг бутылок шампанского «Вдова Клико» на фоне гирлянды красно-бело-синих флагов.

Когда Соланж ступила в полумрак магазина, в глубине прозвенел колокольчик и чей-то голос поинтересовался: не за духами ли из новой партии, распакованной только вчера, пришла мадам? Причём, заверил тот же голос, именно этот аромат обожает императрица Жозефина, когда она с придворными дамами прогуливается по Тюильри.

У похожего на алтарь высокого столика с миниатюрными стеклянными флаконами Соланж протянула служащему руку, и он нанёс на тыльную часть запястья драгоценную каплю.

– Аромат неброский, но как у туберозы, в честь которой назван, проявляется постепенно.

Соланж, поднеся запястье к носу, почувствовала нежный аромат майского утра.

На высоком, лысеющем клерке была помятая льняная рубашка и морской шейный платок. К тому же он был чёрный; точнее, пепельно-чёрный, словно его кожа выгорела от слишком жаркого солнца. Он говорил по-французски так, что Соланж вспомнились парижские кузины, которые удостаивали её своими визитами в «восхитительный, оригинальный» Сен-Мало. Соланж представилась.

Он низко поклонился.

– Господин Огюстен скрывал вас от ваших поклонников. Я – Неемия, мадам, ваш покорный и преданнейший слуга.

Он поклонился второй раз, ещё глубже и церемоннее, чем в первый.

– Мой муж…

– Капитан Форнье занят с мистером Робийяром, мадам. Они читают газеты. Все газеты.

Он покачал головой, восхищаясь этой неправдоподобной образованностью.

Служащий повёл её по узким коридорам меж полотнами тканей, белой с золотом мебели и искусно расставленными ящиками с вином к двери, которую открыл без стука.

– В этот день, четырнадцатого апреля, мадам Форнье любезно почтила нас своим присутствием.

Соланж впустили в небольшую комнатку, где над волнами сигарного дыма где-то высоко виднелся потолок.

Как этот негр осмеливается распоряжаться ею! Соланж отпустила служащего, по-английски поблагодарив его ледяным тоном.

Неемия не спешил уходить, словно она ничего не сказала, и тем же тоном добавил:

– Миссис Форнье понравился аромат туберозы. Правда.

– Спасибо, Неемия, можешь идти, – нашёлся Огюстен.

Краснощёкий Пьер Робийяр, просияв, встал:

– Как хорошо с вашей стороны оказать нам милость лицезреть вас… как хорошо.

И по-старомодному поцеловал Соланж руку.

Весь офис состоял из двух изношенных кресел, заваленного бумагами письменного стола, нераспакованных ящиков и подставки для газет, которую скорее можно было представить в интерьере кафе или кофейни. Перехватив её взгляд, Робийяр рассмеялся:

– Одни мужчины действуют, а другие считают, что могут сделать лучше, чем те, кто действует. И хотя меня завораживают пути грешного человечества, я слишком разборчив, чтобы чинить препятствия. Но, – он театрально сделал паузу, – я совсем забыл о правилах приличия. Не желаете ли присесть? – спросил он, спохватившись. – Капитан Форнье скрывал вас от наших глаз, но я ему этого не прощу.

Его безупречный французский объяснял, почему его слуга говорил столь чётко, но не совсем восстановил чувство порядка в душе Соланж. Она опустилась в глубокое, чересчур плюшевое, слишком ветхое кресло.

Когда она отказалась от рюмочки тонизирующего напитка, месье Робийяр попросил Неемию заварить чаю, и Огюстен вышел ему помочь.

Робийяр притворно горестно всплеснул руками:

– О мадам, не станете ли вы меня ругать за это!

– За что, месье?

– Так оно и есть. Именно за это. Мадам угодно было преувеличить моё любострастие. Мадам убедила себя, что целомудрие красивой женщины рядом со мной находится под угрозой. А вы смогли бы соблазнить и святого.

Эти волнующие слова, произнесённые с таким сияющим самодовольством, вызвали у Соланж улыбку.

– Понимаю, как, должно быть, беспокоится ваша жена, сэр.

– Правда?

– Если бы я не была замужней женщиной…

Он вздохнул:

– Увы, так обстоят дела с большинством женщин. Или они слишком молоды, а их отцы посвятили себя дуэльному кодексу, или их братья без труда попадают в центр игральной карты, или у этих дам есть любовники, или они скованы обычаями и закрыты вуалью; в саваннском обществе, мадам, честолюбивый повеса связан по рукам и ногам. Вероломные британцы понимают такие вещи гораздо лучше нас, французов. Fais ce que tu voudras – Делай, что можешь – вот и всё.

– Разве мой муж не должен находиться в этой комнате? – спросила Соланж, не испытывая ни малейшего интереса к Робийяру.

Тот взял её за руку. Ладонь у него была горячей и влажной.

– О, дорогуша, я вполне безобиден. Хотя, – добавил он жалостливо, – моя Луиза так не считает.

Он хлопнул в ладоши:

– Ну ладно, хватит. Пока капитана Форнье нет – а он не приемлет никаких комплиментов, – позвольте сообщить вам, что мне очень повезло, что он поступил ко мне на службу.

Затем Робийяр принялся на все лады расхваливать Огюстена, как старалась делать и Соланж, повышая его самооценку. Робийяр называл его «бравым наполеоновским капитаном», «героем сан-доминговского восстания», «настоящим джентльменом» и – тут улыбка Соланж улетучилась – «бывалым и опытным человеком». Месье Робийяр отметил, что он сам имел великую честь служить под началом императора, когда тот был всего лишь лейтенантом Бонапартом, много-много лет назад.

– Но, увы, никаких сражений нам увидеть не довелось, – сказал он, и брови его поползли на лоб. – Нигде не было никаких боёв. Можете себе представить?

Говоря как эмигрант, которому длительное пребывание в городе помогло составить о нём определённое мнение, Робийяр утверждал, что военная репутация капитана Форнье сослужит ему хорошую службу в саваннском обществе.

– Пока я не переехал в Америку, я и подумать не мог, что здесь столько полковников и майоров, и даже генералов. А что касается меня, – лучезарно улыбнулся Робийяр, – то я служил только простым солдатом. Благодарю вас, мадам, что позволили мне взять капитана Форнье на службу.

Соланж не сомневалась, что он поцеловал бы ей руку ещё раз, если бы смог дотянуться.

В «Л’Ансьен режим» Огюстен как раз и обслуживал этих многочисленных саваннских полковников, капитанов и майоров. Кто лучше разбирается во французских винах, чем французский офицер? В представлении Соланж, многие американские дамы не вытерпели бы, чтобы их обслуживал негр. Впрочем, у Неемии были свои обязанности.

– Он проверяет наши счета, распаковывает и расставляет товар. Разве он действует неумело? Да Неемия, – добавил владелец магазина, – разбирается в наших товарах лучше меня, хотя я не посвящаю его в наши тайны! – Он прижал палец к носу и подмигнул. – Благодаря капитану Форнье и Неемии Пьер Робийяр чувствует себя лишним в своем собственном заведении!

В улыбке Соланж удивление сменялось восхищением и наоборот. Конечно, она не перебивала. И естественно, не спрашивала: если Огюстен такой ценный работник, разве он не заслуживает большего жалованья? Она лишь отвечала на комплименты Робийяра, если ей удавалось вставить словечко, и узнала гораздо больше о его жене.

– Мадам, когда Луиза уступила моим мольбам, она вышла за меня, хоть и была выше по положению!

И ещё больше о его дочери, Кларе, в которой Робийяр души не чаял.

Когда Соланж собралась уходить, хозяин магазина преподнёс ей флакон с ароматом туберозы, заявив, что он лишь старается «позолотить лилию».

Руфь, долго дожидавшаяся на улице, при её появлении шумно втянула воздух и сморщила нос.

Никто не в силах избежать прихотей изменчивой фортуны, но сгибаться перед ними нет нужды. И Соланж так не поступала. Но всё же плакала над письмом отца. Плакала так безутешно, что Огюстен сбежал из дому подальше, в компанию сочувствующих беженцев и остался с ними выпивать, то есть допустил ошибку, которую совершают все молодые мужья. Руфь никогда не оставляла госпожу плакать в одиночестве. Её тёмные глаза были полны слёз, когда она делила с ней горе, не позволяя себе при этом навязываться.