Книга о прошлом - Ирина Ринц

– Екатерина Николаевна? Рад с Вами познакомиться, – проворковал он сладким, бархатным голосом. – Вы очаровательны… – И он склонился в почтительном поклоне, чем, похоже, покорил сердце аспиранта окончательно и бесповоротно. В увлажнившихся глазах Аверина явственно читались восторг и благодарность.

– Папа должен сварить тебе кашу, – отстранив от себя малышку, доверительно сообщил он ребёнку.

– Касю, – с готовностью повторила девочка.

– Да, «касю», – усмехнулся Аверин. – И поэтому мы все сейчас идём на кухню. Викентий, не могли бы Вы… – он засмеялся и поправился, – ты захватить с собой детский стул? – Он показал на высокий стульчик с деревянными бортиками и подставкой для посуды.

– Конечно. – Радзинский легко поднял стульчик и понёс его в кухню.

Пока Аверин гремел кастрюлями и сосредоточенно отмерял ложкой крупу, Радзинский тихо возился с малышкой. Когда со стульчика она перекочевала к «дяде Кеше» на колени, аспирант поначалу нахмурился, но, убедившись, что дочери нравится бесхитростная игра в «козу рогатую» и она радостно повизгивает, когда «коза» пытается её забодать, перестал отвлекаться на шум у себя за спиной. В результате возвращаться обратно на стульчик ребёнок не пожелал, и кормить её пришлось прямо на руках у Радзинского. Аспирант был недоволен – то ли ревновал дочь к чужому дяде, то ли просто не любил подобных нарушений протокола.

– Открывай ротик, – строго потребовал он, поднося ложку к губам девочки. Та проворно отвернулась, уткнувшись «дяде Кеше» куда-то в подмышку, и с любопытством выглядывая оттуда. Николай бессильно опустил руки. Направленные в этот момент на него взгляды были подозрительно похожи – хитрющие, лукавые и по-щенячьи игривые.

– А, может, меня тогда покормим? – весело подмигнул Радзинский, искренне сочувствуя аспиранту.

Аверин смерил его задумчивым взглядом, потом вздохнул, достал из ящика вторую ложку, и, зачерпнув каши, серьёзно скормил её своему находчивому товарищу.

– А можно ещё? – у Радзинского от смеха блестели глаза. – Честное слово, ничего вкуснее в жизни не пробовал, – облизываясь, чистосердечно признался он. – Когда в следующий раз у меня заночуешь, готовить завтрак будешь ты!.. – Новая порция каши, которую Аверин с чувством затолкал ему в рот, заставила его замолчать.

Катюша заволновалась.

– Тебе тоже дать? – сурово спросил её отец, и она усердно закивала.

Следующие десять минут Аверин усиленно работал ложкой, пихая дочери в рот кашу так сосредоточенно и усердно, словно проводил сложнейшую хирургическую операцию в полевых условиях. Когда тарелка опустела, он вытер пот со лба и выдохнул с облегчением.

– Спасибо, – с благодарностью кивнул он Радзинскому.

Тот расхохотался.

– Что дальше?

– Дальше на горшок и спать, – устало сообщил Аверин и с удивлением уставился на Радзинского, который зашёлся в припадке истерического смеха. – Ну, и балбес ты, Викентий, – покачал он головой, когда сообразил, в чём дело. – Нет, в этом случае показывать пример от тебя не потребуется…

– Нет на свете прекраснее зрелища, чем мирно спящий ребёнок, – тихо произнёс Николай, зачарованно глядя на спящую дочь. – Я бы сказал, что это универсальный символ нашего мира. – Он поднял глаза на Радзинского и у того аж мурашки пробежали по спине от этого взгляда – такое в нём светилось вдохновение. Как будто не в человеческие глаза довелось заглянуть, а в бездонные туннели, через которые лился свет иной реальности. От этого ощущения просто дух захватывало, и Радзинский, чтобы скрыть волнение, машинально потянулся за сигаретой.

– Викентий… – устало пристыдил его Аверин.

– Извини, – смущённо пробасил Радзинский. – Задумался…

– Чаю? – учтиво предложил аспирант.

– Не откажусь, – оживился Радзинский и, следуя за Авериным по коридору, жизнерадостно добавил, – Если ты собираешься готовить обед, с удовольствием помогу.

Аверин остановился и резко развернулся. Он глядел на гостя с искренним изумлением.

– Я не собираюсь готовить обед, – вежливо сообщил он после некоторой паузы. – Обычно я использую это время, чтобы немного поработать. Наташа обедает на работе с подругами… И потом – у меня и так ощущение, что я целыми днями только и делаю, что стою у плиты. Кашки, кисельки и протёртые супчики у меня уже в печёнках, если честно, сидят…

Радзинский, конечно же, обратил внимание, что Николай упомянул в своей речи всех, кроме себя. Напрашивался вывод, что для себя он принципиально не готовил и никто другой, судя по всему, этого тоже не делал. Но Радзинский, когда ему было нужно, умел быть деликатным и эту тему благоразумно решил не развивать.

– Когда же ты диссертацию-то пишешь? – сочувственно поинтересовался он, выводя, таким образом, разговор на более безопасную тропу.

– Лучше не спрашивай! – нахмурился аспирант, снова направляясь в сторону кухни. – В основном, в библиотеке. – Он поставил на огонь чайник, разлил по чашкам заварку. – Моя бы воля – сутками бы оттуда не вылезал! А печатать готовые куски вообще приходится урывками. Ночью стучать на машинке я не могу, днём, когда ребёнок спит, тоже…

– Ну, с этим могу помочь, – не раздумывая, заявил Радзинский. – Я подобными условиями не стеснён, машинка у меня имеется и скорость у меня приличная… Если у тебя есть сейчас готовый текст, могу забрать и вернуть уже в отпечатанном виде.

Аверин заметно напрягся и некоторое время молчал, неспешно помешивая чай в своей белой фарфоровой чашке, похожей на цветок – водяную лилию, или распустившийся лотос.

– Викентий, что Вам от меня надо? – наконец, с видимым усилием произнёс он.

– А я уже думал, что не спросишь… – усмехнулся Радзинский. – А на «Вы» – это потому что я снова впал в немилость?

Николай глянул на него с тоской:

– Нет. Потому, что мне надоел этот балаган. Я Вас совсем не знаю, но почему-то должен делать вид, что мы друзья. Совместное распитие спиртных напитков не делает людей ближе друг другу.

– А вот здесь ты ошибаешься, аспирант, – ухмыльнулся Радзинский. Уже не спрашивая разрешения, он достал из пачки сигарету и щёлкнул зажигалкой, прикуривая. – Алкоголь весьма способствует раскрепощению и, как следствие, сближению малознакомых людей.

– Допустим, – поморщился Аверин. – Однако к нашему разговору это имеет лишь косвенное отношение. Я задал Вам конкретный вопрос.

Радзинский внутренне съёжился и даже движения его замедлились, как будто ему требовались неимоверные усилия, чтобы поднести сигарету к губам.

– Понимаешь, так всё достало – сил нет! – честно признался он, наконец. – Если продолжить и дальше так жить, как сейчас, впереди только более или менее торжественные похороны и больше ничего… Ну, что я тебе рассказываю!.. – Радзинский нахмурился и глубоко затянулся терпким, смолистым дымом. – У меня долгие годы уже такое ощущение, будто я провалился в какой-то нескончаемый кошмар и не могу проснуться. И все вокруг спят с открытыми глазами. Я раньше думал – за границей по-другому. Всё то же!.. – Радзинский нервно взмахнул рукой – сигаретный дым призрачным шлейфом повторил рваную траекторию. – А теперь представь, что в этих условиях ты вдруг встречаешься с трезвым, осознанным взглядом бодрствующего человека. Ты мимо пройдёшь? Или побежишь следом? И как ты этому человеку объяснишь, что тебе от него надо? – Поскольку Аверин молчал, не поднимая на собеседника глаз, Радзинский некоторое время усиленно дымил, не находя в себе мужества первым прервать затянувшуюся паузу. Наконец, сделав ещё одну затяжку, он вдруг решительно утопил окурок в чашке с чаем, вдохновенно встряхнул кистями рук и прямо из пальцев вытянул светящуюся розовую ленточку. Разложив её кольцом на ладони, аккуратными движениями придал ей форму цветка и протянул Николаю. – Давай дружить, аспирант, – через силу усмехнулся Радзинский.

Аверин с интересом взглянул на раскрытую ладонь, затем – внимательно – на гостя.

– Вы отдаёте мне свою энергию. Фактически, дарите мне себя. Я правильно понимаю?

– Ну, теперь хоть буду знать, как это называется, – жёстко ответил тот, не сводя с Николая напряжённого взгляда.

Аверин, похоже, сжалился, понимая, что сидеть так – с протянутой рукой – довольно унизительно. Он обеими руками – одной сверху, другой снизу – обхватил ладонь Радзинского и перевернул тыльной стороной вверх. Цветок остался в руке у Николая. Он крепко сжал его в кулаке. Заулыбался, взгляд его сразу потеплел. Когда Аверин разжал пальцы, цветка уже не было.

– Не делайте так больше, – доброжелательно посоветовал он. – По крайней мере, без особой надобности. Я смотрю, Вы часто этим пользуетесь, и это Вас истощает.

– Я по большей части из других ниточки тяну, – откровенно сознался Радзинский. – Очень помогает в жизни.