Лилит - Лидия Обухова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для беременности Лихэ всё складывалось удачно: поиски ментального центра сворачивали из-за необходимости экономить энергию для межгалактических экспедиций. Она оказалась свободной и могла выносить и родить ребёнка, не нарушая медицинских правил.
Безымянный рассчитывал прожить всё это время подле неё, как вдруг ему неожиданно предложили войти в состав очередной смены на гравитационной космической площадке. Это была как бы проверка при отборе в Большие полёты.
Лихэ обрадовалась его поездке прежде, чем он успел решить, согласен или нет. Если б он отказался, она бы очень удивилась. А он избегал её удивлять: ему чудилось, что с каждым таким удивлением она смотрела на него всё трезвее.
Вот так и получилось, что с гравитационной площадки он прямо был зачислен в экипаж экспедиции с маршрутом — Млечный Путь. Подготовка заняла всего два года. Его дочь была ещё на руках, когда они обе с Лихэ поехали вместе с ним на космодром. Всю дорогу его терзала мысль, что, прежде чем корабль достигнет первого объекта, его дочь вырастет, состарится и, возможно, умрёт. А ему исполнится только двадцать четыре года!
Жена томилась последние часы на космодроме, словно внутренне она уже распрощалась с ним. Корабль ещё не взлетел, а они ушли друг от друга. И хотя ему суждено было на невообразимое время пережить не только её, но и своих дальних потомков, правнуков той крошечной девочки, что копошилась на руках у матери и младенческий запах которой он ещё ощущал на губах, всё-таки Лихэ ожидала жизнь более наполненная, чем у него. Он не сомневался, что она скоро найдёт ему заместителя и будет счастлива.
А ему предстояла любовь почти бессмертная. Воспоминания, вскормленные одиночеством.
Когда он любил короткое время другую женщину, Элиль, встретив её на одной из дальних чужих планет, ему казалось, что он просто перенёс на неё запас неизрасходованной любви к Лихэ. Дочь, родившаяся у него там, тоже словно переняла черты оставленного ребёнка. И только покинув и их, потеряв в необратимой пропасти времени, он постепенно понял, что они были ему дороги сами по себе, что любил он именно их, а не тех, забытых… И мучаясь поздним раскаянием, невозможностью загладить вину, взглянуть на них ещё раз иными, раскрытыми глазами, он вновь переживал в воспоминаниях своё падучее счастье.
Долгая жизнь его проходила в молчаливом мужании, в страстях, которые накапливались и накапливались, подобно току в силовых полях.
Планета Зелёная Чаша входила в галактику Равноденствия; она достигла самой границы фиолетового смещения, но ещё не переступила её. Зелёная Чаша — прекрасное озеро, блиставшее из космического далека, как полированное зеркало, — вовсе не была верхом благополучия. Все усилия её человечества направлялись на осушение и охлаждение планеты: блуждающий болид, предположительно из антивещества, тысячелетие назад столкнулся с планетой, растопил полярные шапки, залил вселенским потопом материки и — главное нарушил режим биогеносферы. Ушли под воду леса, перестав выдыхать кислород. Избыток углекислого газа, как ватная подкладка, перетеплил тело планеты; она потела и прела.
От сильной радиации огромная часть животных погибла, но некоторые, наоборот, получили толчок к развитию в гигантских формах. На отмели выползали ожившие рептилии: тритоны и ящерицы превратились в бронтозавров, глупых, как пробка, сонных и благодушных. Тиранозавры с полуметровыми зубами раздирали их. Отовсюду нёсся звук жевания, перемежаемый плеском волн.
На эту задыхающуюся полумёртвую планету была направлена энергия не только остатков собственного человечества, но и помощь двух других разумных планет галактики. За несколько веков горные склоны покрылись могучими лесами. С особой быстротой они «глотали» углекислоту и росли как на дрожжах. У океана, у душной атмосферы насильственно отнимался избыток тепла, превращаемый в энергию. Этой энергии было так много, что Зелёная Чаша охотно готова была поделиться ею с будущими переселенцами; уже сейчас промышленность начала перестраиваться, чтобы накапливать, век за веком, материал для аннигиляции. Материал этот получали путём разложения воды, и, таким образом, осушение давало добавочную пользу.
«Рудное поле» океана оказалось тоже чрезвычайно богатым: моллюски накапливали медь, медузы — цинк и олово. Так «водная цивилизация» Зелёной Чаши, перевернув всю предыдущую историю, открыла перед обитателями планеты и совершенно особые перспективы, толкнула на разработку оригинальных проблем: богатства воды полностью заменили богатства недр!
Почва, раньше варварски разрушаемая пахотой, ныне освобождалась от «продовольственного налога».
Морская вода — материнское молоко для планктона — содержала в себе всё, что нужно для живых организмов, для формирования их панциря и костей, мышц и крови. Пища, насыщенная фосфором, кальцием и белком, обогатила мозг планетян, переродив их и нравственно.
Удивительная была эта планета, покрытая бескрайними, бурно дышащими морями! Зелёной Чашей называлась она, и слово «зелёный» стало синонимом прекрасного.
Безымянный долго не мог привыкнуть к её блеску, простору, оголённости и вместе с тем к обострённому братству всех живых существ перед лицом молчаливых вод и столь же бескрайнего неба.
Казалось, здесь, на его глазах пишется книга Бытия. «Да будет заполнена пустота! — гласит её первая заповедь. — Пусть воды отступят, появится земля и будет прочной. Подобна тумаку, облаку или пыли была земля при своём сотворении, в начале своей телесности. Потом горы появились из воды, горы и долины; рощи пустили побеги по поверхности».
Чувство покоя и вместе с тем заполненности каждого мига никогда больше не овладевало Безымянным с такой силой, как во время нескольких лет его жизни на Зелёной Чаше. Рядом с женщиной, носившей имя Элиль.
На его долю всегда приходился больший контакт с жителями других миров и более пристальное проникновение в их жизнь. Его товарищи занимались энергетикой, математическим анализом силовых полей. Они налаживали обмен информацией с учёными и инженерами — язык цифр был поистине вездесущ! А Безымянный изучал разницу биогеносфер, этнографию и особенности развития интеллекта. Или же занимался раскопками на безжизненных планетах.
В глубине души он всё больше переставал чувствовать себя только сыном Лаолы-Лиал. Перед ним распускалось звёздное дерево Вселенной: из эры дымящихся океанов на раскалённом ложе магмы он переходил в тихие, мёртвые миры из пористой пемзы. Жизнь раскрывалась в самых неожиданных проявлениях от коллоидно-кислородной структуры до не познанной ещё никем из себе подобных — кристаллической. И затем — скорее угадывались! — формы в виде энергетических шаров, силовых сгустков.
Но всё это лишь в одной половине бесконечности! Вторая — таинственные антимиры — оставалась пока скрытой.
…О ненасытная душа! Перескочив бездну времён, создав своё собственное время, победив пространство, добьёшься ли ты наконец того абсолютного знания, о котором мечтали алхимики и философы? Неужели ты всемогущ, мозгоподобный?!
Внешне Элиль не была похожа на Лихэ, как отличались и сами их планеты. Безымянный не сразу научился понимать, что Элиль прекрасна.
Она была дочерью нескольких звёздных рас. После космической катастрофы, которая и привлекла обеспокоенное внимание других обитателей галактики Равноденствия, оскудевшее человечество охотно роднилось с пришельцами. Новые токи вливались в жилы покорителей воды. Менялся их облик, расширялась способность воспринимать новое. Культура шла дорогой внутреннего обогащения.
Безымянного в Элиль привлекали особая музыкальность линий и черт, — она двигалась, говорила, как другие поют. Над анализом преобладала фантазия: она и её соплеменники жили в вымыслах так же свободно, как лаолитяне среди цифр. Это покоряло и обезоруживало; впервые мечта — гонимое и осмеянное дитя разума — нашла себе отечество. Безымянный, который некогда так тщательно прятал порывы нежности от зорких безжалостных глаз Лихэ, рядом с Элиль ужасался собственной чёрствости. Словно половина манящего мира Зелёной Чаши оставалась для него скрытой. Он различал тени, контуры чувств… и всё расплывалось.
Элиль была терпелива. В тёплые звёздные ночи, которые были не чёрными, как глухой космос, а живыми, теплящимися — отражение созвездий населяло, подобно страдным рыбам, глубину вод, а бриллиантовая роса галактик освещала лила, — в эти ночи голос Элиль передавал ему историю планеты.
Он плохо видел её черты: только стройный осеребрённый лоб да полёт глаз, почти собачьих в своём проникновении и преданности. Ведь в его родной галактике, кроме Лаолы-Лиал, не было ни одной населённой планеты, и лаолитяне долго придерживались взгляда, что разумная жизнь — величайшее чудо, дарованное им одним. Они невольно выделяли в космосе противоборствующие силы.