Лилит - Лидия Обухова

Нехорошо было так думать, но пустота и чернота раздражали его. И потом, впервые в жизни что-то оставалось скрытым: ему не сообщили цели вызова.

Всё, что делали люди Лаолы-Лиал, они делали разумно я добровольно. Отсутствовал сам термин «повиновение». И вызов без объяснения невольно кольнул Безымянного.

Летящему в космосе кажется, что именно он центр Вселенной; отовсюду его обтекает одинаково отдалённая от него небосфера, и он словно находятся посреди гигантского шара.

Так он летел в пустоте, иногда прикрывая шлем заслонкой, чтоб отдохнуть от вида копошащихся огней космоса, или бездумно разглядывал родную планету, мечтая о встрече с женщиной, которая как раз к его возвращению должна была стать матерью их ребёнка.

А теперь Безымянный появится немного раньше. Интересно, знает ли она уже об этом? Она не любила неожиданностей.

Из трёх женщин, которых любил Безымянный, самой далёкой от него оставалась первая, лаолитянка Лихэ. И всё-таки иногда ему казалось, что умирая, ему захочется тронуть именно её бестрепетную надёжную руку.

Она никогда не принадлежала ему всецело; она никому не принадлежала! Любовь занимала столь малое место в её жизни, что временами он чувствовал себя неловко: ему казалось, что он отвлекает её от чего-то гораздо более важного. Она не огорчалась их частыми разлуками и не слишком горячо жаждала встреч. Ребёнка она решила родить по трезвому размышлению, после того, как исследования эмбриолога-генетиста подтвердили, что завершение её физического развития нуждается в подобном толчке.

Она была хорошо тренирована, абсолютно здорова и ровна в обращении. Ровна, как дорога, на которой не случается ни аварий, ни нечаянных встреч.

И, однако, он любил её робко и неистово! Ему приходилось всё время следить за собой, чтоб не прорвалась наружу тайная нежность, — он не хотел быть осмеянным ею. Божественный дар — смех — превращался на устах Лихэ в карающий бич. Она видела во всём только повод к юмору. И никогда — к печали. Была ли она умна? О, очень! Добра? — «А что это такое?»

Они познакомились ранней весной на сборах студентов. Семинары проводила сама молодёжь без всякого участия старших. Это была как бы последняя проба сил перед вступлением в жизнь. И в то же время клуб встреч и развлечений.

Лихэ уже тогда увлекалась теорией кибернетического бессмертия. Как это ни странно, она была идеалистка. Очень трезвая, очень расчётливая, но идеалистка.

Ментальное поле — поле излучений психической деятельности всякого разумного существа, — практически открытое сравнительно давно, нуждалось в теоретическом обосновании. Что происходит с психической энергией человека после смерти? При распаде материи? Мозг, хранилище информации, абсолютно материален. Никакой мистики нет и в излучениях мозга: это вид волн определённой частоты. Как всякие волны, они имеют способность перемещаться в пространстве независимо от пославшего их источника. То есть обладают как бы последующим независимым бытием?

— Разве нельзя представить, — говорила Лихэ, и голос её звучал гипнотизирующе ровно, — что Вселенная… нет, не наша галактика, а вся Вселенная, не подвластная пока нашим изучающим устройствам, что эта Вселенная построена по единому разумному плану? Тогда появление мыслящих существ преследует определённую цель: они лазутчики на перифериях мироздания. Смысл их жизни — накопить информацию об окружающем. Но что дальше? Неужели только воспроизвести на свет детёныша и умереть? Заметь: детёныша, подобного себе лишь биологически. Интеллект передаётся в недостаточной степени. А накопленный потенциал знаний вообще пропадает! Тебе не кажется, что это нерациональная трата сил в природе?

Безымянному не казалось. Он был сторонником другого течения, по которому природа представлялась ареной случайностей. И только в результате многих проб — которые могли состояться, а могли и нет! — островками выкристаллизовывается жизнь, её опыт.

Однако он не стал прерывать Лихэ столько же из деликатности, сколько и из желания слышать её голос.

Они сидели на траве, в далёком уголке заповедника. День клонился к вечеру. Сквозь густые листья древовидных кустарников просвечивало небо. Заря была голубовато-пурпурного цвета. Синего в ней было больше, чем розового. Пламя огромных энергий цвело и распускалось наподобие гигантского цветка.

Лихэ полулежала, подперев голову руками. Запястья у неё были сухощавы, а движения мелки и быстры. Глаза странные — было в них что-то пробивающее, подобно пулям: они пронзали, кололи — вовсе не желая причинить боль! Взгляд как сигнал с другой планеты: он преодолевает огромные расстояния. Он в полёте. Его почти можно тронуть… Но он ещё не дошёл.

Лихэ навсегда осталась непознанным существом для Безымянного. Хотя он в тот же вечер стал её мужем.

Когда сгустились короткие сумерки, а потом поочерёдно взошли луны каждая в своей фазе, — они невольно придвинулись поближе. Может быть, потому что стало холоднее. Сначала он не ощущал никакого волнения. Её голова доверчиво прижалась к его плечу. Но одна из лун ударила снопом серебряно-лилового света в её лицо с сомкнутыми веками — и древние силы вспыхнули в обоих.

Они замерли, словно прислушиваясь сами к себе. Это был волшебный миг, когда лопаются бутоны папоротника…

В лесу становилось всё светлее. Разноцветные луны перекрещивали лучи, как прожекторы. Прошёл час. Оба не шелохнулись. Может быть, были смущены или счастливы? Это трудно сказать.

Наконец он проговорил, с трудом разжав губы:

— Я так люблю тебя, Лихэ!

Она отозвалась:

— Я тоже.

Самое неожиданное началось потом. Вопреки обычаю и здравому смыслу, они не захотели расстаться. Им даже пришлось кое-чем пожертвовать ради этого, хотя большая тяжесть жертвы пала на Безымянного. Это он остался возле Лихэ. Из двух своих профессий ему пришлось пока выбрать наименее любимую врача. Тем более, что это позволяло работать в одной лаборатории с Лихэ.

Но он по-прежнему не сочувствовал поиску единого ментального поля, куда якобы устремляются после смерти людей излучения их мозга. Представление о бессмертии как о гигантском хранилище информации, и только одна-единственная клеточка в нём — это ты сам, вернее, то, что выкачал, высосал из тебя мировой кибернетический паук, — представлялось Безымянному отвратительным. Вызывало протест и то, что именно могло представлять объективную ценность для Великой кибернетики. Уж конечно не его сомнения, не тревожная любовь к Лихэ, не то редкое щемящее чувство родства с почвой, растениями и немногими оставшимися зверями на Лаоле-Лиал. А для него подсознательное как раз и составляло наиболее ценную часть собственного «я». В нём он черпал внутреннюю убеждённость в своём будущем развитии.

«Кибероментальщики» — как он непочтительно называл их про себя настолько ему надоели, что примерно через год он взбунтовался и решил переменить работу. Теперь с Лихэ они могли видеться только время от времени. Впрочем, на Лаоле-Лиал такое положение было обычным для большинства мужнин и женщин. Брак давно не привязывал их к общему дому. Лихэ — увлечённая, деловитая, готовая вышутить любой порыв чувствительности, но неизменно правдивая и надёжная — продолжала оставаться его женой. Таинственным существом за семью печатями!

Ночью, когда на её сомкнутые веки падал серебряно-лиловый свет «их луны» (так он называл её, конечно, про себя), он повторял мысленно: «Милая моя Лихэ, умная Лихэ, пожалуйста, не говори ничего и не улыбайся. Пусть у меня останется хоть какая-то иллюзия, что я тебе нужен. Ведь люди могут быть не только собеседниками и единомышленниками, им нужно ещё пристанище. Моё плечо — пристанище для тебя!»

О желании иметь ребёнка она сказала ему мимоходом: никакой жизненной тайны этот акт для неё в себе не заключал. Вопросы пола разбирались ещё в школе, юноши и девушки знали достаточно, чтоб не испытывать ни особого любопытства, ни стыда.

Безымянный как врач смог проверить себя и её сам. Лабораторные пробы носителей наследственности заняли около недели. Оба точно знали время зачатия. Ничему, что хотя бы отдалённо напоминало любовь, в эту ночь не оставалось места.

Для беременности Лихэ всё складывалось удачно: поиски ментального центра сворачивали из-за необходимости экономить энергию для межгалактических экспедиций. Она оказалась свободной и могла выносить и родить ребёнка, не нарушая медицинских правил.

Безымянный рассчитывал прожить всё это время подле неё, как вдруг ему неожиданно предложили войти в состав очередной смены на гравитационной космической площадке. Это была как бы проверка при отборе в Большие полёты.

Лихэ обрадовалась его поездке прежде, чем он успел решить, согласен или нет. Если б он отказался, она бы очень удивилась. А он избегал её удивлять: ему чудилось, что с каждым таким удивлением она смотрела на него всё трезвее.