Записки с того света - Александр Тимофеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наша психика не может так быстро перестраиваться, действует инерция.
Процессы запущены, но ты еще не стал другим.
Ты видишь все, как в кино, вся разница только в том, что ты не зритель, а актер. И вдруг оказался на сцене.
И вот от осознания этой новой реальности тебе становится не по себе.
Но самое страшное начинается потом, когда в твоем мозгу проскальзывает мысль, что это все надолго, – осознание этого и ощущение абсолютной неизвестности будущего в сочетании с бесконечной звучной иноязычной речью может ввести тебя в панику, в животную панику.
Если ты пережил эти страшные минуты, то дальше тебе может быть плохо, тяжело и даже очень тяжело, но ты избежал главного – животной паники, которая заставляет биться об стену, бить дверь и так далее. Я был свидетелем подобных сцен – они иррациональны и губительны для человека, впавшего в это состояние. После вспышек гнева и ярости человек часто впадал в апатию и уже долго пребывал в этом состоянии.
Меня спасали физические упражнения, этот дневник и – в экстренные минуты – пара-тройка затяжек крепким табаком, для того чтобы забыться на несколько мгновений (но это очень важно, и эти мгновения бесценны), и ощутить состояние одухотворенности, но не в классическом понимании этого слова, а некое состояние дыма – состояние бестелесности и вечности. Первое дает ощущение неуязвимости, а второе – возможность посмотреть на ситуацию и на самого себя со стороны.
Не знаю, поняли ли вы, о чем я говорю. Можно ли это понять, не пережив? Не знаю… Но описание мне удалось подобрать достаточно точное. Состояние дыма.
Надо отметить, что в эти моменты мысль обретает предельную ясность.
Новость
К вечеру в камере повеяло холодом. Погода была дождливая и ненастная.
Во время ежевечерней молитвы к нам постучали и сообщили, что нас троих – меня, Даниэла и Александра – направляют в «Итаи»– специализированную тюрьму для иностранцев.
Эту новость я встретил с тревогой: наша маленькая, продолговатая, в виде пенала камера уже стала почти родной, так же, как и ее обитатели.
Опять срываться с места, ехать куда-то – что ждет там?
Перед сном мы традиционно, в тот раз особенно проникновенно, помолились. Это была самая тихая проповедь Карлоса.
В конце молитвы мы, по инициативе Жуана Карлоса, образовали круг, взялись за руки – в последний раз, чтобы уже больше никогда не увидеться.
Это было трогательно.
Этап
Рано утром, еще затемно, нас подняли. Мы быстро оделись, и нас куда-то повели.
Привели в холодную большую комнату, где было чело-век двадцать; через какое-то время камера уже кишела заключенными.
Было холодно и промозгло.
Сидеть там было не на чем.
Так нас и продержали несколько часов.
За это время покормили тюремным завтраком: кофе и булка. Кофе выпил, а булку, по примеру Даниэла, положил в карман. Неизвестно, когда будут кормить в следующий раз.
Стоял традиционный бразильский гвалт. От холода и нетерпения люди пребывали в хаотичном движении. Я последовал примеру Даниэла и тоже периодически приседал, чтобы согреться.
Ожидание было томительным.
К нашей радости, нас наконец-то стали группами выпускать из камеры.
Вывели на улицу.
Там уже стояло много полицейских. Некоторые из них были с какими-то, как мне показалось, карикатурными карабинами с большими дулами – как из приключенческих фильмов.
Нас ожидал досмотр вещей и личный осмотр.
Он заключается в следующем. По очереди, совместно с другими заключенными, снимаешь майку и трясешь ею, это символизирует, что в ней ничего нет, бросаешь ее, потом снимаешь штаны, вытряхиваешь их, затем трусы, по команде выпячиваешь язык, скалишь зубы, подставляешь для осмотра уши. Пальцами рук тормошишь волосы, поворачиваешься спиной и показываешь вначале одну стопу, потом другую, поворачиваешься обратно и приседаешь три раза. Вдруг что вывалится.
Все по команде.
Поэтапно.
Долго.
В конце концов ты остаешься голым.
Беззащитным.
От этого смущаешься.
Поступила команда одеваться.
Нас пристегнули наручниками попарно и повели вереницей, так мы оказались в машине без окон.
Поехали.
Впереди меня ожидало одно из самых трудных испытаний в моей жизни…
Глава 4
«Пинейрос» – чистилище
Garoа
Нас привезли в другую тюрьму. Но это была не тюрьма «Итаи».
Ехали мы недолго: со всеми остановками,
я думаю, где-то час-полтора.
Процедура пересылки всегда очень не комфортная, так как сопровождается неоднократным раздеванием и обыском, долгим отсутствием еды, воды и возможности сходить в туалет.
По приезде нас опять раздели и досконально осмотрели.
Затем анкетировали, фотографировали в профиль и анфас, снимали отпечатки пальцев раз, наверное, пять. Зачем столько?
Все время, пока берут отпечатки у одного из заключенных, остальные стоят лицом к стене и на протяжении нескольких часов смотрят в нее.
Я пару раз обернулся, и тогда один из охранников подошел ко мне и что есть силы ударил прикладом автомата в железную стену рядом с моим ухом. Я был шокирован: шум от удара был колоссальный. Я сразу вперился в стену глазами так, что, казалось, мог бы просверлить ее взглядом.
Потом нас всех препроводили в одну большую камеру – метров восемьдесят. Она была прямо на улице. Как клетка в зоопарке.
В ней не было никаких предметов, кроме унитаза, одиноко стоявшего в одном из углов; еще был кран с водой.
В воздухе пахло канализацией.
Это была знаменитая бразильская тюрьма «Пинейрос». Аналог российской «Бутырки». Самая крупная тюрьма Сан-Паулу. Ее название происходит от имени маленькой речки-вонючки Пинейрос, протекающей рядом. В нее, по всей видимости, сливается городская канализация.
Часа через три нам раздали еду в пластиковой посуде – наподобие той, что дают в самолетах, только иного качества. Я не смог ее съесть: из-за стресса есть не хотелось. Да и запах канализации… Положил булку в карман, нашел себе место где-то в углу и сел на свои вьетнамки.
Через какое-то время стало темнеть.
Выпил воды из-под крана. По пути отдал первым попавшимся две свои булки хлеба (одна осталась у меня еще из «Парадането», не пригодилась). Настроения, как и аппетита, не было.
Наступил вечер.
Мы ждали, что нас отправят в «Итаи», но судьба распорядилась иначе.
Поздно вечером нас всех – и бразильцев, и иностранцев – подняли и стали группами направлять в разные блоки этой огромной тюрьмы.
Нашу группу привели вовнутрь тюрьмы. Перед нами предстало большое, размером с футбольное, бетонное поле, а по бокам – камеры, кишащие людьми.
Стемнело, электричества в камерах не было. Нас с Даниэлом провели через это поле, открыли одну из камер, под завязку набитую заключенными, и мы зашли туда.
Это был ад.
Если меня спросят, что такое ад, я, наверное, смогу ответить.
Во всяком случае, у меня сложилось полное ощущение ада. В первые мгновения было даже чувство легкого обморока.
Попробую описать.
Там было темно – я видел только белые белки глаз африканцев и повсюду красные точки тлеющих сигарет, которых было множество; стоял дым, было накурено, как в клубе после концерта,
