Простая милость - Уильям Кент Крюгер

откровенно плохо. Зато она разбиралась в продуктах и заботилась о том, чтобы еды было вдоволь. Почти каждую субботу отец готовил гамбургеры и молочные коктейли, и все это мы уплетали с картофельными чипсами. В гамбургеры мы клали салат-латук с помидорами и луком, иногда мать нарезала соломкой морковь и сельдерей. Мы с нетерпением ждали субботнего обеда, который время от времени проходил за столиком для пикника на заднем дворе.

В эту субботу все было иначе — из-за мертвеца и из-за того, что мы с Джейком о нем сообщили. Отец приехал забрать нас из полицейского участка, где мы находились вместе с Гасом. Мы ответили на вопросы окружного шерифа по фамилии Грегор, — его спешно вызвонили в городе маленькой фермы, где собирались последователи церкви Уиллоу-Крик. Он не был похож на шерифа — одет в комбинезон, волосы свалялись от соломенной пыли. С нами он держался любезно, хотя и сделал строгое внушение, что железная дорога — не место для ребячьих игр. Он напомнил нам о несчастном Бобби Коуле. Когда он говорил о гибели Бобби, в его голосе слышалась искренняя грусть. У меня возникло ощущение, будто это событие не оставило его равнодушным, и я начал проникаться к нему симпатией.

Джейк страшно заикался, и в конце концов я обо всем рассказал сам. Индейца я не упомянул. Почему, не знаю. Шериф и полицейские в участке не выпивали и выглядели людьми смышлеными, я мог не опасаться, что они учинят насилие, если пойдут его задерживать. Но и Джейк в своем заявлении, сделанном в аптечной подсобке, умолчал об индейце и таким образом солгал. Единожды произнесенная ложь приобрела отчетливую форму, как будто ее высекли из глыбы известняка. Опровергать ее значило бы возложить на плечи моего брата невыносимую ответственность, вынудив его объясняться, почему он с самого начала утаил правду. С того самого момента, когда он с такой поразительной ясностью солгал, Джейк не мог произнести ни единого слова, не запутавшись в длинном и невнятном вступлении, которое приводило в замешательство и его самого, и всех присутствующих.

Мой отец прибыл, уже зная обо всем. Он стоял рядом с Гасом, дожидаясь, пока завершится допрос, а потом проводил нас к «паккарду». Хотя папа тщательно вычистил машину, после того как Гас наблевал на заднее сидение, в ней по-прежнему сохранялся неприятный запашок, поэтому домой мы ехали с опущенными стеклами. Отец загнал машину в гараж, мы вылезли, и он сказал:

— Ребята, мне надо с вами поговорить.

Он взглянул на Гаса, тот кивнул и удалился. Мы стояли перед открытой гаражной дверью. На другой стороне улицы церковь купалась в лучах предвечернего солнца, и ее белые стены желтели, словно пыльца. Я уставился на шпиль, и маленький крестик на его верхушке казался черным клеймом на фоне неба. Я вполне понимал, что сейчас произойдет. Отец никогда нас не бил, но умел сказать такое, что мы чувствовали, будто оскорбили самого Господа Бога. Именно это предстояло нам теперь.

— Дело в том, — сказал он, — что мне нужно быть в вас уверенным. Я не могу приглядывать за вами каждый день и каждую минуту, ваша мать тоже. Нам нужно знать, что вы отдаете отчет в своих поступках и не будете делать ничего опасного.

— На железной дороге нет ничего опасного, — возразил я.

— Бобби Коул погиб на железной дороге, — сказал он.

— Бобби был исключением. Много ли детей погибло, играя на железной дороге? Да на улице гораздо опаснее! Нам с Джейком проще погибнуть, когда мы будем переходить улицу в городе.

— Я не собираюсь спорить, Фрэнк.

— Я просто говорю, что везде опасно, если не соблюдать осторожность. Мы с Джейком соблюдаем осторожность. Тот, сегодняшний покойник, появился не потому, что мы не соблюдали осторожность.

— Ладно, тогда вот какое дело. Обещайте, что если я вас о чем-нибудь попрошу, вы это исполните. Если я попрошу вас держаться подальше от железной дороги, мне нужно знать, что так оно и будет. Понятно?

— Да, сэр.

— Все дело в доверии, Фрэнк. — Он взглянул на Джейка. — Понятно?

— Да, с-с-с-сэр, — сказал Джейк.

— Тогда вот вам для начала, чтобы получше запомнили. В ближайшую неделю вы не выйдете со двора без моего или маминого разрешения. Ясно я говорю?

Учитывая обстоятельства, я рассудил, что это не самая плохая сделка, и поэтому утвердительно кивнул. Джейк последовал моему примеру.

Я подумал, что на этом все, но отец явно не собирался уходить. Он смотрел мимо нас, в потемки гаража, и молчал, как будто глубоко задумавшись. Потом развернулся и сквозь открытую гаражную дверь уставился на церковь. Он словно бы обдумывал какое-то решение.

— Мертвеца, который не лежал в гробу, я впервые увидел на поле битвы, — сказал он. — До сих пор я об этом не говорил.

Отец присел на задний бампер «паккарда», так что его глаза стали вровень с нашими.

— Я испугался, — сказал он, — но мне стало любопытно, и, хотя я знал, что это опасно, я остановился и рассмотрел мертвого солдата. Это был немец. Совсем еще мальчишка. Всего на несколько лет старше тебя, Фрэнк. А пока я стоял и смотрел на мертвого юношу, другой солдат, повидавший много сражений, остановился и сказал мне: «Ты к этому привыкнешь, сынок». Он назвал меня «сынок», хотя был моложе меня. — Отец покачал головой и глубоко вздохнул. — Он ошибся, ребята. Я к этому так и не привык.

Отец опустил руки и сложил ладони — в такой позе он иногда одиноко сидел на церковной скамье и молился.

— Я должен был пойти на войну, — сказал он. — Считал, что должен. Я думал, что более или менее знаю, на что рассчитывать. Но смерть оказалась для меня неожиданностью.

Отец по очереди посмотрел на нас. Глаза его потемнели, но при этом исполнились нежности и грусти.

— Вы увидели такое, от чего мне хотелось бы вас уберечь. Если вы хотите об этом поговорить, я слушаю.

Я взглянул на Джейка, который рассматривал грязный пол гаража. Мне многое хотелось узнать, но я прикусил язык.

Отец терпеливо ждал и никак не показывал, что наше молчание его огорчает.

— Ладно, — сказал он и поднялся. — Идемте домой. Мать, наверное, ума не