Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии - Урсула Виртц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Человек изолирован от Космоса… дух реки не прячется в потоке, дерево не означает человеческую жизнь, змея не является воплощением мудрости, и в горах не живут великие демоны. Камни, источники, растения и животные больше не разговаривают с нами и между собой» (Jung, 1981, par. 585).
Экзистенциалисты считали признаком кризиса смысла ощущение себя чужим, бездомным в этом бессмысленном мире. Если люди не устанавливают осмысленные взаимосвязи друг с другом, они не могут познать смысла того, что их окружает. Разобщенность и фрагментированность общества приводят к утрате смысла, ценностей, ориентиров, и это явление приняло уже массовый характер. Даже дети все чаще начинают ощущать безысходность. Самоубийство среди молодежи является второй по частоте причиной смерти после несчастных случаев. Статистические данные свидетельствуют о том, что, например, в Швейцарии ежедневно четыре человека кончают жизнь самоубийством.
Современные факторы коллективного кризиса смысла, по выражению журналистов «Шпигеля», – это «жернова» узкоспециализированной работы и «ледяное безразличие капитализма». Они считают, что в нашем обществе процветает эгоизм и «расталкивание окружающих локтями», наблюдается потеря ориентиров и люди прячутся в спиритуализме. «Жажда смысла» была главной темой номера этого новостного журнала (Spiegel, 26.12.1994). Современного человека, не имеющего представления о смысле жизни, называют в нем «странным животным». В еженедельнике «Цайт» существующий кризис смысла и субкультура людей, стремящихся найти смысл, вкупе с «психологической и религиозной индустрией оболванивания» стали мишенями для насмешек.
Очевидно, что сегодня человечество дошло до предела. Фундаментальные потрясения и всеобщая неуверенность вылились в эзотерический бум, выходящий за все разумные рамки и означающий тщетные попытки найти подходящие модели реальности, которые послужили бы ориентирами и помогли бы людям найти смысл и свое место в этом мире. Этот предел является абсолютным, так как опасность уничтожения жизни человечества стала реальной. Человечество развивалось в течение тысячелетий, и с эпохи Просвещения направление его развития еще не подвергалось сомнению. Но сегодня, впервые в истории, движение по этому пути может привести к ядерному Холокосту и самоуничтожению человека как биологического вида. Атомная и экологическая угрозы сегодня реальны как никогда, ситуация уже вышла из-под контроля человека, но именно поэтому люди склонны игнорировать опасность. Мы отрицаем смерть и боимся ее; не признаем ни целостное понимание «смерти – для жизни новой»[17], ни экзистенциальную непрерывность смерти и жизни. Иллюзия могущества человека и безграничности научно-технического прогресса, с одной стороны, и беззащитность перед ядерной и экологической угрозами, с другой стороны, вступают в такое противоречие, которое приводит к расщеплению психики и требует немедленного изменения и нормализации.
Философы, теологи и социологи по-разному отвечают на вопрос о причинах такого глобального кризиса смысла.
Кризис смысла
– это ноогенный невроз (Франкл);
– это отчуждение человека от самого себя, от других людей, от природы (Фромм);
– это «моральный» вакуум (Вайцзеккер);
– результат разрушения мировых культурных традиций (Бюлер) и неустойчивости социальных норм;
– близорукость человека в отношении ценностей при операциональном мышлении (Маркузе);
– происходит из-за прагматической ориентации человека без учета ценностного фактора;
– характеризует «вселенную средств» и утрату «эйдоса» труда (Андерс);
– раскручивает спираль бессмысленности (Horkheimer);
– характеризует угрозу жизни нашего времени при утрате ориентации и неприкаянности в цивилизованном мире (Zihlmann);
– связан с гипертрофированной информированностью человека в ущерб коммуникации (Лей);
– означает утрату живой связи человека с символической жизнью (Барц), утрату творческих ритуалов (Г. Адлер) и разрушение нуминозного (Юнг);
– свидетельствует о мании величия, приводящей к отрыву человека от своих корней (Нойманн);
– связан с упадком патриархального образа Бога, а падение Бога означает падение самого человека;
– вызван тем, что люди забыли о Кресте, наивно полагая, что можно найти смысл, не пройдя через страдания и бессмысленность (Лотц).
Причины кризиса смысла
Начиная с эпохи Просвещения, развивается позитивизм с его односторонней ориентацией на такие ценности, как результат, прогресс, рациональный подход к жизни и к освоению мира, технический контроль и истощение природных ресурсов – и это главная причина кризиса. Кроме того, свою роль играет необозримость и все большее усложнение окружающего мира, в результате чего мы «за деревьями не видим леса». Хабермас говорит о том, что в современном мире «взаимосвязи не просматриваются».
В Средневековье инсайт о главных взаимосвязях мира еще был доступен отдельному человеку. Из поколения в поколение общество и церковь передавали это «знание» как незыблемую ценность. Сегодня оно превратилось в хаотическое нагромождение ценностей, убеждений и информации. Современный кризис таков, что общие ориентиры утрачены, общий смысл потерян, все и вся обесценивается; размываются границы, утрачиваются структуры и опорные принципы. Бесконечное развитие техники, науки и экономики привело к «моральному вакууму»[18] и к неопределенности ценностной ориентации, так как все время вырабатываются новые паттерны поведения и проверяется, подойдет ли существующая система ценностей к текущей ситуации. Еще одной причиной неопределенности является то, что институты, традиционно передающие ценности и нормы, уже не могут заполнить смыслом существующий экзистенциальный вакуум. Церковь уже не справляется с задачей создания смысла жизни, у нас уже нет богов, которых мы могли бы просить о помощи. Также прекратилось и посредничество церкви при передаче норм следующему поколению – от отцов к детям (Lay, 1990).
Обескураживающее разнообразие ценностей и их относительность Шарлотта Бюлер связывает с «embarras de richesse» – обществом сверхизобилия – и с рекламой, которая навязывает нам потребности, которых на самом деле у нас нет. К тому же нас затапливает чрезмерный поток фактов, который мы получаем через средства массовой информации; чужому опыту мы верим больше, чем своему, и только профессионалы еще в состоянии понять разнообразные феномены становящегося все более загадочным мира. Мы не верим политикам и экономистам, а пропаганда в средствах массовой информации искажает картину мира. «Лицемерие блюстителей норм» (Лей), то есть тех, кто должен подавать пример в семейной жизни, государстве и церкви, подрывает доверие к основным ценностным и смысловым структурам (Lay, 1990).
Оказывается недоверие должностным лицам, потому что «свобода» и «солидарность» стали абстрактными лозунгами, которые не ведут ни к каким практическим результатам из-за того, что люди редуцированы до «избирателей» и «потребителей». В странах западной демократии вместо высшей ценности – свободы – господствует навязчивая идея потребления и роста производительности. Спираль прогресса и ориентированности на результат раскручивается уже независимо от воли человека. Свобода становится «потребительским пространством», а потребление стало делом престижа (Grom, Schmidt, 1975, S. 27). Сексуальность тоже стала предметом потребления, когда человек отчужден от всего личного и «наслаждается, будто лижет мороженое». Человек «заводит себе партнера или меняет его так же, как покупает новую шубу», или «возбуждается новой подругой так же, как новой машиной» (Affemann, 1975). Религия и искусство тоже стали объектами потребления – чего только стоят слова проповедника Билли Грэхама, который говорил, что он торгует религией, как мылом! Такой властный способ подчинения внешнего мира Пауль Тидеманн назвал «консьюмеризмом». «Цель консьюмеризма – поглощение материального. При этом обычно полностью забывают, что потребление является только частью процесса обмена веществ. Обмен веществ предполагает не только поглощение, но и выделение» (Tiedemann, 1993, S. 12). Наш экологический кризис доказывает, что невозможно подчинить себе внешний мир, лишь поглощая его.
Мы живем в безнадежной путанице, во время смены ценностей. В своем стремлении «обладать всем» мы все теряем, как это было показано Толстым с несравненной поэтической ясностью. Мы теряемся в необозримом современном мире сверхизобилия и блуждаем в «лабиринте смыслов и ценностей». Сложность современного мира ведет к утрате взаимосвязей: часть становится важнее целого, «частичные смыслы» заслоняют «общий смысл», а «иметь» подчиняет себе «быть»: «У человека достаточно того, „на что“ он может жить, но слишком мало того, „для чего“ он мог бы жить» (Франкл). Равновесие пути и цели сместилось в сторону достижения цели, процесс и результат отчуждены друг от друга; результат стал важнее, чем процесс. Смысл редуцирован до текущей цели, к тому же непрагматичная, бесцельная игра ничего не дает в отношении прогресса и прибыли. Религия и искусство теперь нацелены на отдых и восстановление психического равновесия в условиях повседневного стресса. Таким образом, не осталось ничего, что не приобрело бы функционального значения и не стало бы средством достижения цели. Смысл искусства становится «искусственным смыслом» (Андерс), желания и радость – предметами потребления, а качество чувственного переживания замещается количеством сенсорных впечатлений.