Газета День Литературы # 66 (2002 2) - Газета День Литературы

Свобода поражает больше всего. Если раньше на совещаниях больше читали и спорили — теперь преимущественно поют написанное. Как будто на дворе не 15-й год всё сметающей перестройки, а Вечная Пасха. Работают. Голодают. Рожают детей. Пишут стихи. С достоинством несут свой крест. И поют.

Ну, раз поют — значит, свободны. Это знамение нового литературного времени России. Иногда поют лучше, чем пишут. Впрочем, судите сами. А по мне — пусть поют во славу Божию и русского слова.

P.S. Предлагаемая подборка стихов и прозы в стихах по разным, и в частности по техническим, причинам не может представить всю творческую панораму СОВЕЩАНИЯ, но образ времени в ней отчётлив и выразителен.

Екатерина Круглова ЖИЗНЕОПИСАНИЯ

Не на море-окияне, не на острове Буяне, а на Канинской земле старобытной, где мороз узорной стужею выткан, родила меня метель белолица, снеговая полуночная игрица.

В самом начале времён было мне семь с половиной дён, а когда стал-пошёл свет — стукнуло ровно семь лет. Отец да мать ни на что не годились, потому как ещё не родились.

Так и жила — отца-мати ждала. Шила пимы, малицы на живую нитку, наедалась впроголодь да на верхосытку. Чай пила такой густой, что Москву на дне видала. Три версты бегут к вокзалу — надоело жить тоской.

— Эх! Па-а-еду в Ма-а-скву разга-а-нять та-а-ску!..

Проводить меня хотело северно сияние, но составу в Воркуте вышло опоздание. Сиянье-то как выкатится да как рассияется, словно речка по небу бежит, камни самоцветны сторожит-перекатывает, берегов не знает, всполохом играет. Раза три взыграло да истаяло, в небе тё-ё-мном север я оставила!.. Ой ли, вдоль да поперёк сёмга плавала, а Печора подо льдом текла-плакала…

В Москве — золотые верха, кругом дорогие меха. Гляжу с поезда — ступить боязно!

Тут к окошку подлетают две печорских куропатки: до Москвы за мной летели целых восемь дней недели.

— Вы чего-эт не на месте?

— Принесли благие вести: матушка с батюшкой темь проклюнули, на свет выбираются, а бабушки-дедушки от них отпираются: "Мы девицы — не замужем, мы холосты — неженаты, откуля у нас таки робяты?" Токмо прадед-кузнец, тыщелетний молодец, от робят не отпирался — ещё не помер и думать не собирался.

— Ну, слава Богу, есть подмога…

Народу в Москве, как во лугах дёрну, — шагну в толпу да ногу отдёрну. Пашут омули сохой, хариусы плугом, от бедовости такой головёнка кругом. Головёнка кругом, а кругом столица, хоть рыдай да плачь, хоть до неба скачь — лица, лица, лица…

Вот оно — обличье столичное! Но, как мудро говорится, не гляди на лицо, гляди на обычай. А как обычай узнать, если столько обличий?

Иду с краю, в толпу не ступаю. Шагаю — не знаю, куда приткнуться, лествицы всюду под землю гнутся. Кому довериться, кого спросить? Бреду, как медведь-шатун: встречный с личика яичко, а в серёдке вдруг болтун.

Откуда ни возьмись — вывеска, длиной от волны до глыби, кажная буква в радужной зыби. Кажная буква круглей блина — я грамоте знаю, достигну дна! Стою-читаю от обеда до ужина, коль написано — понять, значит, нужно.

Как сбежало семь потов, прошмыгнуло семь котов — прочитала: "Ас-пи-ран-ту-ра".

Ядрёно-мудрёно, наукой варёно, практикой выварено, нам подойдёт!

Стучу.

— Учиться хочу!

А в те времена в учение книжное отроков да зрелых людей отлавливали: на улицах, дворах останавливали, батогами пужали, за книги сажали.

— Эт-та что за дубы печёные? — удивились мужи учёные. Рукописями замахали, заахали. — Пример отрокам добрай! — заакали.

Усадили за "Прещение вкратце о лености и нерадении всякому бываемому во учении". Как я эту книгу одолела, за горою муха околела. Муха-те была уже не летальная, с комаром скрещёна — экспериментальная!

Выдали диплом кандидата наук, избавив от розог и всяческих мук. На службу лечу, студентов учу. Поморяне скажут: "Речь московска, походка господска…" Ну, думаю, настала мне воля. А воля-те пуще неволи.

Иду-плачу. Навстречу — гора не гора, глыба не глыба, сам Цыба. Он гулял-гулял за Москвой-рекой, взял да выгулял на бульвар Тверской.

— Чего, красна девица, слёзы точишь? Пошто водой жгучею щёки мочишь? Слеза, она как прольётся — так в пыль и воткнётся, а дело-то не шелохнётся…

Заронила язык поначалу — первый раз я поэта стречала. Тут остатна слеза покатилась, да, подумав, назад воротилась. Был страх велик да съёжился, да вовсе изжился, разговор корёжился, да гладко полился:

— Выслушай, батюшко, не гневись! Сердца окошечко, отворись! Много лет меня учили уму-разуму, а сердечко тяготеет к слову красному. К слову звонкому, живому да прозрачному, игровому, зоревому, многозначному…

Взвалил на плечи и мою печу — сгрёб в охапку да сунул за пазуху. А там у него девчат да ребят видимо-невидимо!

А Цыба то жаром обдаст, то водой обольёт, приговаривает:

— Привыкайте, мои дети,

Ко студёной ко воде,

Ко студёной ко воде,

Ко шелковой плёточке…

Плачем-маемся, сочиняем-стараемся. А он по одному перепекает, из-за пазухи вытаскивает и в мир бросает.

Вот и меня вытряхнул. Чему мог — научил…

“И МЫСЛИ, И ПОСТУПКИ НАШИ ЧИСТЫ...” (Малеевка-2001)

АЛЕКСАНДР ПАРИЕВ

В ДЕРЕВНЕ ТИМОШИНО

В буйной краске цвета лета

Ивы виснут над водою.

Зов коровы слышен где-то

Возле фермы под горою.

Лай собак и запах сена,

Сладкий воздух для гуляки,

Вскружат голову мгновенно

На лугах хмельные злаки.

Мотоцикл мужик заводит —

Матерится невозможно.

А хозяйка скоро родит —

Ходит очень осторожно.

Поспешают к городищу

Деревенские Джульетты.

Мать с отцом девчонку ищут,

А её украло лето.

Канет день, и подостынет,

Успокоясь, суетуха.

И заботливо обнимет

Деревеньку — ночь-старуха.

СЕСТРЁНКЕ

Ты выжила, моя сестрёнка,

И снова говоришь мне: "Брат", —

Меняя мокрые пелёнки.

Я был пелёнкам мокрым рад.

Иконка под твоей подушкой

И мёртвый тягостный покой.

Ты показалась мне старушкой

С костлявой маленькой рукой.

Смерть отошла без урожая,

Ей энергетика, как нож.

Ты снова видишь краски мая,

На кухне чай из чашки пьёшь.

Благодарю судьбу и Бога,

И маму сильную мою,

Что у родимого порога

Я вижу всех, кого люблю!

* * *

Кончаются белые ночи

И мир поглотит темнота.

По небу искать станут очи,

Где эта звезда, а где — та.

Гигантский ковёр ярких точек —

Ромашек вселенских полей.

Мерцает далёкий цветочек

В космической клумбе своей.

Уходят прозрачные тени.

Устали. Пора отдохнуть.

Распахнуты звёздные сени,

И тьма начинает свой путь.

Кончаются белые ночи

Беззвучно у всех на виду.

Пришёл поднебесный рабочий

Упрятать деревья в саду.

СЕРГЕЙ РЯБЕЕВ

ЗВЁЗДЫ КРЕМЛЯ

Звёзды Кремля

Велик ваш размер,

Его потрясают размеры.

За вами читается СССР,

Державы массивные стены.

Красен ваш цвет.

Рубины горят

Едва на главе белостенной.

Мраком стеснённый, ваш звёздный ряд

Ляжет в просторах вселенной.

ТЫ. Я

Ты — светоч красоты.

Ты — идеал мечты.

Ты — гений чистоты.

Лишь ты и только ты.

Я — сердце из огня.

Я — тень немого дня.

Я — преданность твоя.

Лишь я и только я.

МАРИНА СОБОЛЕВА