Вразумление, самосотворение и биография - Валерий Николаевич Горелов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошла, наверное, неделя, и как-то, под горячий кисель, они начали говорить об этом. Гедеон не отрицал, что Христос разрушил Рим, он действительно уничтожил то государственное устройство, но суть бытия, которая стремилась к паразитированию над человеком или народом, никуда не делась. Весь организм человеческий стремился к выживанию в виде одного посыла – порабощение себе подобных, что, конечно, очень далеко от заповедей любви. Бог дал людям возможность самим избавиться от недугов рабовладения, на то ушли две мировые войны под штандартами с орлами и звездами. Нет войн справедливых или несправедливых, даже убивший единожды, из самой справедливой мести, становится убийцей. У крови есть группы и свойства, но нет ни национальностей, ни государственной принадлежности, ни политического статуса. Мотиваций, оправдывающих убийство, не существует. Результаты войн надо оценивать не по количеству убитых и раненых с той или иной стороны, а по объему пролитой человеческой крови. По приблизительной математике Гедеона, в Первой мировой войне без раненых погибло 12 миллионов, а во Второй погибнет 71 миллион. Если это количество умножить на средний объем крови у человека, а это пять с половиной литров, то получается 456 тысяч 500 тонн крови, это 9130 керосиновых железнодорожных цистерн. Гедеону это было совсем не нужно, он просто так подсчитал и, огласив это, оглушил Сергея. Тот сначала лишился дара вести разговор, только сопел и царапал ногтем мизинца сосновую доску стола. Потом, собравшись, с натугой спросил:
– А что еще за Вторая мировая война? Это откуда?
Гедеон ответил без жеманства, сказав, что такая война будет, а за ней и еще одна будет обязательно; Сергей почувствовал, что надо подышать. Во дворе дымилась коптильня на фоне клонящегося солнца, Перчушка лежал на прогретых за день досках, Ульянка сидела на завалинке и расчесывала гребнем волосы. Тысячи цистерн крови не вмещались в рельефы его умственных способностей, все слипалось в какую-то кучу, и Сергею вдруг показалось, что он не в той реальности, а этот лохматый человек вовсе и не человек.
***
Вернулся Сергей в дом с блуждающим взглядом, он вроде смотрел на Гедеона, а вроде и нет, но тот сказал, что надо. Объяснил, что Сергей не Хома Брут и находится не в гоголевской деревне, а он не Пан Сотник, а всего лишь профессор военной академии и даже статский советник в недалеком прошлом. Военная стратегия – это его профессия и суть.
– Вот у тебя же, Сергей, есть профессия?
Сергей, вдруг, неожиданно для самого себя начал рассказывать, как непросто он шел к рукоположению в батюшки, как старался быть нужным церкви, и как все это к сегодняшнему дню состоялось. Гедеон был внимательным, и в конце так, как бы отстраненно, сказал, что любой брошенный Храм обязательно превратится в языческое капище. В тот вечер они стали ближе.
Мелания к вечернему киселю принарядилась, надев блузку с вырезом и бусы. Еще, вроде как и без повода, кулебяку испекла. Сергей за ужином сидел с ней рядом и все боялся случайно руки ее коснуться. Под чай даже появился новый заварник, красный в белый горох. Во дворе убийственно пахло цветущей черемухой, а песчаный берег утопал в розовых цветах шиповника. Жизнь людям была дарована Богом, и украсть из нее весну не могли ни войны, ни вероотступники. На Русском Севере пела и расцветала жизнь.
Сергей понимал, что лишь Божьей волей он попал в этот дом, и по той же воле сидит за столом с гением. Гением, которого не восславят и не вспомнят, ибо «нет пророка в своем отечестве». Гедеон вдруг почувствовал себя за академической кафедрой и рассказал единственному увлеченному слушателю о том, чего еще не было: о битве за Москву зимой 1941 года, о сражении при Эль-Аламейне, о Сталинградской битве и штурме Берлина; он рассказывал еще, еще и еще. Мужчина называл фронты, корпусы и дивизии всех сторон и участников, анализировал ошибки и просчеты атак и контратак, называл имена маршалов и фельдмаршалов. Не удержавшись, рассказал о прологе третьей войны, то есть о тех двух бомбах – «Малыше» и «Толстяке», – которые в августе 1945 года в один миг упокоят 140 тысяч жизней. Римский Пантеон проглотил своих последних жертв и подавился. Вторая мировая война окончилась.
Сегодня, в 1924 году, все эти рассказы Сергей воспринимал как откровение, постоянно повторяя про себя, что все по воле Божьей, сам уже не понимая, как же могли быть по воле Божьей те 9 тысяч цистерн с человеческой кровью. Все слилось воедино и, не перевариваясь совсем, ложилось тяжелым грузом в сознание. Гедеон, видя, что даже для одного слушателя это совсем неудобоваримо, пытался его как-нибудь разговорить, абстрагируясь от того, что будет. Вот, например, «О добродетелях».
Тем вечером они были на берегу с ведром теплой воды, Сергей поливал, а Гедеон скреб голову и бороду. Мокрым он походил то ли на бравого пирата Южных морей, то ли на забытого людьми жителя необитаемого острова, но явно выглядел моложе и даже озорно. Подошла Мелания, тоже с ведром теплой воды, и поливала уже Сергею. Она за эти две весенние недели даже улыбнулась пару раз, видимо, время пришло. Так вот, «О добродетелях». Тема власти для Гедеона была нелюбимой, но разряжала собственные представления о будущем. Сергей предложил по своему студенческому регламенту дискуссию, и мужчина ее принял. Темой стали добродетельные деяния русских правителей здесь, на Русском Севере. Вот, что поведал Гедеон: как известно, на Русском Севере не было крепостного права, черносошному поморскому крестьянству еще Иваном Грозным была дарована свобода. Они были государственными людьми, ведь первые верфи были заложены там вовсе не Петром, а еще Грозным. Именно на тех верфях строил корабли Иван Годунов. Петр I лишил их этих свобод, а также запретил поморам ловить рыбу и бить морского зверя. Впервые туда пришел голод, когда в пищу шли и гнилые деревья, и белый мох. Над местными коренными народами – самоедами, то есть ненцами – Петр просто глумился, даря их иностранцам как диких
