Вразумление, самосотворение и биография - Валерий Николаевич Горелов

Валерий Горелов

Вразумление, самосотворение и биография

Принявшим в моем поколении

Христа посвящается…

Это – третья книга, и опять, с дефективной хронологией и ужимками. Но разве не это безумие рождало идолов и им поклонившихся? И я присягал, а потому не извиняюсь…

В. Горелов.

«…Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня». (Исх. 20:5)

И еще будем долго огни принимать за пожары мы,

Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,

Про войну будут детские игры с названиями старыми,

И людей будем долго делить на своих и врагов.

«Песня о новом времени»,

В. Высоцкий

Часть I

Погост и «Браунинг», который не стрелял

Река Емца – это левый приток Северной Двины, одна из немногих северных рек в мире, где не бывает ледоходов. Лед тает на месте, закипает бурунами и пропадает в воронках, растворяясь словно сахар. На крутом бережку этой чудной реки и стояла деревня Погост. Но это не тот погост, и не те ухоженные и приглаженные земли, которые были вотчиной Ганнибалов. Эта деревня примостилась прямо у берега Емцы, и самые крайние дома, кажется, нависали над ее обрывами. В таком расположении находился и дом, где хозяйкой была Мелания, тридцатишестилетняя вдова, мать двадцатилетнего сына по имени Киприан и дочери Ульяны четырех лет от роду. Дом этот, по-местному «Кошель», когда-то был громадного размера, но в начале сентября 1918 года, в тот самый страшный день, он сгорел, но, к счастью, не совсем, часть его сохранилась. Остались пять комнат с печками, да под единой крышей как бы веранда со столом из красной сосны и скамейками.

До того события, в апреле 1917 года, муж и двое ее братьев в лодке, полной икряного хариуса, попали в ту самую «сахарную» воронку посреди Емцы и утонули, даже ни разу не показавшись на поверхности. Она в тот день с сыном встречала мужчин на берегу и видела их гибель.

В сентябре 1918 года, в уже холодную ночь, в ее дверь забарабанили. Женщина была уверена, что это Киприан вернулся с речки, куда ходил с друзьями ловить налимов. Но это в дом рвались солдаты «туземной» дивизии, наступающих англо-американских войск. После удара по голове она очнулась голая под скамейкой. Пробыв в беспамятстве несколько часов, Мелания была изнасилована. Женщина выползла из дома, а вернулась уже на ногах, так же голая, но с вилами в руках. Мужчин было четверо, и в свете громадной луны она их поочередно убила ударами в горло без промаха. Потом запалила лампу, оделась, собрала необходимое, и, прошлепав ногами по липким от крови половым доскам, ушла в ночь. Женщина нашла сына, который спал, свернувшись у костерка, разбудила и, ничего не объясняя, потянула за руку вдоль берега, туда – не зная куда. К обеду следующего дня дом заполыхал, но, как часто бывает в сентябре, после полудня начался шквальный ветер с дождем, и дом не сгорел полностью. А воинство это англо-американское скоро кинулось со всех ног бежать с этих берегов. Мелания вернулась, разгребла пепелище, а когда вылез живот, попыталась убить сначала себя, затем новорожденную девочку; сын остановил тем, что просто был и любил ее.

Так они и жили теперь втроем, девочка была слабенькая, черноглазая и испуганная, к маме не жалась, все больше к братишке. Брат в свои двадцать лет был крепок, смышлен и трудолюбив, унаследовав лучшие качества своих предков-северян. Он-то и был кормильцем. За месяц до того как утонули его дядьки и отец, весенний медведь задрал его деда и ел того, пока не затропили зверя и не убили. А бабушка его «сгорела» за неделю от такого горя и тихо умерла. Теперь Киприан добывал хлеб насущный – рыбу и таежного зверя. К 1923 году советская власть в тех местах уже хорошо укоренилась. Мелания после ночной резни имела у нее уважение, ее неоднократно пытались завлечь во всякие политические мероприятия, но женщина всегда уклонялась. Помогли власти дом подстроить и подладить, а весной обратились с просьбой взять на жительство какую-то столичную фигуру, конечно, с содержанием. Мелания согласилась, ей даже аванс выдали.

***

И вот, через несколько дней, в яркий полдень, она увидела эту фигуру, сидящую на берегу, на краешке скелета давно умершей лодки. Ничего волнительного в той личности она не увидела: это был мужчина, годков эдак шестидесяти, в каком-то еще старорежимном сюртуке, без знаков отличия и регалий, среднего роста, с лохматой бородой, такой же лохматой седой шевелюрой и черными густыми бровями. Вот такой образ, с умными глазами и без улыбки. Мелания представилась, он попросил называть его Гедеоном, без отчества и прочего, что он имел в виду под прочим, женщина не поняла. В руках у него был объемный сверток, перетянутый бечевкой, вот с тем грузом он и похромал к новому месту жительства. Веранда со столом и скамейками ему явно понравилась больше, чем жилая комната с печкой и кроватью. За сосновым столом он и расположился, скрестил пальцы рук и в два кулака стукнул по строганным сосновым доскам, затем попросил воды и долго пил из кувшина.

Передохнув, мужчина спросил, платили ли уже за его столование. Он хотел, чтобы для него, в ущерб еде, приобрели много бумаги, перья, чернила и клякспапир. Когда он все это называл, глаза у него становились как у мечтателя-звездочета, поэтически загадочные. Вечером он познакомился с Киприаном, и также представился ему Гедеоном. Тот тоже особо не среагировал на это имя, и гость, похоже, окончательно успокоился. Он попросил Киприана сделать ему линейку в пятьдесят сантиметров. Ел мужчина мало, и, пока не доставили ему то, что просил, почти не выходил из комнаты, разговаривая там сам с собой, и, похоже, на разных языках.

– Стихослагатель, наверное, – подумала Мелания, но Гедеон не был поэтом. Это был арестованный в августе 1922 года профессор бывшей Николаевской академии Генерального штаба, заведующий кафедрой военной стратегии академии Генерального штаба РККА. В октябре 1918 года, сразу после приветственной речи Л. Троцкого, он поступил на службу в РККА, получив кафедру с подачи А.Е. Снесарева, прежде генерал-лейтенанта царской армии, а