Око воды. Том 2 (СИ) - Зелинская Ляна

— Да! Пусть сморщится, как печёное яблоко, чтобы мой Рэндольф и не взглянул на неё больше! Он мой! Только мой!

— Это опасное желание, миледи, — судя по звуку, мать убирает карты обратно в шкатулку и достаёт медное блюдо. — И оно может дорого вам обойтись.

— Сколько? — спрашивает девица жёстко. — Отец заплатит, сколько нужно.

— Камилла! Да успокойся ты! Зря я вообще тебя взял! — шипит князь на дочь. — Достаточно будет и просто того, чтобы он забыл эту девицу. И всё! На этом всё. Ничего больше. Не нужно ничего другого, слышите? Только забвение.

— Это ваше окончательное желание? — переспрашивает мать и, судя по звуку, сыплет на блюдо песок.

— Да! — князь урезонивает дочь стальными нотами в голосе.

— Хорошо. А теперь кладите руки на песок, — мать бормочет что-то себе под нос, а затем добавляет: — Да будет так. Ашш услышал вас. Я сделаю то, что вы просите. Пусть ваша дочь срежет небольшой локон волос…

Затем они торгуются о цене, и её мать кроме денег просит князя об услуг — помочь им переехать в Гидэльин. Им нужно убраться подальше от Рокны, а Гидэльин — вотчина Сивертов. И князь обещает помочь, а мать говорит, когда можно будет забрать зелье.

Но вечером к ним приезжает гонец, который передаёт матери кошель, полный монет, а на словах — просьбу юной леди Сиверт. Она очень хочет, чтобы её пожелание «про изюм» исполнилось. И что её отцу не нужно об этом знать. А ещё она передаёт имя соперницы, написанное на листе — Мирейя Ингрэм.

Мать качает головой, но в кошеле пять золотых лодов, а им отчаянно нужны деньги.

— Мама, почему ты не попросишь этого князя забрать нас во дворец? — спрашивает Кэтриона, видя, как мать прячет деньги в потайной карман на широком поясе. — Мелкий Пит сказал, что этот князь живёт во дворце короля, и он очень богат. Мы могли бы жить так, как раньше.

— Тихо! — мать вскидывает руку и оглядывается на дверь. — Молчи ради всех богов! И никому не говори, кто к нам приезжал, хорошо?

— За это нас тоже могут убить плохие люди? — спрашивает Кэтриона.

Плохих людей очень много. И они могут убить буквально за всё. За то, что они бежали из дома. За то, что живут здесь. За то, что делает мать. За тот танец, что Кэтриона танцует под мостом. За кусок хлеба. За корзину мидий. За то, кто они…

А кто они? Этого Кэтриона не знает.

За зельем приезжает уже не сам князь, а какой-то неприятный человек в войлочной шляпе и со шрамом на лице. Он прихрамывает, и на его левой руке видны следы безобразных ожогов, похожих на большие бордовые кляксы. И, пока мать запечатывает воском горшочек с зельем, этот неприятный человек внимательно рассматривает их дом и весь нехитрый скарб. И Кэтриону. А когда он уходит, мать смотрит ему вслед тревожно и испуганно, сыплет на порог соль и шепчет слова оградительной тавры. Потом достаёт из сундука кинжал и прикрепляет его к поясу. Весь день она то и дело выглядывает из окна на улицу, к вечеру собирает в узел всё самое необходимое, а ночью будит Кэтриону и прижимает к её губам ладонь со словами:

— Т-с-с-с! Ни звука!

И Кэтриона понимает — плохие люди уже близко. Но ей не привыкать к внезапному бегству посреди ночи.

Они спешно одеваются прямо в темноте и, прихватив узел с вещами, выскальзывают из комнаты. Спускаются в подвал и выбираются через окно на соседнюю улицу. Там темно, хоть глаз коли, Кэтриона поскальзывается и тут же наступает в лужу, но мать крепко держит её за руку и тащит за собой. Ей страшно, очень страшно, потому что они снова бегут в ночь и полную неизвестность, и Кэтриона понимает, что кинжал на поясе матери — это очень слабая защита от всего, что прячет в своей утробе проклятый Нижний город. Да и вообще весь мир. А потом они стоят, прижавшись к стене одного из домов, укрытые пологом дикого винограда и темнотой, и пытаются успокоить дыхание. Отсюда видно, как в окне их комнаты то появляется, то исчезает пятно света. Там кто-то ходит со свечой или лампой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ашш дейкес! Пёсьи души! — мать плюёт прямо на дорогу и шипит: — Попомнишь ты меня, князь Сиверт! Всё получишь сполна, что просил! И ты, и твоя дочь!

Воспоминание мелькнуло и легло ещё одним кусочком в мозаику её прошлого. Кэтриона вздрогнула и оглянулась. Ощутила, что даже сейчас, спустя столько лет, внутри, как клубок змей, всё ещё шевелится тот давний страх маленькой девочки, как он распирает грудь и внезапно перерастает в глухую ярость. Почему-то эти воспоминания так свежи, как будто всё случилось только что. И это чувство беспомощности перед неизвестностью было таким жгучим, что требовало выхода прямо здесь и сейчас.

Кэтриона зажмурилась, пытаясь стряхнуть с себя накатившую ярость, отрешиться, но всё то, чему её обучали в Ирдионе, больше не помогало. Взгляд упал на стоящую поодаль телегу с соломой, и в тот же миг она вспыхнула, так ярко, словно в неё щедро плеснули ирдионского огня. И следом загорелся камыш на берегу речки, и жухлая трава вдоль тропинки. Всё, на что падал взгляд Кэтрионы, охватывало пламя, как будто кто-то невидимый шёл и разливал повсюду ирдионский огонь. А она стояла, оцепенев, и вокруг было тихо, так тихо, словно весь мир погрузился в прозрачную густую вату.

Кэтриона смотрела на огонь невидящим взглядом и даже моргнуть не могла, ощущая, как вся её ярость уходит туда, в это чистое пламя, и вслед за ней и её душа очищается от старых обид.

— Кэти! Очнись! — Рикард с силой схватил её за запястье, и только тогда она смогла оторвать взгляд от берега. — Смотри на меня! Слышишь?! Смотри на меня!

Тишина раскололась мгновенно. Мир взорвался неистовыми криками и рёвом пламени. Люди бежали к реке с вёдрами и черпали воду, пытаясь потушить огонь. У коновязи метались лошади, и визжали в загоне свиньи, а огненная стена наступала на подворье, и никак не желала гаснуть.

Миеле-заступница! Да что же она творит!

— Кэти! Кэти! Демоны Ашша! — Рикард развернул её к себе и крепко обнял, шепча на ухо: — Тихо! Тихо! Успокойся… Ш-ш-ш…

Огонь начал опадать, жаться к земле и затухать. И вскоре, превратившись в плотный сизый дым, расстелился понизу и пополз над рекой вниз по течению.

Рикард и Кэтриона уезжали спешно, пока никто не понял, что огонь этот был непростым.

Глава 5.Пепел прошлого (1-я часть)

Казалось, что время стирает всё. И память похожа на старые картины, висящие напротив окон, под лучами солнца. С каждым годом они теряют свои краски, тускнеют, и вот уже на них не видно ни лиц, ни пейзажей, ни фруктов в вазах. И, наверное, Рикарду хотелось, чтобы так оно и было. Но стоило Барду взобраться на холм, с которого дорога вела вниз, в долину Арагоны, как память вернулась. Навалилась разом, как будто всё это время он спал и видел сны, а сейчас внезапно проснулся. И старая картина снова расцветилась всеми красками. Вернулись знакомые запахи и звуки…

И всё, что, казалось, было давно забытым, вспыхнуло так ярко, почти до боли.

В Талассе уже хозяйничала осень. Исчез лиловый шёлк лавандовых полей — вся лаванда давно сжата в снопы и отправлена в монастырь. И воздух в долине не дрожит знойным маревом, наполненным монотонным жужжанием пчёл. Почти отцвели ароматные таласские розы, что повсюду встречаются вдоль дорог. И виноградники оделись в красно-бурый прощальный наряд. Лишь разливы Арагоны по-прежнему зеленели бархатом камыша и прибрежных ив.

Дома под черепицей красных крыш и колокольня храма, всё было точно таким же, как много лет назад. Вот только на этой картине сейчас не хватало главного, того, что память Рикарда заботливо хранила все эти годы. Особняка Азалидов. Белого двухэтажного дома с колоннами и балконами. Главной башни с гордо сияющим журавлём в золотом колесе — символом дома Азалидов. Не хватало беседки, увитой розами и грушевого сада. И вишен… И скамьи у пруда… Как будто кто-то взял и вырвал кусок из картины, а дыру просто замазал краской. Теперь на этом месте простирались лишь виноградники.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})