Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Вадим Степанцов

Cлучай на вилле

День тянулся размеренно-вяло,как роман Франсуазы Саган.Я смотрел на прибрежные скалыи тянул за стаканом стакан.

По террасе кафе "Рио-Рита"неопрятный слонялся гарсон.Городишко лежал, как убитый,погрузившись в полуденный сон.

Городишко лежал, как игрушка,ровный, беленький, в купах дерев,и над ним возвышалась церквушка,перст златой в небеса уперев.

Сонно чайки над морем парили,сонно мухи лепились к столам...Вы, как всполох, кафе озарили,моё сердце разбив пополам.

Вы явились в прозрачном бикинив окруженьи развязных юнцов,заказавших вам рюмку мартинии кило молодых огурцов.

Я, стараясь смотреть равнодушно,продырявил вас взглядом в упор,и о том, как вам скучно, как душно,мне поведал ответный ваш взор.

Вы скользнули рассеянным взглядомпо прыщавым бокам огурцов.Миг спустя я стоял уже рядом,невзирая на ропот юнцов.

Я представился. Вы изумились."Как, тот самый поэт Степанцов?!"Аллергической сыпью покрылисьлица враз присмиревших юнцов.

"Бой, - сказал я, - чего-нибудь к пиву,да живей, не то шкуру сдеру!"И гарсон, предвкушая поживу,стал метать перед вами икру,

сёмгу, устриц, карибских омаров,спаржу, тушки павлиньих птенцов.Что ж, обслуга окрестных дринк-баровзнала, кто есть поэт Степанцов.

Я шутил, я был молод и весел,словно скинул груз прожитых лет.Не один комплимент вам отвесилрастревоженный страстью поэт.

Помню, с вашим сопливым кортежеммне затем объясняться пришлось,я дубасил по личикам свежим,вышибая щенячую злость.

Их претензии были понятны:я речист, куртуазен, богат,а они неумны, неприятныи над каждой копейкой дрожат.

Я их выкинул за балюстрадуи, приблизившись сызнова к вам,я спросил вас: "Какую наградузаслужил победитель, мадам?"

Вы улыбкой меня одарили,словно пригоршней звонких монет...И в моём кабинете на виллеокончательный дали ответ.

Было небо пронзительно-сине,пели иволги, розы цвели,и игривое ваше бикинивы неспешно с себя совлекли,

совлекли с себя всё остальноеи приблизились молча ко мне...Если всё это было со мною,то, наверное, было во сне.

Нас вселенские вихри носилипо диванам, коврам, потолку.Вечерело. Сверчки голосили,и кукушка кричала: "ку-ку!".

В небесах замигали лампадки,показалась луна из-за скал...Мы очнулись у пальмовой кадки,ваших губ я губами искал.

Взгляд, исполненный изнеможенья,устремили вы в чёрную высь,отстранились и лёгким движеньем,как пушинка, с земли поднялись.

Поднялись, на меня посмотрели,помахали мне тонкой рукойи, подпрыгнув, к светилам взлетели,унося мою жизнь и покой.

...Если дева меня полюбила,постигает бедняжку беда:тело девы незримая силав небеса отправляет всегда.

Ни одна не вернулась доныне.Мне не жаль никого, лишь её,чудо-крошку в прозрачном бикини,расколовшую сердце моё.

Служебное собаководство

Служебное собаководство -довольно шаткая стезядля тех, чей пыл и благородствов рутину запихнуть нельзя.

Немало есть собаководов,готовых до скончанья днейсобачьих пестовать уродов,в надежде сделать их умней.

Но мне всё грезится, однако,за тусклой псовой чередойнебесной прелести собакас горящею во лбу звездой.

Не бультерьер и не борзая,не вырожденческий мастиф,такой породы я не знаю:собачий ангел, греза, миф.

Бульдога жирного пиная,уча овчарку прыгать ввысь,я беспрестанно проклинаюмою бессмысленную жизнь.

И страстной думой изнурённый,я будто и не человек,а, в сучку дивную влюблённый,всех в мире кобелей генсек.

Вот важным и степенным шагомвдоль низких буксовых аллейнад живописнейшим оврагомбок о бок я гуляю с ней.

Вот на лужайке, чинный, гордый,лежу с любимой рядом яи прижимаюсь толстой мордойк жемчужной шерсточке ея.

А сам смекаю потихонькусвоей собачьей головой,как развернуть её легонькои в попку нос потыкать свой.

И вдруг сменяется картина -я сучку дивную покрыли, как последняя скотина,червя ей в розу злобно врыл.

И в голубых овальных глазкахна милой мордочке еёя вижу трепет, негу, ласку...Нет! Мы, собаки, - не зверьё.

Мы богоравные созданья,куда равней, чем человек!..Но вдруг я вижу сквозь рыданья,что не собачий я генсек,

что я не крою на полянкесучонку дивную мою,а в пивняке, в разгаре пьянки,на четырёх костях стою.

И человечица, ругаясь,меня пытается поднять,и чьи-то дети, ухмыляясь,лепечут: "Не позорься, бать".

И я бреду, судьбе покорный,в свой тесный человечий дом,на свой бесхвостый зад в уборнойвзирая с болью и стыдом.

Скелетики

Проходите, красавица, в мой кабинетик.Интересно? Хотите потрогать лорнет?Ой, какая вы тонкая! Просто скелетик.Я хотел вам обидеть? Ах, боже мой, нет!

Боже вас упаси раздобреть и налитьсясдобной статью российских румяных матрон,хоть когда-нибудь это, наверно, случится.Но покуда вы эльф, вы скелетик, вы сон!

Ваши тонкие лапки и дивная шейкабередят в моей памяти давние дни,когда был я студент и любая копейкасвету летнего солнца казалась сродни.

Ах, мелодии лета, мелодии лета!Карусели в Сокольниках, в ЦПКО,а увидишь косичку и попку скелета -и бежишь вслед за ним и кричишь: "Божество!"

Лет тринадцать ей было, той самой худышке,о которой сейчас я хочу рассказать.Не смотрите так строго! Ведь взрослые пышкимогут только дремучих лохов возбуждать.

Я сидел у фонтана и жмурился сладко,и она подошла, попросив закурить,и внезапно я понял, что жизни загадкув море счастья смогу я сейчас растворить.

"Божество, божество!" - лепетал я, целуяноготки тонких пальцев, пропахших дымком.Я хочу облизать тебя, щепку такую,в тайну тайн дерзновенным залезть языком.

"Да пожалуйста. Вон мой братишка Анзори,заплати ему дань и поедем к тебе".И в душе моей мигом увяли все зори,и на лапу Анзора упала теньге.

Я хотел взять на шару счастливый билетик,но годами горю уже адским огнём.Тот глазастый тринадцатилетний скелетикне даёт мне покоя ни ночью, ни днём.

Хоть привык я теперь брать девчонок обманом,говорю им, прощаясь: "Ты слишком худа.Да, пусть стар я, малышка, но всё-таки странно,что за кости с меня причитается мзда".

Сколько дряни гнездится порой в человеке!Почему я обманывать маленьких стал?Потому что красивый скелетик навекиу фонтана мечту мою в кровь растоптал.

Сёстры

(дачная картинка начала века)

Глаза сурового блондинаСказали: "Завтра будет поздно"."Вы ослепительный мужчина,но не смотрите так серьёзно", -

воскликнула моя сестрёнка,весь день молчавшая дотоле,и тут же рассмеялась звонкои, хохоча, рванулась в поле.

Её матроска и чулочкисредь васильков и ржи мелькали,пока в какой-то дальней точкевдруг не слились и не пропали.

Над нашей дачей пели птицы,скворцы иль иволги - не знаю.Блондин с ухмылкою убийцысказал: "Разденьтесь, заклинаю!"

и, не сдержав своих эмоций,корсаж мой оттопырил стеком.Моn Dieu! Могла ли я боротьсяс таким ужасным человеком?

И лишь когда сестра вернулась,солому стряхивая с платья,я, истомлённая, очнулась,и мой партнёр разжал объятья.

"Вы молодцы. А мой Ванятка,сынок кабатчика Вараввы,и ласков, чёрт, и стелет гладко,да скор, однако, на расправу".

"Блондинчик, не хотите пива?" -добавила затем сестрица.Блондинчик улыбнулся кривои больно сжал ей ягодицы.

"Прошу раздеться вашу милость", -он глухо процедил сквозь зубы.Сестрица тут же обнажилась,спеша навстречу ласкам грубым.

Я в полудрёме наблюдала,как на ковре они резвились.А через час мы всем кагаломв мою кровать переместились.

Какие были там картины -негоже говорить девице,но никогда с таким мужчинойнам не случалось веселиться.

Когда же месяц показался,наш друг хлебнул стакан мараски,надел сюртук, поправил галстуки молвил: "Чао, буржуазки!"

Залаял пес. Сестра вскочилав дезабилье на подоконник."Ах, боже мой, какой он милый!Скажи мне, кто он, твой поклонник?

Я сделала усилье, чтобымой голос прозвучал бесстрастно:"Весьма опасная особа.Он большевик, он беглый. Ясно? "

В саду лягушки голосили,сестра шептала: "Ах, каков!..Нет-нет, не обойтись Россиибез партии большевиков".

Сашуля