Волшебник - Колм Тойбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В центре города им пришлось объезжать глубокие рытвины на дорогах. Мимо скользили призрачные улицы. Ни одно строение не осталось неповрежденным, некоторые были снесены до основания, одно-два зияли дырами, пустыми окнами и сорванными дверями.
Томас показал Кате на полуразрушенный дом, перед которым из мусорных куч торчали ржавые балки. Ему показалось, что он узнает это строение, что они едут по Шеллингштрассе; Катя с ним не согласилась.
– Я ходила здесь каждый день. Я знаю эти улицы.
Но когда автомобиль свернул за угол, на полуразрушенном угловом доме с торчащими, словно выпавшие кишки, водопроводными трубами, они увидели надпись: «Тюркенштрассе».
– Я должна помнить этот дом, – сказала Катя, – но я думала, он с другой стороны. Я окончательно запуталась.
Томас был уверен, что они находятся неподалеку от Арсиштрассе. Он помнил все окрестные улицы, но не узнавал ни одной. И только когда они проезжали мимо Старой Пинакотеки, он сумел сориентироваться. Когда они свернули на Арсиштрассе, он увидел нацистское здание, возведенное на месте дома Катиных родителей.
– Здесь стоял наш дом, – сказала Катя. – По своей воле я никогда бы сюда не пришла, но я рада, что его увидела.
Томас думал о вечерах в опере, богатстве, изобилии. Где сейчас эти люди? Где обитают, если сумели пережить войну? Мюнхен будет отстроен заново, и, пока Жорж вез их по разрушенному городу, они видели признаки восстановления, но Томас не знал, сколько времени оно займет. Одно он знал точно: ему не дожить. Этот город Клаус видел в конце войны. Томас чуть не расплакался, подумав, как обрадовался бы Клаус, что Мюнхен возвращается к жизни.
Когда Томас думал о поездке в Восточную Германию, он вспоминал Генриха. Он знал, что коммунисты звали его брата вернуться. Германия была разделена, и разделение прошло через братьев Манн. Томас отдавал должное силе Америки и пользовался ее щедрыми дарами. Ему не оставалось ничего другого, как поддержать Западную Германию. Генрих, считавшийся законченным леваком, не сумел прославиться в Америке, и никто не ждал от него лояльности.
Американцы не будут ему указывать, как передвигаться по Германии, думал Томас. Алан Бёрд добивался того, чтобы он объявил на пресс-конференции, что не поедет в Восточную зону. Даже если он умолчит о своем отказе ее посетить, американцы раструбят об этом всему свету. И скоро все будут говорить, что Томасом Манном помыкают его американские хозяева.
Если он не примет приглашение восточных немцев, его будут презирать немецкие писатели, включая собственного брата. Объявят американской марионеткой, как и сказал Жорж. Теперь Томасу предстоял выбор: либо его проклянут, как писателя, забывшего о чести ради влияния в Вашингтоне и комфортной жизни в Калифорнии, либо американцы осудят его за вероломство и неблагодарность. При желании он был волен поехать в Веймар.
На следующее утро на пресс-конференции все вопросы снова были про то, намерен ли он посетить Восточную Германию. Томас заметил в дальних рядах Алана Бёрда – американец сидел в расслабленной позе, положив локти на подлокотники. Томас с улыбкой кивнул ему. Его визит в Веймар, заявил Томас журналистам, только подчеркнул бы неотъемлемое единство Германии. Нельзя разделить немецкий язык на зоны, так почему бы ему не посетить обе части страны?
В конце, когда ему задали прямой вопрос, Томас дал понять, что уже принял решение. Он поедет в Веймар. Он посмотрел на Алана Бёрда и снова кивнул, прежде чем покинуть комнату в сопровождении Жоржа Мочана, который ждал его за кулисами.
За обедом они с Катей обратили внимание на роскошное меню. Даже в лондонском «Савойе» выбор блюд был ограничен послевоенным нормированием. Казалось, в Германии такое просто невозможно. Улицы были пусты, но снабжение успели восстановить. Возможно, такое изобилие было только в отелях.
– Нам придется, – прошептал он Жоржу, когда вечером они входили в банкетный зал, – трясти мясистые руки, еще недавно липкие от крови.
Если во Франкфурте царивший там дух беззаботности и добродушия показался ему несколько неуместным, в родном городе это безудержное веселье не на шутку его расстроило. Он воображал, что подобные банкеты будут устраивать молодые люди, горящие идеей восстановления демократии. Но все присутствующие казались ему немолодыми и перекормленными, бодрыми и вальяжными. Чем больше лилось вина и пива, тем громче звучали голоса, тем заразительнее был смех. За супом последовала рыба, затем несколько перемен мясных блюд, включая свинину и ростбиф. Томас наблюдал, как влиятельные люди Мюнхена отдавали должное каждому блюду, а сидящий напротив мужчина жадно тянулся к подливке.
В голове у него звучал голос Клауса, который обещал, что изобличит дух этого банкета в книге, которую назовет «Новая Германия». Катю, сидевшую справа, развлекал Жорж Мочан. Эти двое, казалось, не замечали никого вокруг. Поскольку высокопоставленный чиновник, сидевший справа, до сих пор не сказал ничего интересного, Томас не видел нужды поддерживать разговор. Поэтому он просто сидел и ковырялся в тарелке, а блюда все несли и несли.
Томас думал о Мюнхене, который он знал, о кафе, в которых молодые художники и писатели вели горячие споры до утра, о городе Катиных родителей, соединявших эксцентричность и высокую культуру. В том старом Мюнхене было полно знаменитостей: от поэта, известного своими публикациями в малотиражном журнале, до художника, создавшего несколько гравюр на дереве, на которого показывали на улицах. В Мюнхене его юности все про всех знали, это была метрополия, где всеобщая вовлеченность и сексуальная свобода только усилились, когда инфляция выросла и деньги перестали иметь вес.
В этом зале деньги имели вес. Когда был подан десерт и официанты принялись разносить громадные ушаты сливок для тортов и пирожных, Томас понял, куда попал. Это был не Мюнхен тонких душ и возвышенных социальных фактур, а баварская деревня, выбравшаяся в город. Люди за столом чувствовали себя настолько расслабленно, что спустя некоторое время почти позабыли про почетных гостей. Томас смотрел, как они разевают рты, как развязно жестикулируют, какими неотесанными выглядят их манеры. Именно этим людям принадлежало будущее, думал Томас. Он может сколько угодно говорить о Гёте, будущее было за ними.
Он не посчитал нужным попрощаться перед уходом, просто сделал Кате и Мочану знак, что они уходят. Однако, когда они встали, Томас заметил Алана Бёрда с двумя типами в американских пиджаках, которые направлялись прямо к нему.
– Я больше не хочу видеть этого человека, – сказал Томас Мочану.
– Придется запутать следы, – отозвался тот шепотом. – Та дверь ведет в ванную. В ней есть боковой выход. Главное, не останавливайтесь.
Томас
