Семья Звонаревых - Александр Степанов

Нагнувшись над операционным столом, Варя орудовала ланцетом и пинцетиками, ей помогала Ирина. В стороне Ветрова перевязывала легкораненых, изредка спрашивая указаний.

– Здравствуйте, Боренька! И Вы пожаловали на перевязку? – заметила капитана Варя. – Обратитесь к Танюше, быть может, она снизойдет к Вашим мольбам. Я занята операцией.

– Не смею утруждать Вас заботами о своей ничтожной персоне, драгоценная Варенька. Что же касается сестрицы, то пусть она сначала перевяжет всех солдат, – сказал Борейко, хотя рана его сильно беспокоила.

– У меня немного людей, всего четверо. Они могут подождать.

– Командир должен быть первым в бою и последним на перевязочном пункте. Я подожду, – отказался Борейко.

Выйдя из блиндажа, он увидел группу немцев, которых вели под конвоем. Среди них двое были с повязками Красного Креста на рукавах. Один краснолицый, упитанный шваб лет тридцати пяти – при виде офицера вытянулся и молодцевато отдал честь. Другой – худощавый брюнет с огромными круглыми очками на носу – выглядел штатским человеком, на которого случайно надели военный мундир. Он тоже поспешил неловко приложить руку к козырьку.

– Вы врачи? – спросил их Борейко по-русски, ткнув пальцем в повязки Красного Креста.

В ответ пленные оживлённо заговорили по-немецки, – Мы, Ваше высокоблагородие, сейчас приволокём сюда австрияка или чеха. Они понимают по-германскому и наш язык многие знают, – предложили солдаты.

В ожидании их возвращения конвойные посадили немцев на землю и отправились за водой.

Вернулись солдаты с двумя австрийцами, которые, щёлкнув каблуками, вытянулись перед Борейко.

– Чем можем быть полезны, господин капитан? – спросил один из них довольно чисто по-русски.

Борейко попросил их быть переводчиками. С их помощью он узнал, что толстый немец – полковой врач фон Валь, а другой – молодой врач Гирштейн, австрийский еврей из Вены.

– Пошли за мной, – скомандовал врачам Борейко.

– Ваше высокоблагородие, нам бы расписочку.

Капитан на бланке полевой книжки написал расписку.

– Получайте помощников! – заглянул в блиндаж Борейко, когда они подошли к перевязочному пункту. – Привёл Вам двух врачей.

Звонарёва подняла голову и увидела двух немцев.

– Переведите им, – обернулся капитан к австрийцам, кивнув на врачей, – что они будут в подчинении у этого врача и чтобы не вздумали хорохориться. Ясно?

Варя кивнула головой своим новоявленным помощникам и заговорила с ними по-немецки:

– Прошу Вас, коллега Гирштейн, перейти в соседний блиндаж и приступить там к работе, а Вам, господин фон Валь, придётся ассистировать мне. Таня, ты отправишься с Гирштейном, возьми с собой и австрийского толмача.

Гирштейн элегантно раскланялся и, вымыв руки, ушёл вместе с Ветровой.

Прошло с полчаса, наплыв раненых временно прекратился.

– Пошли, Боря! Так и быть, перебинтую Вас сама, – пригласила Звонарёва Борейко.

Она усадила Борейко в кресло, помогла ему снять китель и рубашку. Готовя инструменты, сказала:

– А знаете, Боренька, сегодня много у меня прошло раненых. Очень трудный день, но когда победа, работать веселее и солдатам легче. Просто не перестаешь удивляться, до чего же терпелив русский человек… Раненый, истекает кровью, а улыбается. «Ничего, – говорит, – переживём, главное наша взяла…». Солдаты это наступление по-своему окрестили. – Варя подошла к Борейко, держа в руках шприц.

– Как же? – спросил капитан.

– Брусиловским прорывом! – ответила Варя.

Борейко долго молчал, следя за Варей, за её ловкими руками.

– Да, это хорошо сказано, – наконец тихо проговорил он. – Настоящий прорыв. Лучше не скажешь. Теперь немцы покатятся… Только бы у нас хватило пороху…

В буквальном и переносном смысле, – подхватила Варя его мысль.

Звонарёва пинцетом вскрыла кровоточащую рану, извлекла из неё несколько мелких металлических осколков и сразу покраснела.

– Полюбуйтесь, – ткнула она один из них под нос немцу. – Ваши мерзавцы стреляют разрывными пулями.

– Только слабость и несовершенство русской техники не позволяют нам применять такие пули, – возразил Валь.

– Вздор! Мы не варвары и строго придерживаемся постановлений Гаагской конференции.

Обратившись к Борейко, она сказала:

– Счастливы Вы, Боренька! На вершок правее – и мы сегодня уже не беседовали бы с Вами. Теперь держитесь, дорогой.

В руке Звонарёвой сверкнул ланцет, и она двумя точными ударами глубоко вскрыла рану, из которой показался гной. Очистив рану, она вставила тампоны для дренажа. Капитан, бледно-серый от боли, с широко раскрытыми глазами, жадно хватал ртом воздух.

– Не найдётся ли у Вас стаканчика спирту? – наконец прохрипел он.

Варя налила ему полмензурки и, разбавив водой, подала ему.

– Больше не дам.

– Налейте, пожалуйста, верхнюю половину мензурки, – взмолился капитан.

Варя со вздохом повиновалась. Дрожащей от боли рукой Борейко взял мензурку и выпил спирт.

– Спасибо! Теперь потопаю к Вашему мужу.

Варя, проработавшая беспрерывно почти целые сутки, валилась с ног. Посмотрев, как фон Валь перевязывал раненых, она дала ему несколько указаний и вышла, оставив в блиндаже Ирину.

– С пяти часов утра я на ногах. Совсем одурела от запаха крови и эфира, – устало пожаловалось Звонарёва сестре. – Где тут можно растянуться на земле и полежать спокойно хотя бы с четверть часа?

– Вон там, на берегу Путиловки, случайно сохранилось несколько кустиков, – показала Ирина.

Варя прилегла в слабой тени кустарника и тотчас уснула.

Изредка доносилась редкая ружейная трескотня, прерываемая иногда дробью пулемёта. Лениво стреляли тяжёлые батареи. В воздухе надоедливо жужжал германский самолёт. Казалось, полуденный жар заворожил обе воющие стороны. Напряжённость боя явно спадала. Немцы и русские производили перегруппировки, подтягивали резервы, готовясь к новым ожесточённым схваткам.

Вдали басовито грохнула тяжёлая пушка, и высоко над головами просвистел снаряд. Через некоторое время долетел отдалённый ревущий звук разрыва.

Варя открыла глаза.

«Это пушки Сергея, – мелькнула мысль. – Я сплю уже полчаса», – она взглянула на часы.

Варя провела рукой по лицу, будто умываясь, стряхнула окончательно с себя сон, вскочила на ноги. После короткого отдыха её молодое лицо снова оживилось.

– Прекрасно отдохнула! Теперь могу опять взяться за работу, а то у меня уже начинали трястись руки от усталости, – проговорила она, входя в операционный блиндаж.

Подойдя к операционному столу, Звонарёва с удивлением и испугом увидела на столе раненного в ногу унтер-офицера. Ещё несколько минут назад он бодро говорил и даже не очень жаловался на боль в ноге. Рану нельзя было причислить к тяжёлым. Сейчас он умирал. Звонарёва начала считать пульс, который с каждой секундой слабел всё сильнее.