Лермонтов: Мистический гений - Владимир Бондаренко

Принадлежа к одному и тому же кругу, мы постоянно встречались и утром и вечером; что нас окончательно сблизило — это мой рассказ об известных мне его юношеских проказах; мы вместе вдоволь над ними посмеялись, и таким образом вдруг сошлись, как будто были знакомы с самого того времени. Три месяца, проведенные тогда Лермонтовым в столице, были, как я полагаю, самые счастливые и самые блестящие в его жизни. Отлично принятый в свете, любимый и балованный в кругу близких, он утром сочинял какие-нибудь прелестные стихи и приходил к нам читать их вечером. Веселое расположение духа проснулось в нем опять в этой дружественной обстановке, он придумывал какую-нибудь шутку или шалость, и мы проводили целые часы в веселом смехе, благодаря его неисчерпаемой веселости…

Отпуск его приходил к концу, а бабушка не ехала. Стали просить об отсрочках, в которых было сначала отказано; их взяли потом штурмом, благодаря высоким протекциям. Лермонтову очень не хотелось ехать, у него были всякого рода дурные предчувствия…

Наконец, около конца апреля или начала мая, мы собрались на прощальный ужин, чтобы пожелать ему доброго пути. Я из последних пожала ему руку. Мы ужинали втроем, за маленьким столом, он и еще другой друг, который тоже погиб насильственной смертью в последнюю войну. Во время всего ужина и на прощанье Лермонтов только и говорил об ожидавшей его скорой смерти. Я заставляла его молчать, старалась смеяться над его, казавшимися пустыми, предчувствиями, но они поневоле на меня влияли и сжимали сердце. Через два месяца они осуществились, и пистолетный выстрел во второй раз похитил у России драгоценную жизнь, составлявшую национальную гордость. Но что было всего ужаснее, в этот раз удар последовал от дружеской руки…"

Конечно, это было письмо писательницы с ее авторскими преувеличениями, к тому же написанное крупнейшему французскому писателю Александру Дюма, уже давно интересовавшемуся Лермонтовым. Графиня Ростопчина, тогда такая же молодая, как Лермонтов, лет двадцати пяти, умная, очаровательная, одаренная необыкновенной памятью, стала сразу же после своего знакомства с поэтом своеобразным мостиком между Лермонтовым и Дюма.

И потому отвлекусь немного в сторону. Благодаря переписке с Ростопчиной, обладавшей и тончайшим художественным вкусом, и даром убеждения, Дюма заинтересовался поэтом и даже в 1855 году опубликовал в своем журнале роман "Герой нашего времени", переведенный на французский язык. Думаю, перевод А. А. Столыпина вряд ли дошел до французского читателя. Уже в 1858 году Александр Дюма путешествовал по Кавказу и описал его в своем трехтомнике "Кавказ". Одна из глав полностью посвящена великому русскому поэту. Он переводит массу его стихов, включая "изумительное "Дары Терека"", да еще и неизвестное в России стихотворение Лермонтова. То ли это чересчур вольный перевод, то ли попавшее ему в 1858 году и затем исчезнувшее стихотворение, каких немало в литературной истории Лермонтова. Все оригиналы лермонтовских переводов Дюма были выкуплены позже семьей потомков князя Васильчикова. Как утверждает Екатерина Соснина, Васильчиков оставил том рукописных мемуаров, хранящихся ныне у его родственника. Да и в архиве Александра Дюма стоит покопаться. Впрочем, пора уже к двухсотлетию Михаила Лермонтова издать и записки Александра Дюма "Кавказ", особенно ту часть, которая касается Лермонтова. Как видим, Михаил Лермонтов сумел всерьез заинтересовать и Дюма, и Джойса, и Набокова, и многих других всемирно известных писателей.

Сразу после смерти Николая I Александр Дюма решил поехать в Россию. Приехав в Санкт-Петербург, испросил позволения побывать на Кавказе. Побывал, написал книгу "Кавказ", многое и насочинял, как и положено автору "Трех мушкетеров". Но, поездив по Кавказу, по местам боевых действий, он еще более полюбил уже заочно близкого ему Михаила Лермонтова. "Я первый познакомил Францию с гениальным человеком… Вы знаете Лермонтова, любезные читатели? После Пушкина это первый поэт России… ныне говорят, даже выше Пушкина. Лермонтов, преимущественно поэт Кавказа, куда он был сослан, там сражался, там писал и, наконец, там же и убит".

В станице Червлёной он пожелал увидеть Авдотью Догадиху. Он знает по письмам Ростопчиной, рядом с ней Лермонтов написал изумительную "Казачью колыбельную песню" и жаждет полюбоваться ее красотой. Авдотья уже к тому времени умерла, но Александр Дюма уверяет читателей, что она — та красавица-казачка, которую Терек принес в дар седому Каспию. В Чир-Юрте Дюма пожелал встретиться с однополчанами поэта. Офицеры подарили ему роскошную черкеску, папаху, кинжал и шашку. Дюма был в полном восторге, даже ходил в ночной секрет. Не пожалел своих слов на фантастическое описание своего участия в "опасной военной операции".

Влиятельные друзья и очаровательные поклонницы использовали все свои возможности, чтобы оттянуть отъезд Михаила Лермонтова на Кавказ. Поначалу это удавалось, даже поэт возликовал, наверное, можно думать и об отставке. И вдруг как обухом по голове: А. А. Краевский вспоминает:

"Он рвет и мечет, снует по комнате, разбрасывает бумаги и вновь убегает. По прошествии известного времени он опять тут. Опять та же песня и катанье по широкому моему дивану. Я был занят; меня досада взяла: — Да скажи ты ради Бога, что с тобою, отвяжись, дай поработать! Михаил Юрьевич вскочил, подбежал ко мне и, схватив за борты сюртука, потряс так, что чуть не свалил меня со стула. — Понимаешь ли ты! Мне велят выехать в 48 часов из Петербурга. — Оказалось, что его разбудили рано утром: Клейнмихель приказывал покинуть столицу в двадцать четыре часа и ехать в полк в Шуру. Дело это вышло по настоянию гр. Бенкендорфа, которому не нравились хлопоты о прощении Лермонтова и выпуске его в отставку".

Петербургу и императорскому двору не нужен был гениальный поэт Михаил Лермонтов, им нужен был простой армейский офицеришка, которому еще к тому же запрещено было отправляться на боевые экспедиции. Дабы не совершать геройских поступков. Какая уж тут житейская неуживчивость Лермонтова, ничего не стоят и его якобы высокомерие и злословие. Поэта откровенно и нагло выгоняли в дальний темный угол, без права на возвращение. Добрался бы он до своего полка, а что дальше? Опальный и озлобленный офицер легко мог стать причиной какого-нибудь происшествия. Не Мартынов и дуэль, так что-нибудь другое. Нет, господа хорошие, в этой лермонтовской истории по всей логике таится что-то скверное, петербургское, чиновное. И кем была уготована дуэль на Кавказе — еще большой вопрос!

Недаром и архив свой поэт оставил у Акима Шан-Гирея. Уезжая на Кавказ, написал наскоро свой шедевр "На севере диком…", скорее не о любовной истории соснового дерева и пальмы, а о невыносимом одиночестве и невозможности какого-либо счастья.