Светочи тьмы: Физиология либерального клана. От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального - Михаил Делягин

У нее, по–видимому, действительно нет внутренней культуры, культуры души (да и откуда та могла взяться в ее семье?) — Светоний вместо сказок не помог. Однако она смогла ощутить свою моральную пустоту в качестве источника правоты и превратить ее в источник силы, а не слабости, в идеал, эффективно и безжалостно навязываемой растерянным и лишенным ориентиров поколениям.

Детям 90‑х, жертвам краха всех основ жизни, а затем и ЕГЭ необходимо разъяснять азбучные истины, которых они просто не знают, — и разъяснять на доступном им примитивном языке, в рамках понятной им системы символов и мотиваций.

Собчак взялась за выполнение этой необходимой обществу функции, калеча души предельным холодом аморальности и эгоизма не по злому умыслу, а в силу равнодушия и своей органичности: потому, что она сама такая же и действительно не подозревает, что нормально — это по–другому.

Предельно искренне звучит ее попавшее в Интернет в марте 2013 года сделанное в ходе частной беседы высказывание (хоть и с предусмотрительной пометкой «подлинность записи не подтверждена») о детях (в ее доме ремонтникам ради тихого часа было запрещено шуметь с 13–00 до 16–00, и они начинали шуметь в 10–00, когда она только возвращалась домой со светских тусовок): «…Вы с часу до четырех из–за каких–то, б»*ь, мелких гаденышей этим людям работать не даете, что является абсолютной нормой, заставляете их работать с десяти. Я вас предупреждаю, что никаких других часов, б***ь, мы не будем. Мы не в детском саде. Сегодня в час дня я вам продемонстрирую, что такое, б*”ь, вечеринки. У вас не будет тихого часа в любом случае. Вы должны уяснить и смириться с этой мыслью. С сегодняшнего дня из–за этих мелких пида'«ов, б***ь, и гаденышей, которые тут живут, если вы будете устраивать здесь детские часы, я буду устраивать вам дискотеки ровно в это время… пусть живут со своими детьми в детских домах, здесь взрослый дом для нормальных детей, центр Москвы. И подстраиваться под каких–то гаденышей я не буду. Почему у меня прав меньше, чем у мелких пид***ов? Я детей не люблю. Не наплевать на то, во сколько они спят, пусть спят в другом месте. Почему вам маленькие дети важнее, чем я?… Мне насрать на этого маленького ребенка, пусть он хоть сдохнет… У меня детей не будет, не надо мне этого счастья». Это заявление, похоже, не предназначено для эпатажа общественности (что и делает его ценным, — ведь, как вспоминала подруга ее юности, «Ксюша мастерски может перевоплощаться в любые образы»), а выражает глубинные ценности и стиль общения Собчак. Остается лишь надеяться, что обещание завести детей в 40 лет, данное ею своим поклонникам после свадьбы, является ложью.

Да, Собчак «в телеэкран… просунулась благодаря… знатному происхождению и по большей части потому, что примелькалась на виповских мероприятиях». Однако ослепленные ее хамством и своим естественным омерзением недоброжелатели обычно не сознают, сколь острой была конкуренция в этой сфере (даже с учетом ее, по–видимому, абсолютного административного ресурса), и как многое надо было перешагнуть в себе и других для победы в ней. Одного лишь совершенства аморальности и отсутствия нормальных человеческих чувств для успеха было недостаточно: необходимы были ум, сила воли и чутье.

«Когда в «нулевые» «питерцы» заняли главные места в Москве, глянцевые журналы и развлекательное телевидение стали единственными социальными лифтами, а деньги оказались национальной идеей, устраивающей всех, — Собчак» сумела стать символом и олицетворением этих процессов.

Когда же эпоха сменилась и потребление как массовый смысл жизни начал сменяться тягой хоть к каким–то знаниям и осмыслению происходящего, — Собчак из профессиональной «блондинки в шоколаде» стала такой же профессиональной интеллектуалкой. Лучше всех описал этот переход, если верить СМИ, ее соратник по либеральной оппозиции Навальный: «Ксюша Собчак,…золотой ло

бок России и матерая интеллектуалка, сначала показывала за деньги трусы и что под ними, а теперь надела очки».

«Она, как медиум, гениально считывала коды времени, чаще других говорила то, что думает, и раньше других делала то, что нужно сделать», — справедливо отмечают ее поклонники. Изменение играемых ею социальных ролей может быть неплохим инструментом для прогнозирования и понимания того, что ожидает наше общество в ближайшие годы.

Вместе с тем принципиальное отрицание норм морали как таковой, стремление вслед за собственным освобождением освободить и всех остальных от «химеры, именуемой совестью», делает Собчак эффективным и страшным оружием разрушения нашего общества.

Прививка эгоизма и саморазрушительной вседозволенности, сделанная либеральной принцессой целому поколению российской молодежи в «Доме‑2», действительно может показаться на фоне ее предстоящих успехов «невинной детской игрой в крысу».

ВЕНЕДИКТОВ

Россия погибнет, а «Эхо Москвы» останется

«Эхо Москвы» является важнейшим медиа либерального движения России. Тем самым «не только коллективным пропагандистом и коллективным агитатором, но и коллективным организатором», о котором когда–то писал Ленин, далеко опережающим по любым критериям другие символы либерального мира — телеканал «Дождь» и «Новую газету».

Эффективность «Эха» повышается его новым качеством: оно первым в России создало по- настоящему удобный и разветвленный Интернет- портал, первым стало выкладывать на него полные расшифровки стенограмм эфиров, первым вывесило в коридор фотографии спикеров и создало в гостевой комнате «стену тщеславия» с благодарностью и приветствиями (от президента США до управления пожарной охраны), первым освоило Интернет–видео и создало собственную разветвленную блогосферу, стало проводить регулярные опросы аудитории, ввело рейтингование материалов…

Этот список можно продолжать долго. Тем больший интерес вызывает фигура человека, ставшего олицетворением «Эха Москвы»: более всего напоминающего взъерошенного садового гнома, страдающего аллергией на чеснок франкофила, купающегося в скандалах и при этом являющегося символом российской журналистики — той, которая сложилась в нашей стране.

Младший член огромного клана

Отец Алексея Венедиктова, офицер–подводник, погиб за неделю до его рождения в 1955 году. Дед по отцу был сотрудником НКВД, получившим орден «Красной звезды» за организацию заградотряда. Это роднит Венедиктова со многими либералами — потомками представителей карательных органов. Правда, он даже «никогда не говорил с мамой» о гибели своего отца, и, возможно, это было не только тактичностью, но и социальным выбором. Насколько можно судить, его дед и отец, упоминаемые в официальных биографиях поразительно скупо, часто даже без имен, олицетворяют собой то, борьбе с чем он посвятил свою постсоветскую жизнь.

Мама, Элеонора Абрамовна Дыховичная, была врачом–рентгенологом, бабушка, Нина Абрамовна, — известным советским инженером- конструктором, преподавателем знаменитого МАРХИ (Московского архитектурного института), автором проекта инженерной реконструкции гостиницы «Украина», заслуженным строителем России, прадед, Абрам Ионович Дыховичный, — также известным инженером–конструктором, профессором МГУ.

Братьями бабушки были писатель–сатирик и драматург Владимир Дыховичный и архитектор, профессор Юрий Дыховичный. Режиссер Иван Дыховичный — двоюродный дядя Венедиктова, а его двоюродный брат Алексей Дыховичный — ведущий на «Эхе». Музыкант Андрей Макаревич, по некоторым данным, — троюродный брат Венедиктова, который уточнял: «Ну, он, скорее, 43‑юродный, седьмая вода на киселе, но мы предпочитаем говорить так». «У нас огромная семья, огромный клан Дыховичных, — говорил Венедиктов, — и я самым младшим был».

«Огромный клан», да еще и успешно вписанный в советскую элиту, по определению не мог не воспитывать «самого младшего» и не помогать ему, пусть даже самим фактом своего существования. Но Венедиктов с гордостью отмечал: «я человек, который сам себя сделал», — живо вызывая в памяти схожие заявления олигарха Прохорова о том, что ему ничего не упало с неба, и он всего добился только сам и честным трудом.

Правда, своим «социальным капиталом» выросший в вольной и хулиганской жизни московского двора на Покровских воротах Венедиктов действительно не воспользовался: поступил на вечернее отделение исторического факультета пединститута и во время учебы работал в школе лаборантом, а затем то ли 4, то ли 5 лет был почтальоном.

Разнося почту в дома, где жили иностранные корреспонденты, он читал «буржуазную прессу» и сравнивал ее публикации с советскими, что, по его словам, сильно расширяло кругозор. И, стоит добавить, существенно отличалось от пропагандистских передач «Би — Би-Си» и радио «Свободы», культовых для антисоветской интеллигенции того времени.