Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

– Поисковая служба, говорит «Аполлон-15». Все члены экипажа чувствуют себя нормально, – доложил я через несколько минут по радио.

Очень скоро в воду спрыгнули двое ныряльщиков в гидрокостюмах, которые укрепили на Индеворе плавучие пояса и плавучий якорь, чтобы зафиксировать положение корабля. Затем сначала меня, а потом Джима и Эла подняли лебедкой в зависший над нами вертолет, который и доставил нас на находящийся неподалеку авианосец ВМФ США «Окинава». Когда оркестр грянул военно-морской марш «С поднятыми якорями», мы отсалютовали нашей поисково-спасательной команде, и я обратился с короткой речью к ним и командующему ВВС США на Тихом океане, который тоже нас встречал.

– По моему опыту, флот прекрасно справляется со спасением астронавтов. И не важно, в десяти или в десяти тысячах километрах от авианосца мы садимся, – произнес я с улыбкой, припоминая совсем иной ход событий в конце моего первого полета на «Джемини-8».

Возможно, кто-то удивился, увидев нас, стоящих на палубе «Окинавы», небритыми. Но, отправляясь в космос, я обещал сыну и дочери, что не буду бриться в космосе, как астронавты, которые летали в долгие экспедиции до нас. Дети вдохновились портретами исследователей-первопроходцев прошлого: Скотта, Амундсена, Эрнеста Шеклтона, – и хотели, чтобы я вернулся из космического путешествия таким же суровым и бородатым. Поэтому, когда мы вышли на палубу «Окинавы» из спасательного вертолета и отдали честь, я улыбнулся про себя, подумав, что детям очень понравится вид только что вернувшегося домой из опасного космического вояжа отца. Нашим семьям не пришлось долго ждать встречи с нами, как после предыдущих экспедиций, поскольку наш экипаж стал первым, который не стали закрывать на карантин после возвращения с Луны. С авиабазы ВВС Хикэм на Гавайях мы почти сразу же улетели на самолете домой в Техас. И Дугу, моему сыну, ужасно нравилось тереть мою щетинистую щеку, пока я наконец не побрился.

С моей точки зрения, не поместить нас в карантин было ошибкой. Наш двенадцатисуточный полет дался нам нелегко. И хотя мы летели на крыльях успеха и радовались возвращению домой, но устали мы очень сильно. Нам следовало бы дать время отдохнуть до того, как погружать в земные дела и обязанности. Наши иммунные системы едва работали после долгого нахождения в полностью обеззараженной среде. Из-за испытанного в экспедиции напряжения мы потеряли вес; я, например, похудел на пять с половиной килограммов. Но сразу же после нашего возвращения потянулись бесконечные доклады и разборы научных, технических и оперативных записей. Встречи эти проходили весьма интересно. Но если к астронавту, находящемуся в карантине, все приезжают ради возможности встретиться, то мы сами себя возили на автомобилях с одного совещания на другое. Нам пришлось пройти и дотошное медобследование, в том числе со снятием электрокардиограмм и мониторингом физиологических параметров при занятиях на беговой дорожке.

Состоялась и обычная большая пресс-конференция. Покончив с кажущимся бесконечным потоком вопросов от журналистов, я завершил выступление, отдав дань уважения всем астронавтам и космонавтам, погибшим или умершим во время участия в программах освоения космоса обеих стран. И потом я процитировал одну из жемчужин личной коллекции прочитанных фраз – сказанную древнегреческим историком и философом Плутархом. Я чувствовал, что его слова очень хорошо подводят черту под только что завершенной экспедицией.

– Ум, – процитировал я Плутарха, – это не сосуд, который надо заполнить, а факел, который необходимо зажечь.

Наше путешествие на Луну явно разожгло огонь неподдельного интереса к привезенным нами драгоценным геологическим находкам.

Но мы не смогли поучаствовать в обстоятельном анализе собранных нами образцов, который проводят геологи по завершении полевого выхода; мы увидели наш бесценный груз лишь мельком. Геологи устроили для нас торжественный прием с обедом, и примерно полдня мы рассматривали камни через стеклянное окно Лаборатории по приему лунных образцов, пока их не убрали в хранилище для последующего тщательного анализа. Похоже было на то, как если бы мы родили по ребенку, но нам дали лишь посмотреть на новорожденных сквозь прозрачные стекла кювезов, а затем забрали, чтобы отдать приемным родителям.

Но встреча прошла незабываемо. Нас одели в белые защитные халаты, выдали шапочки, и в таком виде мы смотрели сквозь окно лаборатории вместе с Джимом Хедом, Ли Сильвером, Гордоном Суонном, Джеком Шмиттом и другими геологами. И когда мы с Джимом разглядывали тот зеленый камень, Ли Сильвер поставил нас в несколько неловкое положение, спросив, какой процесс, как мы думаем, привел к формированию такой необычной породы. Мы понятия не имели какой. Пока мы думали, что же ответить профессору, он сам нарушил затянувшееся неловкое молчание.

– Знаете, мы смотрим на него уже три дня, – признался Ли, – и сами можем сказать лишь то, что это, вероятно, рыхлосвязанный зеленый агрегат.

Только годы спустя удалось выяснить, что зародился такой камень в океане расплавленного оливина, окружавшего когда-то Луну.

Редко когда после полета нам удавалось заняться вот так, без суеты, чем-то глубокомысленным. Чаще всего вечерами приходилось с головой погружаться в круговорот вечеринок и приемов, частных и общественных, которые устраивали в нашу честь. По старой традиции летчиков, пилота бросают в бассейн после его успешного первого одиночного вылета, и именно так при большом скоплении народа поступили с Джимом и Элом. Некоторые друзья кропотливо собирали вырезки из журналов и газет, освещавших наш полет, и с гордостью показывали нам, что у них получилось. Другие хотели автографы. Дети показывали нам нарисованные ими картинки. Соседи заглядывали в гости со свежеиспеченными пирогами и хотели посидеть и послушать рассказы о наших космических приключениях. Все были так счастливы, празднуя наш успех.

Но мы, вернувшись с Луны, хотели – не меньше, чем вновь встретиться с друзьями и соседями и разделить их энтузиазм, теплое отношение и гостеприимство, – хоть немного по-настоящему отдохнуть и побыть с семьей. Мы очень устали, но в крови у нас все еще бурлило столько адреналина, что иной раз трудно бывало уснуть. От бессонницы Эл даже начал писать стихи, и позже их опубликовали.

Что касается меня, то даже через неделю после возвращения я никак не мог заснуть до двух часов ночи. Физическое напряжение от работы с перфоратором и буром на Луне напоминало о себе постоянной тупой болью в плече. Хотя врачи NASA объявили, что я здоров, опытная медсестра отряда астронавтов Ди О’Хара проявила ко мне больше сочувствия и организовала для меня в клинике