Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

снял пиджак, расстегнул воротничок, закатал рукава и не уставал давать советы, что нам следует поменять здесь или вон там. Уезжая, он оставил в книге почетных гостей необычную и трогательную запись: «Часы, которые я провел здесь с Фиделем и вами, дорогие друзья, были самыми счастливыми». Этой осенью у него случился первый из многих постигших его впоследствии инсультов, и его здоровье пошатнулось. Черты лица Брежнева «поплыли», речь стала невнятной, и руководить страной начало его окружение. Но я помню, что в тот день он еще производил впечатление мужчины, полного здоровья и сил.

К июлю 1972 года мы были готовы запустить вторую экспедицию на «Салют». Вновь мои вещи погрузили на борт космической станции. Вновь, как и в прошлый раз, мы отправились на Байконур. И вновь это закончилось ничем.

На этот раз экспедиция потерпела крах на первых же минутах, когда произошла катастрофа с ракетой «Протон», стартовавшей, чтобы вывести «Салют-2» на орбиту. Все системы первой ступени носителя сработали замечательно. Но потом отказала система управления второй ступенью. Менее чем через три минуты после пуска ракета и «Салют» рухнули на землю[75].

Один из участников поисковой группы, отправленной на место крушения, потом привез мои пижамные шорты с вышитыми на них инициалами, которые он нашел прямо в иссохшей степи.

– Может, ты и не полетел в экспедицию, но твои трусы немножко слетали, – пошутил он.

Но меня это не утешило. После такого провала я был не на шутку зол и подавлен. Я начал терять веру в то, что из нашей программы что-то получится.

После этого в январе 1973 года американцы объявили состав своего экипажа для проекта «Союз – Аполлон». Через несколько месяцев меня вдруг попросили командовать кораблем «Союз» в совместном полете. Поначалу такая перспектива меня ошеломила. Ведь я не говорил по-английски. По условиям проекта, оба экипажа должны были уметь общаться на языке противоположной стороны. Мне сказали, что я смогу пройти ускоренный курс обучения языку. Но на самом деле тревожил меня вовсе не языковой барьер.

Несмотря на все разочарования и неудачи, которые нас постигли, я все еще очень хотел продолжить работать по проекту станции «Салют».

В конце концов я сказал, что согласен возглавить экипаж «Союза» для совместного полета, но при одном условии: Валерий Кубасов, который должен был полететь со мной на «Союзе-11», займет место бортинженера. Я не знал, но ему, оказывается, тоже предложили поучаствовать в полете, и он тоже согласился при одном условии – что командиром стану я.

Когда я узнал, что командовать американским экипажем будет Том Стаффорд, Дик Слейтон станет пилотом стыковочного модуля, а Вэнс Бранд – третьим членом экипажа, я очень обрадовался. Я уже встречался с Диком Слейтоном в Афинах, а Тома Стаффорда глубоко уважал после его участия в похоронах экипажа «Союза-11».

Мы со Стаффордом, после того как были назначены оба экипажа, впервые встретились не в США и не в СССР, а на нейтральной территории во время Парижского авиашоу в мае 1973 года. По случаю будущего полета там построили специальный павильон. Фотографии американских участников экспедиции уже висели внутри, но наших фото вначале не было.

– Как вы собираетесь работать с этими русскими, если они не могут даже вовремя предоставить свои фотографии? – спросил один журналист на объединенной пресс-конференции.

Всегда находились те, кто старался вылить ушат грязи на наш проект. Некоторые считали, что Америка не должна сотрудничать с Советским Союзом, потому что мы хотим только одного: похитить американские секреты. Но, как оказалось, американцам было чему поучиться у нас не меньше, чем нам у них.

– Я полностью верю нашим советским коллегам, – ответил Том. – Зачем нам фотографии, если космонавты присутствуют здесь лично?

Пока он говорил, мои с Кубасовым фото внесли в зал и укрепили позади подиума.

Дэвид Скотт

Несмотря на непростое для меня время после «инцидента с конвертами», я по-прежнему оставался полон оптимизма и надежды на лучшее будущее космонавтики. Особый энтузиазм я питал по поводу экспериментального полета «Союз – Аполлон», работу над которым начинал. Перспективы для сотрудничества в космосе начали появляться еще летом 1969 года, вскоре после первой лунной экспедиции, выполненной на «Аполлоне-11».

Обращаясь к представителям ООН, президент Никсон говорил о важности сотрудничества двух стран друг с другом в космической сфере. Гонка к Луне закончилась, и США готовились, как сказал Никсон, «придать величайшему приключению человека в космосе международное качество – приключению, которое предстоит не одной нации, а всему человечеству». Это откровенное заявление впоследствии развилось и стало основой проекта «Союз – Аполлон». Но в те первые годы еще не было никаких гарантий, что совместный полет состоится.

Помимо дипломатических преград, стоявших на пути всего замысла, NASA грозило значительное сокращение бюджета. В марте 1970 года Никсон сделал заявление, что космонавтика США больше не может рассчитывать те ресурсы, которые выделялись ей на пике гонки.

– Мы должны понимать, что многие критически важные проблемы здесь, на нашей планете, требуют нашего внимания и ресурсов для их решения, – подчеркнул президент.

На вершине списка приоритетов находился вывод американских войск из Вьетнама. Но одновременно с этим публичным стремлением Никсон приказал бомбить базы коммунистов в Камбодже. Конфликт перешел на новый виток эскалации. Антивоенные демонстрации в самой Америке тоже усилились, их результатом стала гибель четверых студентов, когда в мае 1970 года Национальная гвардия открыла огонь по протестующим в Кентском университете в штате Огайо.

Однако, невзирая на ослабление политической поддержки, NASA продолжало искать новые горизонты и перспективы по следам программы «Аполлон». Среди его целей был запуск орбитальной космической станции «Скайлэб» и старт совместного проекта с Советским Союзом: именно этому проекту было суждено реализоваться как ЭПАС – экспериментальный полет «Аполлон – Союз».

С моей точки зрения, проект был полон прекрасных возможностей. Во-первых, пилотам всегда интересно полетать на чужой технике, чтобы понять, как она работает. Во-вторых, проект предоставлял собой редкий шанс для двух участников прискорбной и опасной холодной войны показать, что они могут действовать вместе, если хозяева обеих держав им это позволят. Кроме того, так мы могли узнать хоть что-то о том, как принято работать в Советском Союзе, – выяснить, как там тренируют космонавтов, как строят космические корабли и на что они похожи. Это не значило, что мы намеревались исподтишка шпионить за русскими, чтобы обогнать их в космосе, ведь мы уже победили в гонке и лидировали. Или так нам тогда казалось.

Тем не менее Советский Союз все еще оставался совершенно иной стороной, чуждой сверхдержавой. Чем больше мы могли узнать