Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

Когда они вновь предложили, чтобы Джим принял снотворное хотя бы на следующую ночь, он опять отказался. Но нам не сообщали, что и у меня, и у Джима появились небольшие сбои сердечного ритма во время работы на лунной поверхности. Как выяснилось позже, сбои, которые врачи называют «преждевременное желудочковое сокращение», стали результатом дефицита калия, который возник в организме из-за жесточайшего режима предполетных тренировок. Экипажи после нас запасались напитками, обогащенными калием. Когда я узнал об этом, то возмутился, что меня не проинформировали о проблеме вовремя и я не мог это учитывать, принимая решения как командир.

Еще больше я разозлился, выяснив после полета, что́ врачи сообщили руководителю полета в ЦУПе: ЭКГ Джима показала бигеминию – состояние, при котором сердце пропускает удар и затем бьется вдвое чаще. С ним это случалось несколько раз при ВКД и потом сразу после того, как мы состыковались с Индевором, завершая трехсуточную автономность. Как только мы устроились в командном модуле и Джим отдохнул, его сердце вернулось в норму. Но опять же: если бы мне сообщили об этом вовремя, я облегчил бы его работу во время ВКД, чтобы снять часть нагрузки. Через несколько месяцев после нашего полета Джима сразил инфаркт. Еще один случился с ним через несколько лет. К моему прискорбию, он скончался после третьего инфаркта 9 августа 1991 года. Напрасно я несколько лет пытался добиться от NASA адекватных объяснений того, как именно проблемы с сердцем Джима в полете сказались на ухудшении его здоровья в дальнейшем.

Но в ту ночь, когда мы вновь оказались на борту Индевора, и в следующие три дня, пока длилось возвращение домой, и я, и Джим спали хорошо. По пути на Землю нас еще ожидала насыщенная программа научных экспериментов. Перво-наперво, еще до отправления с окололунной орбиты, мы отделили от корабля маленький шестиугольный спутник, первый субспутник, запущенный кем-либо в космосе. Он еще больше года двигался по орбите вокруг Луны и передавал данные о ее магнитном поле.

Затем, когда мы еще находились в 365 тысячах километров от родной планеты, Эл выполнил выход в открытый космос – первый, проведенный в глубоком космосе вдали от Земли, – чтобы извлечь кассеты с пленкой из блока научных приборов до того, как сервисный модуль вместе с этим блоком отделится от командного при приближении к Земле. Так завершался еще один увлекательный этап экспедиции «Аполлона-15»: в просторном отсеке сервисного модуля был встроен модуль научных инструментов, приборы которого проводили различные наблюдения и измерения на окололунной орбите и в перелетах к Луне и обратно к Земле. Следил за ним в основном Эл, и он выполнил целую экспериментальную программу, по большей части в те три дня, которые он провел в одиночестве на орбите вокруг Луны.

Одно очень интересное применение инструментов научного модуля на обратном пути заключалось в изучении временных характеристик пульсирующих источников рентгеновского излучения, которые позже стали называть черными дырами. В тесной координации с наземной обсерваторией в Советском Союзе, которая вела съемку той же части Галактики, что и мы, одновременно с нами, мы получили первые в истории космические фотографии объектов, в которых подозревали черные дыры; об их природе тогда мало что знали наверняка. Приятно осознавать, что мы помогли развитию этой научной программы.

Один из подобных объектов, Лебедь X-1, был открыт незадолго до нашего полета. Тогда я еще не знал, что через три десятилетия черные дыры станут предметом моего увлечения и профессионального интереса. Теперь, например, я знаю, что черная дыра так называется потому, что ничто, затянутое гравитацией в ее центр, и даже свет, не может ее покинуть. Теперь полагают, что Лебедь X-1 – это двойная система, одна звезда в которой пережила гравитационный коллапс и прожорливо вытягивает материю из соседней звезды, собирая газ во вращающийся диск, в котором нагрев от трения порождает потоки рентгеновских лучей. Сама же черная дыра в центре диска невидима.

На 12 сутки полета мы некоторое время посвятили длинной пресс-конференции из космоса, во время которой отвечали на все, что у нас спрашивали по самым разным поводам – от проблем с буром до момента, который мы хотели бы прожить еще раз. На последний вопрос я ответил однозначно. Лично мне особенно дорог стал тот миг, когда мы с Джимом стояли на склоне горы Хэдли-Дельта, поднявшись над равниной, и впервые охватили взглядом, буквально впитывая каждой клеткой своего существа, открывшуюся перед нами панораму, раскрывающую все богатство и разнообразие ландшафта той точки, где мы опустились на поверхность Луны.

Может быть, проникновеннее всего на пути к Земле прошел недолгий разговор с Ли Сильвером, который неотрывно следил за нашей экспедицией из геологического штаба в ЦУПе. Ли ненадолго пригласили в основной зал ЦУПа, чтобы дать ему возможность с нами поговорить, и это оказался единственный раз, когда геолог напрямую общался с экипажем во время полета «Аполлонов».

То, что говорил Ли, много значило для меня:

– Послушай, Дэйв, вы славно поработали. Вы не знаете, как мы здесь прыгали от радости, – сказал он, подытоживая разговор об исследованных нами станциях, бурля от энтузиазма, но добродушнейшим тоном.

– О, так получилось, потому что нам повезло учиться у замечательного преподавателя, – сказал я.

– Их было много, Дэйв, – привычно скромно отозвался Ли, а потом добавил: – Мы думаем, благодаря вам теперь ясно, в какое место благодаря его перспективности надо прилуняться.

– Я мог бы целыми неделями наблюдать за Луной, выбирая самые перспективные места… Если можно так выразиться, в голове не укладывается, сколько их, – закончил я. – Надеюсь, в один прекрасный день мы сможем и вас всех сюда привезти.

Через 12 дней после огненного прощания с мысом Кеннеди мы начали готовить космический корабль к посадке. На этот раз события разворачивались не так драматично, как у нас с Нилом на «Джемини-8», когда мы не знали, где именно окажется наша точка посадки. Индевор уверенно шел к заданному району приводнения севернее Гавайев. Я будто вновь пережил эпизод из прошлого, когда при снижении командного модуля в атмосфере купол одного из трех главных парашютов Индевора схлопнулся почти сразу после раскрытия – от такого кровь застыла в жилах. Но сопротивления двух оставшихся хватило, чтобы замедлить падение и благополучно опустить нас на воду, пусть даже несколько жестче, чем было бы с тремя штатно раскрытыми парашютами.

Седьмого августа