От лица огня - Алексей Сергеевич Никитин

знаю, куда вы идёте, зачем, и кто вы такие, не знаю тоже, но раз уже пришли, сегодня переночуете. Утром я вас подниму рано, и вы уйдёте. И больше никогда здесь не появитесь.

— Спасибо, хозяйка. — Илья благодарил ее искренне. Наталка ничем не была им обязана и, позволяя переночевать, рисковала сама. Он поймал вопросительный взгляд старика, но в ответ только слегка пожал плечами. Что им делать дальше, Илья пока не знал.

Как и в прошлый раз, Наталка отправила гостей на чердак.

— Разбужу до рассвета, — повторила она.

Илья привалился к тёплой печной трубе, закрыл глаза и на минуту отчетливо и ясно вспомнил октябрьскую ночь в этом доме. Тогда он шёл из лагеря и знать не мог, что его ждало. Не знал он и теперь, и, главное, не мог придумать, как поступить со стариком. Возвращаться в Полтаву было невозможно, идти с ребом в Киев — немыслимо.

— У вас же есть знакомые, ребе? — спросил он. — На Полтавщине? В Миргороде? Под Киевом? Хоть где-нибудь.

— У меня было много знакомых, — вздохнул реб Нахум. — Ты сейчас спи, а завтра решим, что делать. Утром будем судить и спасаться от руки обидчика.

Последняя фраза прозвучала странно на этом пыльном чердаке. Илья хотел спросить, кого реб Нахум собрался утром судить и как он намерен это делать, но мысль ускользнула, потерялась в темноте, а у него уже не было сил ее вернуть.

Илья уснул. И тут же проснулся. Наталка с силой дёргала его за руку.

— Вставайте! Вставайте же! Вам пора.

До чего же эта, новая Наталка, беспокойная и чем-то бесконечно напуганная, была не похожа на ту, которую помнил Илья. Вроде бы и ситуация мало отличалась от осенней, но хозяйка хаты вела себя иначе, совсем иначе.

— Я вам собрала с собой немного, картошка тут, яйца, — на столе уже лежал небольшой свёрток с едой. Да, в этом она осталась прежней. Илья поблагодарил и начал укладывать рюкзак. На дворе раз, потом ещё раз басовито бухнул пёс. Наталка замерла на секунду и бросилась к двери.

— Всё! Всё! Уходите! Быстро! Быстро!

Пёс грохотал густым и яростным лаем. Времени выяснять, что случилось, не было, Илья сгрёб одной рукой реба Нахума, другой подхватил рюкзак и выскочил во двор. На краю огорода, видимо, с лета ещё стоял стожок, и он успел добежать до этого стожка прежде, чем во двор вошли четверо с белыми повязками полиции на рукавах.

Они пришли не с обыском и не с проверкой. Илья не разбирал слов, слышал лишь мужские голоса, в которых не было угрозы, может быть, только возбуждение людей, вернувшихся после непростой и хорошо выполненной работы. Говорили, перебивая друг друга, кто-то пошутил, и в ответ нервно, с вызовом рассмеялась Наталка. Весь двор был у Ильи на виду, и, наверное, только он один мог понимать, что происходило здесь в эти минуты, но до конца не понимал и он.

Полицаи заглянули ненадолго, вскоре трое распрощались и ушли под несмолкающий собачий лай, а Наталка с четвёртым скрылась в хате. Оставшись во дворе один, пёс не успокоился. Мощный крутолобый зверь тёмно-коричневой масти сидел, крепко упершись передними лапами в землю, глядел на стожок, за которым прятались Илья со стариком, и продолжал лаять.

— Этот пёс нас чует, — сказал реб Нахум. — И он не замолчит, пока мы здесь. Пошли, Элияху.

Илья кивнул. Они уходили вовремя, не поздно и не рано. Им опять повезло, эту встречу с Наталкой можно было считать предупреждением: в дороге, когда каждый шаг — это риск, поневоле начинаешь искать смысл во всем. Пусть так, пусть эта неудача считается везением, но у Ильи, как и раньше, не было ответа на главный вопрос: как быть со стариком?

В задании его маршрут был определен ясно: Кобеляки — Миргород — Лубны, и после — Киев. В Кобеляках он попал в облаву, а о том, что творилось в эти месяцы в Миргороде и Лубнах, Илья уже знал от Клавы Мишко. Вместе с Хоролом, Лубны и Миргород стали настоящим треугольником смерти, и теперь Илья должен был пройти через этот треугольник со старым ребом за спиной.

Пожалуй, он мог бы выбрать другой маршрут так, чтобы перейти Днепр по льду южнее Канева, и снова выйти в район Таганчи. Там он знал всё, все дороги: он пройдёт через Таганчанский, а после через Москаленковский лес, а потом… И тут Илья понял, как он поступит. Он понял, кому поручит старика и кто сделает для него всё, что сможет. Решение лежало перед ним столь же очевидное, сколь и непростое. Из Москаленок он пойдёт в Киев через Фастов, а путь на Фастов лежит через Кожанку. Илья оставит реба у родителей Феликсы, хотя бы на месяц, а на обратном пути, возвращаясь с задания, он его заберёт. Лучшего места для старика сейчас не найти во всей Украине.

8.

— О чём вы теперь молитесь, ребе?

Реб Нахум всю дорогу что-то нашёптывал. Временами Илья прислушивался, но известные ему слова в бормотании старика мешались с незнакомыми, а смысл туманился и терялся.

— Я просто рассказываю, что вижу, что с нами происходит, ведь всё это удивительно, согласись. Я рассказываю о людях, об этой дороге, о себе и о тебе.

— Кому вы рассказываете? Богу?

— Себе рассказываю. Но и Ему, думаю, тоже интересно послушать. От кого Он ещё узнает, что я чуть не вылетел из мешка, когда ты, как кролик, прыжками уносился от этой доброй и несчастной женщины, которую скомканной бумажкой несёт мутный поток? Или то, что у нас порвался пакет с сухарями, и я теперь весь в крошках, как отбивная — хоть сейчас на сковородку.

— Да, смешно, — согласился Илья. — А без вашего рассказа Он этого так и не узнал бы? Раньше, говорят, у Него получалось. Теперь иначе?

— Нам не повредит, если Он всё увидит ещё и моими глазами, — старик поддержал шутливый тон Ильи, но потом замолчал. — Ты ведь о другом хотел спросить, верно? Нет? Хорошо, я скажу за тебя. Почему Он позволяет уничтожать нас тысячами в каждом городе и в каждом местечке, всех до единого, и конца этому не видно? Почему мы засыпаем без веры в рассвет, а, просыпаясь, боимся не дожить до заката? Почему Он это терпит Сам и заставляет терпеть нас? Почему Он не прекратит все немедленно, не восстановит порядок вещей, ведь Он всеведущ, справедлив и всемогущ?

Нет, ни одного из этих вопросов Илья задавать и не думал. Другие мог бы, но на эти он давно знал ответ: ни в этом