Я начинаю жить - Энни Янг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Игорь, я не могла до тебя дозвониться, – оправдываюсь я, кусая соленые губы. Может, он забыл телефон дома?
– Я не хочу тебя видеть, уходи, – уже спокойно говорит он и отворачивается от меня.
Медленно пячусь назад, пока кто-то не хватает меня сзади и не говорит ласковым маминым голосом:
– Дорогая, ему нужно время. Он сейчас не в себе. Ты должна это понимать…
Что она говорит дальше, я практически не слышу. В ступоре смотрю на её шевелящиеся красные губы. Она успокаивает меня, гладит по голове, заглядывает в мои пустые глаза. Но мне это не нужно.
Он винит меня. Игорь во всем обвиняет меня. А я… я виновата? Если бы Андрей не поехал за мной, был бы сейчас жив, верно?.. Голова кружится от множества царапающих меня изнутри вопросов, на которые сама я не в состоянии ответить.
– Мам, я виновата, да? – судорожно вцепившись в ее руку, спрашиваю я.
– Нет, конечно, ты не виновата, – теплая, слабая улыбка.
– Тогда почему он так сказал?
– Потому что ему сейчас больно, – мягко объясняет мама, словно маленькой девочке. – Он не хочет ни с кем разговаривать. Игорь ни в коем случае не винит тебя, дорогая.
– Мама, я не глухая, тебе ясно?! Я сама слышала, как он это сказал.
Отмахиваюсь от её рук, намеревающихся в очередной раз приласкать меня, и в сопровождении безжизненной тени, нависшей надо мной, ухожу прочь.
Выбегаю на улицу. Долгое время стою, терзая себя тридцатиградусным морозом и роняя слезы. Горячие капли прожигают тонкий слой снега и оставляют дыры. До самого черного асфальта. Судорожно втягиваю ртом холодный воздух и отмираю, бреду по снегу, не разбирая дороги.
Кровь на руках…
Что это значит?
А значит это, сердце в муках,
Дрожа, в твоей пульсирует ладони;
Алые роняет капли на асфальт.
Глава 32. В аду
31 декабря 2019.
Вторник.
Как считаете, нормально – провести новогодние праздники, лежа в собственной кровати с температурой под сорок? Если вспомнить, чем обернулся для меня прошлый праздник, то пусть лучше так, в лихорадочном бреду. Чтобы забыть душераздирающий ад, случившийся со мной – со всеми – в ту злополучную ночь. Чтобы ничего не чувствовать. Чтобы не болело внутри. Чтобы не горело…
Я сильно заболела после бесцельной прогулки в ту ночь, и уже неделю как валяюсь в постели. Попытки мамы уговорить меня поехать в больницу заканчиваются истеричным взрывом и подушкой, летящей в дверь. И как я умудрялась делать это, находясь в полном бессилии? Не понимаю.
Сегодня мне полегчало, но от этого не легче. Воспоминания как по цепочке возвращаются ко мне и заставляют вновь и вновь прокручивать события недельной давности. Они больно ударяют в сердце, с каждым разом всё с большей силой.
Вечер. В дверях появляется мама. Молча садится на диван, потом очень осторожно дотрагивается до моего плеча, боясь вызвать очередной приступ истерии.
– Алекс, милая, как ты себя чувствуешь?
– Не знаю, – честно отвечаю я.
Внутри пустота какая-то. Затишье перед бурей?
– У тебя появляется румянец на щеках – хороший признак, – замечает она, ласково улыбнувшись.
– Пусть не появляется, я не хочу.
Я слышу ее громкий вздох, ощущаю горечь.
– Какая-то ты… отстраненная. Алекс, нужно возвращаться к жизни.
Никак не реагирую на её слова. Тогда она продолжает:
– Не хочешь узнать, как прошли похороны?
Она была там. Без меня.
– Они были три дня назад, – говорю я безжизненным голосом.
– Да, но мы ведь так и не поговорили об этом.
– Не поговорили, – неосознанно вторю я.
– Да и ты страшно болела, – горько вздыхает она. – Не хочешь узнать, как там Игорь?
– Игорь? – встрепенувшись, переспрашиваю я.
– Да, как он, тебе не интересно?
Приподнимаюсь и сажусь в постели, поправляю растрепанные волосы.
– Он… он спрашивал обо мне?
Мама на миг опускает глаза, но этого достаточно, чтобы понять, что… он не спрашивал обо мне, а значит – не хочет меня видеть. Всё еще. Слезы буйно рвутся наружу, но я запрещаю им течь.
Она поднимает сочувственный взгляд и говорит:
– Алекс, он потерял семью. Андрей был его единственным родным человеком, а теперь… у Игоря никого не осталось.
– У него есть я, – возражаю я.
– Да, ты права. У него есть ты. Но ты должна понимать, что боль от потери близкого человека так просто не проходит. К тому же, как я поняла, сестра Игоря перед смертью поручила Андрея ему, чтоб он позаботился о нем.
Если я сейчас открою рот и заговорю, то из глаз рекой хлынут слезы. Не знаю, как они взаимосвязаны, но это так. Поэтому просто беззвучно киваю, больно кусая изнутри слизистую щеки.
– Алекс, он чувствует вину. Он корит себя за то, что не смог уберечь родного племянника, думает, что…
– Я понимаю это, мам, – не выдерживаю я. – Я очень хорошо его понимаю, – делаю судорожный вдох. – Ему больно, он… – еще один прерывистый вдох, – думает, что подвел ее. Свою сестру. Но, мам, я так хочу ему помочь. Я хочу быть рядом с ним, но он не позволяет мне.
У меня дрожат губы и мокнут потихоньку щёки.
– Милая, – она обнимает меня, – всё пройдет, вот увидишь. И у вас с Игорем всё наладится.
– А если нет? Мам, а что, если нет и он бросит меня?
– Ну что ты, он же любит тебя. Знаешь… любовь – это константа, она становится ею, как только находишь родственную душу. А вы с Игорем как раз такие души, и вы нашли друг друга, – говорит она, заглянув в мои глаза. – Да и как он может оставить тебя, такую золотую девочку?
– Мам, эпитет неудачный, – бормочу я, выбравшись из объятий.
– По-моему, в самый раз. – Она мягко улыбается. – По пироженке, а?
Мотаю головой: «Нет».
– Давай, – уговаривает мама, коснувшись моей кисти. – Ты уже несколько дней ничего не ела. Исхудала совсем. Да и Новый год стучится… Я принесу?
Неуверенно открываю рот, но… она уже бежит к двери, и через секунды три звучные каблуки, мчащиеся по ступенькам вниз, доносятся до моих ушей. А меньше, чем через минуту, мы уплетаем мамины фирменные новогодние пирожные…
1 января 2020.
Среда.
Вот и прошел Новый год. Вернее, он наступил и идет. Начиная с сегодняшнего дня. И кстати… с днем рождения меня! Мне исполнилось двадцать.
Когда-то, неделю-две назад – кажется, с тех пор прошла вечность, – я с теплотой, с трепетом в сердце представляла наш с Игорем совместный Новый год. Наш первый Новый год. Я мечтала провести его вдвоем. Только я и он. Нам больше никто и не нужен… Но мои мечты рухнули в один день. Рассыпались и закатились в щель между досок, где обитает непроглядная тьма. Оттуда нет пути назад. Они там и останутся. Обреченные и несбыточные…
Дождь зимний лил весь день,
Стуча, терзая стекла окон.
Сквозь капли непокорных слез,
Силясь что-либо разглядеть,
Я в них смотрела бесконечно долго.
В припухшие глаза вонзались
Лишь серость небесных свод,
Шепча ехидно о
