Брижит Бардо. Две жизни - Джеффри Робинсон

Она больше не путешествует. Но, с другой стороны, она и раньше не была особой любительницей и всякий раз, уезжая куда-то, с радостью возвращалась домой.

На протяжении семи лет ее уединения от мира, те немногие из людей, с кем Бардо продолжала общаться, поняли, что она наконец взрослеет и, среди всего прочего, постепенно открывает для себя одну из важнейших человеческих добродетелей — терпение.

Среди тех, кто так считает, — Мижану. «Когда мы были детьми, Брижит вряд ли можно было назвать образцом терпения и выдержки. Но теперь, кажется, до нее дошло, что глупо требовать во всем безупречности и совершенства. Порой куда мудрее идти на уступки».

Вот что думает по этому поводу д'Ормаль: «Единственное, что вам надо знать, чтобы понять Брижит, что в душе она — сельская жительница. Ей нравятся незамысловатые вещи. Она обожает все в крестьянском стиле. И не любит пускать пыль в глаза. Если Брижит что-то делает, то лишь потому, что ей это нравится. Она поступала так всю свою жизнь, но люди отказывались ей верить. Им казалось, что когда она начала носить платья в клеточку, то лишь для того, чтобы создать на них моду. Нет, такое не в ее привычках. Брижит нарядилась в платья в клеточку лишь потому, что сельские женщины носили их и сто лет назад. После той жизни, которую ей приходилось вести и которая была ей ненавистна, она вернулась к природе, потому что именно к ней лежит ее душа. Это то, что ей по-настоящему дорого. Это то, в чем сама она».

Во время французских региональных выборов в марте 1992 года д'Ормаль помогал в организации личного офиса Жан-Мари Ле Пена в Ницце. Ле Пен — противоречивая фигура, лидер крайних правых в лице так называемого «Национального Фронта».

Однако д'Ормаль с пеной у рта доказывает, что его отношения с Ле Пеном не касаются «Национального Фронта».

«Я не состою в НФ. Просто мы давно знакомы с Жаном-Мари. И как мне кажется, люди несправедливы ко мне, когда смешивают эти две вещи. Да, я помогал наладить работу его личного офиса, но вовсе не предвыборную кампанию «Национального Фронта»».

Несмотря на все его заверения, д'Ормаля так и не оставили в покое, ведь его имя самым непосредственным образом связано с именем Брижит. В свою очередь, за ней тоже потянулся шлейф дурных слухов, так как многие во Франции решили, что уж коли ее муженек связан с НФ, то они больше не желают иметь ничего общего с ее фондом.

«Я аполитична», — утверждает Брижит. И друзья готовы подтвердить, что она никогда не интересовалась политикой. Ей безразличны политические деятели, а их взгляды и подавно. Бернар — да — большой любитель пускаться в политические дискуссии, но только не Брижит. Однажды, будучи приглашенной на небольшой скромный обед к соседям, Брижит не выдержала и заранее позвонила, чтобы предупредить их: «Только прошу вас, никаких разговоров о политике». Пока беседа не касалась политических тем, рассказывают ее соседи, она просидела за столом, словно девчонка-подросток, держа д'Ормаля за руку, и буквально смотрела ему в рот.

По правде говоря, случались и исключения из правил, когда Брижит оказывалась куда менее аполитична, нежели на словах. В 1974 году она поддержала избирательную кампанию Валери Жискар д’Эстена и даже расхаживала по Сен-Тропезу в футболке с надписью «Жискара в президенты».

В целом она была о нем высокого мнения, хотя неизменно критиковала за пристрастие к охоте. При каждой встрече она заводила старый разговор о том, что-де пора прекратить эту бесчеловечную забаву. При первом же удобном случае она считала своим долгом напомнить ему, что это не только низменное занятие само по себе, но и дурной пример для подрастающего поколения. Брижит не стеснялась высказывать все, что думает. «Это в ваши-то годы. Неужели вы до сих пор не понимаете, что пора зачехлить оружие!»

В лучшем случае он мог ответить ей: «Да, да» — и уклониться от каких-либо обещаний.

Однажды она не на шутку на него рассердилась, причем не где-нибудь, а во время телепрограммы, и он не удержался и спросил ее: «Неужели вы никогда не бываете терпимы по отношению к вашим недругам?»

Но Брижит тотчас поставила его на место, заявив: «Я как раз-таки очень терпима, но не приемлю варварства».

Подобно Миттерану, все эти годы французские политики оказывали ей знаки внимания — собственно говоря, то была цена за право быть сфотографированным с нею рядом, — поскольку многие из них, в особенности пришедшее к власти поколение, выросшее на фильмах с ее участием, все еще воспринимало ее как Б. Б.

Стоит ли говорить, что она не упускала случая, чтобы высказать им все, что думает. Им тотчас давалось понять, — причем прямым текстом, — что она — Брижит Бардо и поэтому здесь хозяйка, и единственное, о чем она намерена вести с ними разговор, — это о благоденствии животных.

Не секрет, что политики от этого не в восторге, ведь Бардо порой ставит их в щекотливое положение. Она срывает с них маски, причем ей совершенно безразлично, какая партия находится сейчас у власти. Она донимает их. Сначала она заманивает их в сети «Б.Б», а затем, обнажив шпагу, бросается в поединок уже как Брижит Бардо.

У нее есть свои четко обозначенные приоритеты, и политики — даже те, что вызывают у нее восхищение, — явно не входят в их число.

Когда в 1988 году Францию с визитом посетил польский президент Лех Валенса, он заявил, что, в первую очередь, желал бы сделать две вещи — взглянуть на Эйфелеву башню и познакомиться с Брижит Бардо. Брижит получила приглашение лично от Франсуа Миттерана, и поскольку к Валенсе она относилась с глубочайшим уважением за то, что при нем страна наконец-то смогла вздохнуть полной грудью, то дала согласие встретиться с ним в неофициальной обстановке. Никакой прессы, никаких фоторепортеров. Никаких политических заявлений. Лишь встреча с глазу на глаз. Казалось бы, все было улажено. Но в то утро в Сен-Тропезе нездоровилось одному из ее псов. Брижит принесла свои глубочайшие извинения — ей, право, искренна жаль — и осталась дома лечить собаку.

А с Жан-Мари Ле Пеном ей довелось встретиться несколько раньше.

В 1962 году она навещала в госпитале солдат, вернувшихся домой после ранения в Алжире. В тот же самый день к солдатам приехал Ле Пен. Они не были знакомы, но он знал, кто она такая, и попросил, чтобы их вместе сфотографировали. Через тридцать лет, когда