Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память - Андрей Кручинин

«Мы ведем борьбу за Русское Национальное дело – дело восстановления нашей Родины как свободного, единого и независимого Государства.

Мы ведем борьбу за право самого народа путем свободных выборов и голосования в Учредительном Национальном Собрании определить свою судьбу в устройстве государственной власти и в удовлетворении потребностей земледельцев в земле и рабочих [ – ] условиями и обстановкой труда [90].

Чуждые религиозной нетерпимости – мы ведем борьбу за то, чтобы никто не смел посягать на наши древние и чтимые народом святыни и нашу веру.

Наша родина стоит перед потерей государственной и национальной самостоятельности и разделом.

Большевики, обещавшие народу мир, хлеб и свободу, дали ему братоубийственную войну, голод и гнет неограниченной власти кучки людей, лишенных Родины, веры и чести.

Мы ведем борьбу за то, чтобы их уничтожить…

Если это не удастся, то не только народные чаяния не получат осуществления, но наступит роковой час, когда нашей судьбой неминуемо станут распоряжаться другие».

Уязвимы ли эти формулировки с точки зрения политической или экономической программы? Безусловно – они слишком неконкретны, – но ведь ни разработка, ни объявление таких программ не были целью Александра Васильевича при написании приказа для прочтения «во всех ротах, эскадронах, сотнях, батареях и командах». Зато принципиальные положения сформулированы достаточно четко: борьба за существование, а не за какую-либо программу; неизбежность этой борьбы, поскольку противник несет уничтожение самим основам жизни (вере в Бога, свободе и самостоятельности народа и государства); наконец, идеал свободы, самостоятельности и справедливости, который, даже не будучи конкретным, апеллирует в сущности к инстинктивному восприятию и потому не может не быть понятным. «Часто приходилось слышать, что Белое Движение не имело успеха потому, что его лозунги были неопределенны и непонятны. Это ложь и лицемерие, – писал генерал Казанович, доблестно сражавшийся на Юге. – Подняв наше старое трехцветное знамя, Корнилов и те, кто с честью носили это знамя после него, обещали Отечество… Опомнитесь, русские люди! Какие вам нужны еще лозунги?»

Говорилось тогда, говорится и сейчас, что лозунг Отечества смысла не имеет, – иногда с апелляцией к «недостаточной сознательности» народа, для которого Отечество персонифицировалось в Царе и само по себе якобы не существовало. Однако на поверку эта аргументация довольно уязвима: для сибирского крестьянина или забайкальского казака образ Царя был не более конкретен, чем понятия об Отечестве. Представления о сакральном характере монархической власти в начале XX века утрачивались «простым народом» не в меньшей степени, чем «образованными классами», и далекий Царь был подчас столь же непонятен, как и «расплывчатое» Отечество; и показательны крестьянские разговоры, зафиксированные на Юге России не больно-то грамотным деникинским агентом: «желание крестьян получить землю а на счет правление говорят что если будет земля у нас тогда пусть будет и царь нам все равно» [91]. Более основательно другое мнение – о равнодушии широких народных масс к идее «Учредилки». А вот каково было подлинное отношение к Учредительному Собранию Верховного Правителя России?

Весьма скверную услугу оказал Александру Васильевичу генерал Иностранцев, приведя в своих воспоминаниях «саркастический» рассказ о реакции адмирала на уже известную нам ноту союзников: «Во-первых, я им ответил, что Учредительное Собрание или, вернее, Земский Собор я собрать намерен, и намерен безусловно, но лишь тогда, когда вся Россия будет очищена от большевиков и в ней настанет правопорядок, а до этого о всяком словоговорении – не может быть и речи. Во-вторых, ответил им, что избранное при Керенском Учредительное Собрание – за таковое не признаю и собраться ему не позволю, а если оно соберется самочинно, то я его разгоню, а тех, кто не будет повиноваться, то и – повешу! – Тут Верховный Правитель снова засмеялся. – Наконец, при выборах в настоящее Учредительное Собрание пропущу в него лишь государственно-здоровые элементы и людей работоспособных и знающих, а не говорунов. Вот – какой я демократ! – Адмирал снова рассмеялся и снова оглядел всех нас». Чрезвычайно благодарный материал для тех, кто желает выставить Колчака убежденным «диктатором» и глумливым «антидемократом», – эта цитата, однако, не выдерживает сопоставления с подлинными текстами как ответа союзникам, так и заявлений, сделанных Верховным Правителем для русской аудитории.

«В день окончательного разгрома большевиков моей первой заботой будет назначение выборов в Учредительное Собрание… – писал Колчак в своей ответной ноте. – Признавая себя ответственным перед этим Учредительным Собранием, я передам ему всю власть, дабы оно свободным решением определило будущее устройство государства…» Эти слова имеют не официальное, а очень «личное» звучание, и то же можно сказать о выступлении Александра Васильевича перед представителями сибирской прессы 28 ноября 1918 года, в первые дни после принятия верховной власти.

«Раз будут созданы нормальные условия жизни, – говорил тогда Колчак, – раз в стране будут царить законность и порядок, тогда возможно будет приступить и к созыву Национального Собрания.

Я избегаю называть Национальное Собрание – Учредительным Собранием, так как последнее слово слишком скомпрометировано. Опыт созыва Учредительного Собрания, собранного в дни развала страны, дал слишком односторонний партийный состав. Вместо Учредительного Собрания собралось партийное, которое запело интернационал и было разогнано матросом. Повторение такого опыта недопустимо.

Вот почему я и говорю о созыве Национального Собрания, где народ в лице своих полномочных представителей установит формы государственного правления соответственно национальным интересам России [92].

Я не знаю иного пути к решению этого основного вопроса, кроме того пути, который лежит через Учредительное Собрание».

О том же говорилось и в присяге, которую Колчак в торжественной обстановке принял 29 января 1919 года (принятие присяги было следствием его собственного настоятельно выраженного желания):

«Обещаюсь и клянусь перед Всемогущим Богом и Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом быть верным и неизменно преданным Российскому Государству как своему отечеству. Обещаюсь и клянусь служить ему по долгу Верховного Правителя, не щадя жизни моей, не увлекаясь ни родством, ни дружбой, ни враждой, ни корыстью, и памятуя единственно о возрождении и преуспеянии Государства Российского. Обещаюсь и клянусь воспринятую мною от Совета Министров верховную власть осуществлять согласно с законами государства до установления образа правления свободно выраженной волей народа.