2017 - Ольга Славникова

Муть в аквариуме постепенно оседала, внутри было как в перевернутой вверх дном дамской сумке. Обрывки водорослей серебрились на поверхности воды, осевшей на треть, и рыбины, с мордами будто металлические маски, не плавали, а как-то барахтались там, бултыхая рваными хвостами.

Рука Татьяны, которую Крылов сжимал, должно быть, слишком сильно, все еще была сырая и холодная.

– Скажи, ты любила его? – Это был вопрос из разряда тех, задавать которые не следует ни в коем случае.

– Ну вот, опять мы о муже, – лукаво улыбнулась Татьяна, бодая Крылова в плечо. – Все как в прежние времена. Ладно, если ты добрался сюда, значит, выяснил уже про нас с Василием Петровичем. Мы были женаты год. Любила ли я его? Не знаю. Но вот теперь, теперь… – лицо ее, подрумяненное каким-то новейшим косметическим способом, сделалось набожным. – Теперь я буду любить его всю жизнь, как родного отца. Представляешь, он мне завещал все, все! И квартиры, и домик в Цюрихе, и ценности, и деньги! Какой он оказался хороший человек!

– И ты все это возьмешь? Правда, возьмешь? – изумился Крылов, еще ничего не понимая. – А как же мы с тобой?

– Ах, у нас с тобой все было чудесно. Но сейчас я просто не могу об этом думать. – Татьяна выдернула у Крылова руку и стала быстро-быстро вертеть на груди тяжеленькое золотое украшение. – Василий Петрович, когда уходил в экспедицию, дал мне коды кредиток, пароли банковских счетов, рассказал, где у него какие тайники. Но я, конечно, не смела тронуть ни крошки, жила на зарплату. Помнишь, у нас с тобой совсем не было денег? Я даже боялась, что слишком много знаю, вдруг до прихода Василия Петровича что-то оттуда пропадет. Понятия не имела, сколько там чего. И даже на поминки ни копейки не взяла!

Крылова болезненно кольнуло. Он, в общем, догадывался, что на момент похорон Татьяна была при деньгах. О происхождении этой суммы лучше было никогда и ни с кем не говорить.

– А в прошлый четверг меня пригласил адвокат, – продолжала рассказывать Татьяна, вдохновенно глядя в пространство. – Он прочитал завещание. И тогда я поняла, что все теперь мое! Не могу передать, что со мной стало. Кажется, я там разбила что-то. Они все улыбались, когда выпроваживали меня из офиса. Ты не поверишь, сколько денег оказалось на счетах у Василия Петровича! Вот угадай, сколько?

Крылов машинально пожал плечами.

– Ладно, тогда держись за что-нибудь. – Татьяна поверх очков сделала веселые и страшные глаза, но вдруг крепко зажмурилась и упала навзничь на потекшую было с кровати розовую шубу. – Нет, не скажу! Пусть это будет только мое! Вот веришь – ночью не могу спать больше трех часов. Вдруг проснусь, как от толчка, и сразу вспомню – сколько! И меня будто подбросит! Брожу по старой своей квартирке и думаю – как же я жила тут так долго?

Теперь тот счастливый блик, что мелькал перед Крыловым на улице, будто безобидный солнечный зайчик, обратился в полное и невыносимое сияние счастья. Таня смотрела в потолок, будто на звездное небо, и в сердце ее горела звезда. То, что еще недавно принадлежало Крылову – сплющенная пятнистым шелком маленькая грудь, длиннопалая стопа с выпирающей косточкой, затянутая в какой-то черный, не соответствующий дорогим обновкам сиротский чулочек, – было здесь, но словно отправлялось на какой-то склад.

– Давай поговорим о нас. – Крылов резко, за локоть, усадил Татьяну рядом с собой. – Я тебя люблю. Запомни это как следует. Шутить с этим я тебе, извини, не позволю. Мы долго экспериментировали, а теперь я хочу начать с тобой нормальную жизнь. Как у всех нормальных, правильных людей.

Татьяна глядела на Крылова чужими, слишком яркими глазами. Казалось, она совершенно ослепла. Крылов еще крепче стиснул скользкий локоток, который она попыталась поднять, чтобы защитить свою нестерпимую звезду, пробившую ее насквозь.

– Нам с тобой эти деньги не нужны. Ты одна еще могла бы принять наследство, но если мы будем вместе, тогда никак. – Крылов упрямо не отводил слезящегося взгляда от счастливого огня, казалось выжигавшего Татьяну изнутри. – Мы никогда не узнаем точно, как умер профессор. Но когда он умирал, мы предавали его. Не только ты, но и я. Нам не справиться с этими деньгами. Не знаю как, но эти деньги нас сомнут. Стоит ли оно того? У профессора были еще жены, они сейчас немолоды. У него остался сын. Пусть они унаследуют…

– Ты что, с Луны свалился? О каком предательстве ты говоришь? – перебила Татьяна, и знакомое выражение недовольства проступило сквозь туговатую, явно сделанную накануне подтяжку лица. – Не бери на себя слишком много. Да, встречались, ну и что? Если хочешь знать, в этом браке у меня и до тебя был один любовник. Неделю, но был. А как по-другому мне было все это терпеть?

– Подожди, подожди. О мертвых либо хорошо, либо ничего…

– К черту! – Татьяна резко вырвалась, вскочила, оказавшись ростом чуть не под потолок. – Это не мы, это Василий Петрович ставил эксперимент! Думаешь, я от хорошей жизни пошла за него? Нет, нет, и он прекрасно это знал! Я надеялась, что он хоть чем-то порадует меня. Теперь, при таких деньгах, даже страшно подумать, как мало мне было нужно. Крохи, сущие крохи. А какие бы это во мне растопило льды! Такие, с которыми жить нельзя, уж можешь мне поверить. Пойми, я ведь не туфелек хотела и не духов. Я хотела быть ему благодарной. Мне надо было дать хоть какой-нибудь повод! А Василий Петрович будто специально выдерживал меня во всем старом, в старой квартире. Он туда наведывался в гости! Говорил, что будет ждать хоть вечность, пока я его полюблю. Вечность – подумать только! Как он смотрел на мои порванные колготки, развалившиеся сапоги! Будто ожидал, что от его недовольства они сами по себе срастутся. Не поверишь, как мне было страшно. Будто все мои вещи истлевают на мне, как на покойнике в могиле. Ведь люди вечность не живут!

Говоря все это, Татьяна лихорадочно рылась в карманах нахохленной шубы, извергавшей на пол новые денежные пачки. Достала сигареты в плоской тисненой коробке, золотую зажигалку, обметанную мелкой бриллиантовой сыпью. Высекла трясущийся огонь, втянула его целиком сигаретой-соломинкой, будто коктейль.

– Теперь ты хочешь, чтобы я отказалась от денег. Так вот что я тебе скажу. Неудачник не тот, кто не имел шанса, а тот, кто шанс получил и им не воспользовался. – Татьяна заходила по комнате, оставляя на паркете сырые узкие следы. – Я не собираюсь присоединяться к неудачникам. Потому что такое происходит с человеком раз и навсегда. У них у всех глаза становятся будто с болотной водой! Черт, черт! – Татьяна затрясла рукой с зажатой между пальцев сигаретой, сгоревшей за несколько затяжек, будто бенгальский огонь. – Никак не привыкну к этим дорогущим слимам, а тут и пепельницы нет! Вообще ничего нет в этой квартире, будто все тут по пальцам сосчитано!

Поозиравшись, Татьяна утопила окурок в луже на стеклянном столе, где он сразу же разбух и лопнул, как попкорн. Весь янтарный паркет был в Татьяниных длинных следах, точно заяц петлял, спасаясь от погони.

– Ну, хорошо. – Крылову тоже смертельно хотелось курить, но он ничего не мог делать здесь, в условном пространстве, где всякий посторонний предмет казался нарисованным на голой плоскости. – Может, и у меня через пару месяцев будут деньги. Не обещаю, но вероятность велика. Почему бы тебе не предпочесть мои деньги этому злосчастному наследству?

– Ты думаешь, я такая корыстная? – Татьяна с саркастической улыбкой покачала головой. – Что такое деньги для меня? Я тебе скажу. Всего лишь вопрос жизни и смерти. Я не о своем здоровье. Отравление у меня довольно легкое, Василий Петрович вообще не обращал внимания, будто у меня всего лишь пуговица оторвалась от пальто. Пара уколов по пять тысяч евро каждый – и все как рукой снимет. Но у женщин, пойми, есть одно заболевание: старость. Лет до тридцати все мы равны, все в своих правах. А дальше одни продолжают жить, а другие начинают умирать. Раньше закон природы действовал одинаково для всех. Поэтому старость не была такой отвратительной. А как теперь? Ведь все есть: сыворотки, пластика, нанотехнологии. Женщина за пятьдесят обязана тратить на себя несколько тысяч евро в месяц. И чем дальше, тем больше. Но даже если она топ-менеджер, незаменимый сотрудник, достойный представитель среднего класса – силы-то кончаются. И загнанную лошадь отправляют на заслуженный отдых! А пенсии хватает – поесть и за квартиру заплатить. Медицинская страховка – смешно! Даже стоматология теперь за отдельные деньги. А где их взять, кто-то может мне сообщить? Вечно молодым, конечно, никто не остается. Но ты видел богатых старух? Они как куклы! А все остальные – как грязь. И ты понимаешь, что речь идет о моей жизни? Ты осознаешь, что я родилась и умру?!

Крылов, мигая горячими глазами, слушал этот монолог и чувствовал, что Татьяна опять воздействует на него напрямую – всей силой своего существа бьет в какую-то незащищенную точку, буквально сверлит в нем дыру. Он и сейчас не смог бы сказать, сколько ей все-таки лет. Мерзлая дымка, скрывавшая возраст, исчезла, место ее заняла гидрокосметика, должно быть, вроде той, которой пользовалась Тамара, нанося на лицо густые, совершенно бесцветные жидкости из толстых склянок синего фотозащитного стекла, где прозрачные сиропы были черны, как питьевые порции ночи. Должно быть, у Тамары и Тани будет теперь довольно много общего – к примеру, золотое украшение от Tiffany, которое Татьяна продолжала машинально крутить, казалось взятым из одного из Тамариных сейфов. Радикальное омоложение скоро сделает Татьяну прорезиненной, с температурой тела на градус ниже человеческой нормы. Ее осевший животик станет прямым, с мускулами как панцирь черепахи, исчезнет милый шрам, похожий на тонкую нитку лапши. И что останется тогда?