Пять поэм - Низами Гянджеви

Искендер дает прощальный пир Нушабе

и размышляет о новом походе

Весной, в дни праздника новруза, Искендер устраивает пир. Нушабе со своими прекрасными спутницами — украшение пира, но ни сам царь, ни его воины не глядят на красавицу, — Искендер всех приучил к сдержанности. После этого тихого, пристойного пира Искендер подносит Нушабе богатые дары… Искендер созывает на совет мудрецов и воинов. Он говорит им, что снова собирается в поход. Пока он не пройдет все края земли, он не вернется в Рум. В этих походах он надеется найти край, где люди счастливы. Воины готовы следовать за царем. Искендер рад, он одаривает их. Но теперь его мучают опасения, что разбогатевшие воины будут нерадивы в походе. Мудрец Булинас советует всем воинам зарыть свои богатства в земле, поставив значки — меты, чтобы их можно было разыскать. В дальнейшем, говорит Низами, войска вернулись домой другой дорогой, вернулись просветленные духом, и воинам уже не были нужны зарытые сокровища. Все воины поступили в монастырь, а опись кладов отдали настоятелю. На эти средства монастырь оплачивал труд служителей.

Искендер с помощью отшельника завоевывает Дербентский замок

Воины Искендера спрашивают его, почему он так жалует святых отшельников, когда все победы обеспечили ему только они, воины. Если молитва сильнее меча, они побросают мечи. Искендер не отвечает им. Вскоре войска приходят к Дербентскому проходу. В этом ущелье стоит замок. Сидящие в замке разбойники не хотят пропускать войска Искендера. Он осаждает замок. Стенобитные машины оказываются бессильными разбить его мощные стены. Осада затягивается. Искендер узнает, что поблизости в горах живет святой отшельник, и отправляется к нему. По просьбе Искендера отшельник творит молитву — стены замка тут же рушатся, разбойники сдаются Искендеру. Что же все-таки сильнее, — спрашивает он теперь своих воинов, — ваши мечи и стенобитные машины или молитва хилого старца? Воины видят правоту Искендера. Построив в Дербенте стену — защиту землепашцев против набегов кочевников, войска отправляются дальше, к замку Сарир, где хранятся волшебная чаша и трон Кей-Хосрова.

Искендер отправляется в замок Сарир

Повелитель Сарира выходит навстречу Искендеру с богатыми дарами. Он спрашивает завоевателя, что привело его в эти края. Тот отвечает: он пришел побыть у трона великого Кей-Хосрова и заглянуть в волшебную чашу, ибо ему стал неясен его дальнейший путь. Он должен узнать свою судьбу и укрепить душу. Искендеру устраивают в замке пышный прием. Он посидел немного на троне Кей-Хосрова, почтительно облобызал его, сошел и принял бирюзовую волшебную чашу, полную вина. Испив из этой чаши, Искендер рассуждает о бренности: все люди умрут, думает он, как умер мощный владыка Кей-Хосров.

Искендер проникает в пещеру Кей-Хосрова

Кей-Хосровову чашу, о кравчий, возьми,— Так отрадно сверкает она пред людьми. Пусть вином она будет полна и готова Для того, в ком сиянье царя Кей-Хосрова. * * * Правосудья носитель! Светлее зари Озаряющий мир! О второй Муштари! Есть у нас Кей-Хосров! И живет во мне вера, Что не трудно узреть нам царя Искендера. Хоть с небесной те звезды ушли высоты, Продолжатель Хосроев сверкающих — ты. И спокойно, о Властный, ты властвуешь в мире, Потому что с их помыслом царствуешь в мире. Хоть весь мир восприял твоей славы чекан, Хоть тобою покой миру нашему дан, Обольщаться тебе все же миром не надо: Будет небо твоим вожделеньям не радо. Что с влюбленными в мир мир свершает, взгляни! Как не ласков он с ними! Как страждут они! Окружая престол вихрем злым и веселым, Как играет он тем, кто играет престолом! Опьянившихся сладким дурманом вина Поразил он, — по в чем же была их вина? Если ты — Кей-Хосров, семь кишверов приявший, Если ты — Искендер, все величье познавший, То от чаши и зеркала [413]все свои дни Больше блага имей, чем имели они. Что б ни делал, сбирай ты припасы в дорогу: Ты без добрых деяний не надобен богу. О даритель венцов! О горящий венцом! О завещанный нам венценосным отцом! Веселись, хоть ушли те, что веселы были, Ты — в венце, хоть венцы все они позабыли. Пусть красив этот сад, как фазанье крыло, Отцветет он, как всё, что когда-то цвело. Прочь ушел кипарис: нет царя Ахситана! [414] Ты ж цвети всем цветением крепкого стана. Пусть, ко мне снисходя, дал мне силу и вес И вознес он меня до высоких небес, Оценил ты меня еще выше, — в награду Дал бродить мне по царственной щедрости саду. Пусть же звезды, что правят земною судьбой, Дверь отрад раскрывают всегда пред тобой! Никого тебе равных, о щедрый, не стало. Так живи, чтоб сиянье твое мне блистало! Что ж еще я свершил? Где носило меня? По каким бездорожьям гонял я коня? * * * Видя чашу и трон с его древним узором,— Трон, что служит отрадою только лишь взорам, Ибо каждый престол для души и ума Всех сидящих на нем — не престол, а тюрьма,— Царь позвал Булинаса. Пред чашей Хосрова Сел мудрец, чтобы тайны не стало покрова На устройстве сосуда, который умел Отражать буйный мир и чреду его дел. Взор вперил Булинас в надпись дна золотого И прочел начертанье от слова до слова. Там, где чаша скреплялась, узрел он, дивясь, Еле видимых строк прихотливую вязь. И вгляделись и царь и мудрец в эти строки И расчет их постигли премудрый, глубокий, И все числа, что были таимы в строках, Затвердил Булинас, затвердил шаханшах. И когда возвратился к румийским пределам Искендер, то владеющий разумом смелым, Прозорливый мудрец, помня чашу сию, Астролябию круглую создал свою. Искендер, древней чаши познав построенье И на троне прославленном отдохновенье, Молвил так: «Ради дремы не сядет вовек На священный престол ни один человек!» И тогда Булинас чародейные знаки Начертал на престоле великом, и всякий, Кто б воссел на престол, его блеском влеком, Был бы вмиг с него сброшен внезапным толчком. Я слыхал, что и ныне толчками порою Угрожает престол и дрожит над горою. И, в Сарире побыв, все увидевши там, Словно сам Кей-Хосров, царь пошел ко вратам. Трон и чашу он знал! И царю Искендеру До́лжно было узреть Кей-Хосрова пещеру. Управитель Сарира немало труда Положил, чтоб с Владыкой пробраться туда. В бездорожье кремнистом, возвышенном, тесном Скакуны их дрожали пред всем неизвестным. Даже скользких тропинок скала не хранит! Разбросал по осколкам осколки гранит. …Воет ветер, гремит о граниты подкова. Закричал проводник: «Вон приют Кей-Хосрова. В нем уснул он. Взгляни! Труден, тягостен путь: Со скалы на скалу нам опасно шагнуть. Для чего устремляться, как будто за кладом, К недоступной пещере по этим громадам, Рыть ногтями дорогу под сумрачный кров? Ты страшись в ней уснуть, как уснул Кей-Хосров! Путь всех тех, кто срывал с неизвестного полог, Был и скользок, и крут, и мучительно долог. Поверни повода. Жизнь бесценна твоя, А быть может, в пещере таится змея!» Слез с коня Искендер. Нет, не придал он веры Слову спутника! Должно дойти до пещеры! Устремился он к ней. Шел водитель пред ним, Шел за ним Булинас. Был не явственно зрим Тесный вход, о котором твердили поверья, И достиг Искендер темной тайны преддверья; И объял Искендера неведомый страх: Устрашился творца этот праведный шах. Видит трещину царь между тесных расселин, Верно, путь этот стиснутый смертным не велен! Все ж пробрался в пещерную глубь государь, Чтоб увидеть останки уснувшего встарь. Лишь мгновенье прошло, и сверканьем багровым Низкий свод засверкал… «Здесь, под этим покровом,— Молвил царь Булинасу, — огонь и пары? Что за тайна в расселинах этой горы?» И взглянул Булинас: вся пещера изрыта И сверкает огонь из провала гранита. Словно кладезь, глубок был и страшен провал, И огонь языки в нем свои извивал. Эту пламени пасть мы узреть не могли бы: Заградили ее каменистые глыбы. Булинас ищет путь, ищет пламени суть. Нет, еще не сияет познания путь! И веревкой мудрец обвязал себе пояс, Стал спускаться он вглубь, в страшной пропасти кроясь. Уяснить он хотел себе свойство огня, Что пылал, как пожар уходящего дня: Не рассеян, а собран огонь! Искендера Мудрый спутник постиг: это вспыхнула сера. Знак он подал. Подняться ему помогли. Помолился мудрец о Владыке земли. И сказал: «Поспешим! Этот кладезь не влагу, Но огонь лишь сулит. Бойся! Дальше ни шагу! Душит сера, там все только ею полно. Это жаром ее все вокруг сожжено. Знал о ней Кей-Хосров — был он сведущ без меры,— И укрыл камень мудрости в пламени серы». [415] Царь молитву прочел, мускус бросил в огонь, Сделал шаг и услышал, как ржет его конь. Но из тесной лощины исхода не стало, И с вершины спуститься надежд было мало: Туча встала над морем, направила бег На вершину горы и просыпала снег. Был засыпан весь мир, всем живущим на горе, От вершин до ложбин, от равнины до взгорий. Искендер заблудился; как слезы, с ресниц Снег он сбрасывал. Видя, что нету границ Белоснежным буграм, к белоснежным вершинам Вышли люди из замка. В порыве едином Удалось вкруг лощин им завал разгрести И с трудом утоптать снег на скользком пути. С их помогою царь, на коне понемногу Все сугробы осилив, увидел дорогу. Лишь павлин отобрал у блестящей Хумы Белоснежную кость, [416] — мир исполнился тьмы, И украсивший трон и все области мира С Булинасом спустился с вершины Сарира. Он вернулся в свой стан, и над ним, как всегда, Неизменного счастья сияла звезда. Отдохнул он от зноя и темного страха, Что объял его в мрачном прибежище шаха. Распростертое тело, что в усталь пришло, Под рукой растиральщика дрему нашло. Тихо спал Искендер, повелитель всевластный, До рассвета, явившего свет свой неясный, А когда вспомнил день о просторе земном, И разбил в небесах свою флягу с вином, И на глину земли бросил пруд бирюзовый Благовонных стеблей золотые покровы,— Повелел государь и вина и сластей Принести и созвать и своих и гостей. Благодушный царевич, властитель Сарира, Был на месте почетном в течение пира. Царь с царевичем чаши вздымали в руках. Упоен был напитком рубиновым шах, А затем Искендера рука к одаренью Приступила. Услада и сердцу и зренью Потекла перед гостем: венцы он обрел, Ожерелья, из кости слоновой престол; Златотканый кафтан, на котором Плеяды Из жемчужин и яхонтов тешили взгляды; Из большой бирюзы сотворенный сосуд, Мог войти апельсин в углубленный сосуд; Кубок маленький, грань его так и пылала, Весь он вырезан был из огромного лала; Лучезарный поднос; как цветущий миндаль, Был красив его блещущий горный хрусталь; Десять гордых коней, их алмазные сбруи Так сверкали на них, как источников струи; Сто верблюдов поджарых и с крепкой спиной, Шедших с грузом поклаж вереницей одной; Из каменьев цветных, что скрывали сосуды На столе пирования, — целые груды. Каждый спутник царевича, славя судьбу, Всю расшитую золотом принял кабу, Так рукой тороватой Властителя мира Было щедро украшено царство Сарира. К длани царской царевич с лобзаньем приник, И в свой горный удел повернул он свой лик. В барабаны забили; подобные буре, Зашумели войска; стяг вознесся к лазури. В степи тронулся шах; воин, страшный врагам, Безмятежно стремился к морским берегам; И в степях поохотился он две недели, И знамена опять свод небес приодели.