Европейская поэзия XVII века - Автор неизвестен

ОНОРА ДЕ РАКАН

Вы, что смеетесь надо мной,Желая, чтоб мой путь земнойВсегда был орошен слезами,Взгляните, сколько горьких мукНа долю выпало мне вдругС тех пор, как разлучен я с вами.

Досталось, видно, неспростаМне все, что может нищетаПрибавить к своему проклятью:Я нахожусь в жилье пустом,Где служит грязный пол столом,Скамьей, буфетом и кроватью.

Хозяин наш, в недобрый часПриняв за гугенотов нас,Вдруг вылетел быстрее пули.По грязи мчался ои, чуть жив,Детей в корзину посадивИ унося свои кастрюли.

Растерян и глупей, чем гусь,Я в этом доме нахожусь,Где даже нет, по крайней мере,Того, что привлекло б воров,Поскольку этот жалкий кровОстался без окон и двери.

Дождь льется, гром гремит вдали,И у причалов кораблиПодпрыгивают, как собаки.Слуга мой с ветром в спор вступилИ мне из шапки смастерилФонарь, мерцающий во мраке.

Свой страх преодолев с трудом,Хозяин наш вернулся в домВ довольно скверном экипаже.Он не причесан, не умыт,Притом такой имеет вид,Как будто уличил нас в краже.

Однако старец этот вдругСтал уверять, что нам он друг,И старомодно поклонился.При этом нос его кривой,Как шея черепахи злой,Наморщился и удлинился.

В лохмотьях несколько солдат,Томясь от голода, лежатСо мною рядом на соломеИ принимаются опятьСвои победы вспоминатьИ толковать о де Бапоме.

Вот так беседу мы ведем,И вроде все нам нипочем,Хотя душа тоской объята.Болтают все наперебой:Один — как брал Патэ, другой —Как осаждал Фужер когда-то.

Хозяин, видя, что у насЕще остались в этот часНадежды смутные на ужин,Заводит речь о том, что он,Увы, последнего лишенИ, в довершение, недужен.

А я, кто обречен судьбойВсе время видеть пред собойИ всякий сброд, и мрак невзгоды,Я вам стихи пишу, как встарь,Покуда не потух фонарьПод завыванье непогоды.

Мой ангел, свет моей души,Когда прочтете вы в тишиПослание из тьмы осенней,И если, голову склоня,Не пожалеете меня,Мне нет надежды на спасенье.

Тирсис, пора и нам подумать о покое:Полжизни прожито, и что еще другое,Как не могильный холм, в конце пути нас ждет?Мы много видели; неведомая силаПо морю бурному корабль наш носила,Для тихой гавани настал теперь черед.

На милости судьбы рассчитывать не стоит:Кто верит в них — тот слеп, дом на песке он строит,Вознесся высоко — к паденью будь готов.Деревьям гром грозит — тем, чьи вершины выше,И бешенство ветров скорей разрушит крышиДворцов властителей, чем кровли пастухов.

О, счастлив тот, кто смог изгнать желанье славыИз сердца своего, кто избежал отравыСтремлений суетных, безрадостных забот,Кто временем своим распоряжаться волен,Имеет скромный дом, судьбой своей доволенИ невозможного не хочет и не ждет.

Возделывает он то поле, на которомТрудился дед его, он равнодушен к спорам,Что власть имущие ведут между собой,Не тщится разгадать причины непогодыИ за одним следит: чтоб не погибли всходы,Когда грозит бедой им ветер грозовой.

Страстей своих король, он знает, чем гордиться:Межа его земли — империи граница,Дом — Фонтенбло и Лувр, закрытый для чужих;Он не завидует ни пышности, ни славеЗемных властителей, себя считая вправеНе видеть их самих, а лишь портреты их.

Он видит, что нужды его семья не знает,Он видит, как в полях колосья серп срезает,Как виноградари срывают виноград,И кажется ему, что влажные долины,Холмы зеленые, просторные равниныДары осенние вручить ему спешат.

Порой преследует оленя он по следуВ лесах, где солнца луч не празднует победуНад вечной полумглой, спускающейся с крон;Порою лай собак ведет его к поляне:Там заяц, что бежал с такою прытью ране,Находит смерть свою в местах, где был рожден.

Порою бродит он недалеко от домаИ смотрит, как ручьи бегут из водоема,Как серебро блестит средь золота снопов.Порой с пастушками он вместе отдыхаетНа ложе травяном, которое не знаетИных завес, чем тень от сросшихся кустов.

Он старости своей печальное соседствоВстречает без тоски под кровлею, где детствоОн раннее провел, где набирался сил;Ведет он счет годам по урожаям снятым,Но листьям, что шуршат своим опавшим златом,Стареет он, как лес, что сам же насадил.

На быстром корабле, ветрам и волнам внемля,Не будет мчаться он в неведомые земли,Чтоб там отыскивать сокровищ скрытых след;Не жаждет славы он, о лаврах не хлопочетИ встретить смерть свою он в той постели хочет,В которой умерли его отец и дед.

В порту взирает он, как ветер, дуя рьяноИ предвещая нам начало урагана,Желанья буйные зажег в людских сердцах,Но также видит он, что смертных ожидает:В то время, как один на небо попадает,Другой, растерзанный, толпою втоптан в прах.

Пусть не владеет он роскошными дворцами,С их капителями, колоннами, коврами,Пусть роскошь не вошла в приют его простой,—Он видит, как зима сменяется весною,Ковер живых цветов он видит пред собоюИ наслаждается живою красотой.

Поверь мне, час настал, когда расстаться надоС цепями рабскими, что носят за оградойСверкающих дворцов, где стережет беда:Близ дуба мощного кустам расти не мило,От солнца прочь бегут все прочие светила,Страшась в его лучах исчезнуть навсегда.

Так долго тщетные надежды мы питали!Так долго милостей напрасно ожидали!А зависть в миг один разбила все мечты;Они — всего лишь дым, они — посев, чьи всходыВсегда подвержены причудам непогодыИ пе зерно дают, а чахлые цветы.

Глушь, сердцу милая! Вдали от жизни шумной,Вдали от суеты, от роскоши безумнойЯ начал забывать страданья прошлых дней.Долины тихие, ручьи, лесные тени,Вам видеть довелось души моей смятенье,Теперь свидетели вы радости моей.

ФРАНСУА ДЕ МЕНАР

Клориса, я всегда тебе служил послушно,Всю жизнь свою давно поверг к ногам твоим,Зачем отказывать мне в счастье равнодушно,Коль я считаю дни моих последних зим?

Должно ль твое лицо скрываться под вуальюИ траурный наряд помехой быть любви?Пора быть радостной, расстанься же с печалью,Сиянье глаз твоих мне наконец яви.

Где твой веселый нрав, твое благоразумье?Что сделалось с твоей холодной головой?Быть верной мертвому ревнивцу — вот безумье,Ужель охвачен им и светлый разум твой?

Ты не дала обет жизнь доживать вдовою,Никто не стоит жертв, будь хоть сам Цезарь он,Покинул муж твой дом — ты быть должна живою,Но плачешь ты, и в скорбь я снова погружен…

Пусть горести мои превысят радость втрое,Пускай сменяются династьи королей,Пусть Гектор вновь падет, пускай пылает Троя,Но все ж я не смирюсь с суровостью твоей!

Я не сегодня стал твоим рабом смиренным,Почти что сорок лет прошло уже с тех пор,Но с обожанием я вижу неизменнымСредь темных локонов серебряный пробор.

Я перед девочкой склонялся, пламенея,Пленили навсегда меня твои черты,Но в руки ты взяла светильник Гименея —Скрыл в сердце я любовь, так пожелала ты.

Я слова данного вовеки не нарушу,Признаньями в любви не стану тешить свет,И если иногда я открываю душу,Наперсники мои не выдают секрет.

Тоскуя, ухожу я в дикие дубравы,Им исповедуюсь и жалуюсь скале,И утешенья мне нашептывают травы,Когда в тени густой лежу я на земле.

Я от тебя бежал в тоске в чужие страны,Я именем твоим будил лесную даль,Италии моря не врачевали раны,И флердоранжа цвет не исцелял печаль.

Вниманья не дарил я берегам старинным,Что сам Нептун почтил присутствием своим,Я грезы предпочел хожденью по руинам,И видел я твой лик, осматривая Рим.

Клориса, страсть моя сильнее год от года,И все века земли не знают равной ей,С улыбкой нежною любуется природаОгнем моей любви, огнем твоих очей.

Ты славилась красой чудесной с колыбели,И так же, как рассвет, прекрасен твой закат,И щеки свежие ничуть не побледнели,Как будто бы года твое лицо щадят.

Без страха наблюдай конец всего земного,И лучше на себя ты в зеркало взгляни;Ты лилии белей, румяней розы снова,Зима тебе опять весны приносит дни.

И хоть уже стою я на краю могилы,Седеет голова, и остывает кровь,Немеет разум мой, и угасают силы,Но теплится во мне пока еще любовь.

Положит скоро смерть конец моим страданьям,И Парка оборвет существованья нить.Как будешь ты внимать отчаянным стенаньямТой тени, что могла так долго ты томить!

Клориса, сможешь ты забыть мою кончину?Молчать, коль обо мне с тобой заговорят?Иль ты раскаешься, когда я мир покину,Захочешь наконец снять траурный наряд?

Ведь если б мне пришлось тебя оплакатьНичто в беде моей мне не могло б помочь,Я бы ослеп от слез, я б обезумел в горе,Но предавался бы любви я день и ночь.

Обидно мне и жаль до слез,Что честолюбию в угодуТы венценосцам в дар принесСвой пыл, и юность, и свободу.

Все эти пышные домаВладык с их свитою лукавойНе что иное, как тюрьмаДля горемык, покрытых славой.

Тот, кто вознесся высоко,Там в тайном страхе пребывает,Надежды призрак там легкоБлагоразумным управляет.

Там обещанья — звук пустой,Мудрец там не дождется ласки,И, окруженный мишурой,Не лица видит он, а маски.

Мой сын, желанья королейЗаконы преступают смело,И зло порою им милейЧем добродетельное дело.

Блажен, кто в тихом уголкеЖивет в безвестности великой,От сильных мира вдалеке.Вдали от свиты их безликой.

Мой сын, так смеет говоритьС тобою царедворец бывший,Ума набравшийся и житьВ уединении решивший.

Прощай, Париж, прощай! Ты видишь, я усталПоддерживать огонь на алтаре Удачи.Хочу я видеть вновь мой край лесов и скал,Где все мне по душе и где живут иначе.

Ни за богатством там не надо гнаться мне,Ни жалких почестей не надо домогаться;Что бедность при дворе, то в сельской тишинеМогло бы, как и встарь, достатком называться.

С тех пор, как понял я, что век наш развращенИ что достоинство ни в грош не ставит он,Одно мне дорого — мое уединенье.

В нем жизни каждый миг, и радости, и больЛишь мне принадлежат… Жить в рабском подчиненьиПостыдно для того, кто сам себе король!

Места пустынные, где я так мирно жил,Мой одинокий дом в тени высоких сосен,Нас королевский двор уж год как разлучил,Но к вам я возвращусь; двор для меня несносен.

Достоинство и честь встречают здесь враждой,Здесь во дворцах живет невежество и чванство,И стыдно мне, что я, усталый и седой,Питал надежды здесь и верил в постоянство.

Смешной слепец, я мнил опору обрестиВ краю, где все обман, где все ведут путиК ловушке золотой, к великому паденью.

О сосны, я хочу увидеть вас опятьИ под чудовищно прекрасной вашей сеньюНаперекор судьбе о смерти размышлять.

В сапожном деле отличитьсяПьер в годы юности сумел;Хотя он прошлого стыдится,Зато изрядно преуспел.

Теперь, торговец сапогами,Завел он в парке у себяФонтаны, гроты, пруд с мостами —Не хуже, чем у короля.

И, продолжая в том же роде,Он приказал прорыть канал,Чьей ширине и многоводьюМог удивиться б кардинал.

Не ограниченный запретом,Опустошить он мир готов,Чтоб стол его зимой и летомБыл полон лакомых кусков.

И дом его похож на чудо,В лепных узорах потолок,Из золота его посуда,Из серебра ночной горшок.

Что я глупец, мне ясно ныне;Ведь сколько я потратил дней,Чтобы устроить склад латыниВ несчастной голове моей!

Отец мой шел не в ногу с веком,И, не предвидя мой провал,Он к древним римлянам и грекамМеня на выучку послал.

О Музы! Что мне делать с вами?Простите, но пора кончать:В наш век нельзя прожить стихами,Уж лучше сапоги тачать.

Писатель редкий, ты бы могОбогатить свое семействоНе хуже, чем любой налогОбогащает казначейство.

Но только не в цене теперьСтихи у нас: закрыта дверьУ власть имущих для поэта.

И вот я думаю подчас:В наш век куда нас мчит Пегас?Увы! К воротам лазарета.

Все то, что создано тобой,Покрыто словно пеленою;Твои творенья — мрак ночной,Не озаряемый луною.

Мой друг, гони ты эту тьму!Ведь тут нужны жрецы и маги,Чтоб объяснить нам, почемуИ что доверил ты бумаге.

А если что-то утаитьТебя преследует желанье,Зачем так много говорить?Куда верней хранить молчанье.

МАТЮРЕН РЕНЬЕ