Приключения-85 - Сергей Плеханов

— Не получилось?

— Как же могло получиться, если…

— И вы его убили. Да, да. Не стройте глазки. Неоказание помощи больному — тоже преступление.

— Он был мертв! — громко шепчет Король. — Он был совсем холодный, когда я пришел! Честное слово! Вы не верите! Я пришел, дверь у него открытая, он сидит лицом в машинку. Я думал — он заснул. Я подождал. Даже закурил.

— Сколько выкурили?

— Не помню… Две. «Шипку»… Понимаете, неудобно будить человека…

— Чтобы предложить ему взятку. Понимаю.

— Я потом тронул его руку, а она холодная. И глаза открыты. И… и…

— И вы сбежали? — Очень мне не хотелось верить Артуру Королю.

— Да…

— И было это…

— В три. Три утра.

— Почему выбрали такое время? Разве нельзя было утром?

— Он… он же меня… то есть, я ошибся со счетом… А он сказал: читайте газеты… Ну и… В общем, я испугался, что не успею…

— Почему нельзя было пораньше?

— Я же работал! Мы же в час закрываем! Пока деньги сдать, убраться, переодеться. В два только расходимся. Товарищи могут подтвердить. Нет, правда!..

Смерть наступила от половины второго до двух. Не позже двух, во всяком случае. От «Нептуна» до Гатаева даже на такси минимум полчаса. Да, не получается…

Король полез в пачку своей «Шипки», ничего в ней не нашарил. Смял, сунулся в карман, вытащил четки. Красивые, какие-то резные, зашевелил ими сквозь пальцы. Говорят, очень успокаивает нервы. И сосредоточивает. Нервы, значит…

— Ну-ка, — протягиваю руку.

Король не понял интонации и вдруг заныл:

— Я машинально. Честное слово. Я верну, конечно. Пожалуйста! Я даже забыл совсем о них.

— О чем?

— О четках. У этого… Гатаева на табурете. Рядом с чашкой лежали…

Я молчу. Только смотрю на него в упор. Потом кладу четки в карман, возвращаюсь в зал — к своему столику.

— Вы сейчас больше похожи на бандита, чем на милиционера, — говорит Светлана.

— Тогда я вас провожу, — ляпаю невпопад.

И провожаю. Поздно. Такси не попадаются. Идем пешком. Она молчит. Я молчу. Она чувствует, умница, что мне не до нее. Правильно чувствует. Вот и молчим.

Только когда я «до свиданья» говорю, она добавляет: «До завтра, да?»

— До завтра, до завтра. Идите. Вахтерши в общежитии — народ с богатым воображением, а вы только приехали, и уже какой-то полубандит вас среди ночи провожает.

— Вы когда завтра придете?

Черт меня знает когда! Когда высплюсь. А прийти надо. Светлана здесь ни при чем, а вот четки Бурилову показать надо…

Сашка стучит мне в комнату и будит, когда уже наступают сумерки. Выспался, называется!.. Но это оказываются не сумерки, хотя уже около трех дня. Это оказываются тучки. И обложили они небо по-черному. И горит наш мотопробег синим пламенем. Но Сашка заинтригован моим сонным бормотанием, когда я ему по возвращении из «Нептуна» пытался связно рассказать, что и как. Но связно не смог. И голова до сих пор трещит. Наверно, «камуфляжная» сигарета действие оказывает — та, которой я дымил за столиком.

Сую голову под кран. Слышу, как Сашка спрашивает про Короля Артура. Отвечаю, что Король — ерунда, что в квартире Гатаева был еще кто-то.

Сашка вертит пальцем у виска:

— Соображаешь, нет?! Получается, что полгорода сбежалось к Гатаеву! Так не бывает!

Ишь, не бывает! Есть много на земле, мой друг Горацио… Почему не бывает? Почему бы одному из гостей не быть некурящим?! Что я вообще прицепился к этим окуркам?! Хотя, если бы не они, то на этого неизвестного гостя я бы не вышел. А может, это четки Бурилова?

Ю. А. Дробышева снова не было. Да он мне и не нужен был. Мне нужен был Бурилов. Он был. Скандалил с практиканткой-студенткой, моей вчерашней «собутыльницей». Вполголоса. Машинный стрекот в разгаре, и все в одной комнате. Чайник со свистком воду сварил — шкаф свистит ультразвучно, финской баней пахнет, деревом разогретым и паром. Чайник туда от пожарников запирается, чтобы не конфисковали. И стрекот прекращается, все с чашками торопятся. Сердобольная Сидорова в секретариат звонит по местному: «Старик! Скипел!» А Бурилов со Светланой продолжают пикироваться:

— Нет, вы посмотрите, Дмитрий Викторович! Это восьмиклассница пишет?! Это компьютер какой-то пишет! Его на лозунги запрограммировали, и он пишет! Нет, вы посмотрите! «С большим энтузиазмом девушки принялись за работу… старались оправдать доверие старших… где показали свою огромную любовь к швейному делу… добросовестно трудились на благо общества». А вы пишете: к печати!

— Это рабкор писал! Ясно, девочка! Пишет как умеет! А тема важная. А сдача материалов у нас до шестнадцати ноль-ноль! Вы, девочка, уже полчаса назад должны были положить готовый оригинал мне на стол!

Я опять, конечно, помешал. Но из вежливости спросил:

— Я не помешал?

Бурилов из вежливости ответил:

— Ну что вы… Значит, договорились, девочка! Готовите оригинал, и чтобы через пятнадцать минут он был у меня на столе!

— Я Дробышева дождусь! — лезет в бутылку Светлана.

Бурилов пожимает плечами — сама же напрашиваешься! И демонстративно сосредоточивает внимание на Михаиле Сергеевиче Федорове.

Я спрашиваю:

— Когда вы двадцать шестого вечером были у Гатаева, телефон звонил раза три или три раза? Только точно. Подумайте.

— Что тут думать! Три, точно! Я же еще тогда сказал.

— А вот такая штука вам на глаза не попадалась? — И достаю четки.

Он как-то странно замолчал. Потом говорит:

— Где именно?

— На табурете. Рядом с машинкой.

— Нет. Я бы ее заметил, штуку эту. Ну, четки. Я как раз, когда в гости прихожу, не знаю, куда руки девать. У Гатаева их не было. Но…

— Что?!

— Знакомая финтифлюшка! — говорит Ю. А. Дробышев, сдирая с себя насквозь мокрый пиджак. — Дождина хлещет!.. А-а, чайком балуемся! — И берет у Бурилова четки. — Что, опять он здесь?!

Светлана подскакивает к и. о. редактора и тараторит, жалуясь на Бурилова. Бурилов хило ухмыляется и возражает, что автор — старый испытанный рабкор, что немного суховато, но тема актуальная — школьники на производстве, и типография на дыбы встанет, если опять опоздаем со сдачей номера.

— Я тебе опоздаю! — отрывается от чая «старик». Ему, ответственному секретарю, первому принимать удар и с типографией сражаться.

— Я же говорю! — говорит Бурилов.

— Старики! Ну что вы, старики! — увещевает пожилая очаровашка Сидорова.

А мрачноватый тип (Селихов, наверно) продолжает с машинисткой прихлебывать чай — не обращает внимания, привык.

Дробышев просматривает письмо, накаляется:

— А-а! Старый испытанный рабкор, говоришь?! Это ты его в печать подписывал, когда он писал «шефы на турнепсе складывали корнеплоды корнеплодами вниз»?! Нет, ты отвечай!