Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

Накинув розовый капот, Мэгги принялась расплетать длинные черные косы, а Люси, усевшись у туалетного столика и склонив набок голову — совсем как хорошенький спаниель, — не сводила с нее любящего взгляда. Если вам покажется неправдоподобным, что такая обстановка располагает молодых леди к сердечным излияниям, я позволю себе напомнить вам, что человеческая жизнь таит в себе, много неожиданного.

— Надеюсь, дорогая, ты сегодня вполне насладилась музыкой?

— О да. Она и теперь не дает мне заснуть. Если бы я всегда могла вдоволь слушать музыку, мне больше ничего на свете не было бы и нужно: она придает силы и одушевляет меня. Пока звучит музыка, жизнь представляется мне такой легкой; не то что порой, когда она давит на плечи, как непосильная ноша.

— Чудесный голос у Стивена, правда?

— Боюсь, нам с тобой трудно судить об этом, — смеясь, промолвила Мэгги; она села и, тряхнув головой, откинула назад свои длинные волосы. — Ты далеко не беспристрастна, а меня и шарманка в восторг приводит.

— Скажи, Мэгги, что ты думаешь о нем? Говори все — и хорошее и плохое.

— По-моему, тебе не мешало бы иногда быть более небрежной с ним. Для влюбленного он держится слишком уверенно и непринужденно. Влюбленному пристало больше робеть.

— Что за вздор, Мэгги! Неужели кто-нибудь может робеть передо мной? Он, может быть, показался тебе самонадеянным? Но ведь ты не испытываешь к нему неприязни?

— Неприязни? Бог с тобой! Можно подумать, будто я так избалована блестящим обществом, что на меня никак не угодишь! Да и могу ли я испытывать неприязнь к тому, кто намерен сделать тебя счастливой, глупышка! — Тут Мэгги ущипнула украшенный ямочкой подбородок Люси.

— Завтра вечером мы сможем музицировать с еще большим успехом, — сказала Люси, просияв. — Стивен привезет с собой Филипа Уэйкема.

— О, я не могу с ним видеться, Люси! — сказала Мэгги, побледнев. — Во всяком случае, я должна сначала спросить позволения у брата.

— Неужели Том такой деспот? — воскликнула изумленная Люси. — Ну хорошо, я все возьму на себя, мы скажем ему, что это моя вина.

— Нет, дорогая, — начала Мэгги, запинаясь, — я обещала Тому — еще до смерти отца — я поклялась ему, что никогда без его ведома и согласия не буду видеться с Филипом. И мне очень страшно возвращаться к этому разговору — я боюсь, мы снова поссоримся.

— Вот уж никогда не слыхала ничего более странного и нелепого. Что плохого мог сделать бедный Филип? Позволь мне поговорить об этом с Томом.

— Нет, нет, дорогая, не надо, — взмолилась Мэгги. — Я сама пойду к нему завтра и скажу, что вы ожидаете к себе Филипа. Я и раньше хотела просить Тома, чтобы он снял с меня свой запрет, но все как-то не могла собраться с духом.

Некоторое время обе молчали. Потом Люси сказала:

— Мэгги, ты от меня что-то скрываешь, а у меня от тебя нет секретов.

Мэгги отвела взгляд от Люси и погрузилась в раздумье. Затем, повернувшись к ней, промолвила:

— Мне очень хотелось бы рассказать тебе о Филипе, только, Люси, никто не должен знать, что ты в это посвящена, и уж прежде всего — сам Филип и мистер Стивен Гест.

Рассказ длился долго. Мэгги никогда раньше не случалось облегчать душу подобной исповедью, она никогда не говорила с Люси о таких сокровенных вещах, но милое лицо, склонившееся к ней с сочувственным интересом, и маленькая рука, сжимавшая ее руки, как бы побуждали ее высказаться до конца. Только в двух случаях она не сказала всей правды. Она умолчала о том, что и по сей день терзало ее сердце, — об оскорблениях, которые ее брат обрушил на Филипа. По-прежнему она закипала гневом при воспоминании об этой обиде, и тем не менее ей — как из-за Тома, так и из-за Филипа — невыносима была мысль, что еще кто-нибудь узнает об этом. И она не могла заставить себя рассказать Люси о последней ссоре ее отца с мистером Уэйкемом, хотя отдавала себе отчет, что именно это воздвигло непреодолимый барьер между ней и Филипом. Она сказала только, что теперь понимает Тома, который, в сущности, прав, утверждая, что при нынешних обстоятельствах не может быть и речи о ее любви и браке с Филипом. Да и мистер Уэйкем тоже, конечно, не даст своего согласия.

— Вот, Люси, и вся моя история, — сказала Мэгги, улыбаясь сквозь слезы. — Видишь, как и сэра Эндрю Эгьючика,[92] „меня однажды тоже обожали“.

— Я вижу другое: я поняла, почему ты так хорошо знаешь Шекспира, да и все прочее, что стало тебе известно уже после того, как ты покинула пансион. Мне всегда казалось это чудом, одним из твоих загадочных свойств. — Люси опустила глаза и задумалась, потом, снова взглянув на Мэгги, добавила: — Как прекрасно, что ты любишь Филипа. Вот уж никак не предполагала, что ему выпадет такое счастье. И, по-моему, ты не должна от него отказываться. Сейчас, конечно, есть препятствия, но со временем они могут отпасть.

Мэгги покачала головой.

— Да, да! — настаивала Люси. — Сердце мне подсказывает, что так и будет. Во всем этом есть что-то романтическое, это так не похоже на то, что бывает в жизни, — да ничего иного я от тебя и не ожидала. И Филип будет боготворить тебя, как принцессу из волшебной сказки. О, я до тех пор не буду знать покоя, пока не изобрету способа уговорить всех. И ты сможешь выйти замуж за Филипа, когда я… тоже выйду замуж. Разве это не чудесная развязка грустной истории моей бедной, бедной Мэгги?

Мэгги попыталась улыбнуться, по невольно вздрогнула, словно на нее внезапно повеяло холодом.

— Ты совсем замерзла, дорогая, — сказала Люси. — Ложись скорее в постель, да и мне давно пора. Боюсь даже подумать, который теперь час.

Они поцеловались, и Люси ушла, унося с собой признание, под влиянием которого она воспринимала последующие события. Мэгги была совершенно искренна, она и не могла быть иной. Но сердечные излияния порой вводят в заблуждение, даже когда они бывают вполне искренними.

Глава IV БРАТ И СЕСТРА

Мэгги отправилась к брату уже в середине дня. Чтобы застать его дома, она выбрала тот час, когда он приходил обедать. Том нанимал комнату у человека не совсем ему чужого. Наш друг Боб Джейкин вот уже восемь месяцев как с молчаливого согласия Мампса обзавелся женой, а также одним из тех старинных, прорезанных лабиринтами коридоров диковинных домишек на берегу Флосса, где его мать и жена предоставляли любителям речных прогулок две лодки, в которые он вложил часть своих сбережений, и сдавали внаем гостиную и свободную спальню, чтобы, как говорил Боб, не впасть в грех от безделья. Вот при каких обстоятельствах, к удовольствию обеих заинтересованных сторон, Том в качестве жильца водворился в доме Боба.

Дверь отворила жена Боба. Это была крохотная женщина, обликом своим напоминавшая голландскую куклу; рядом с матерью Боба, вдруг выросшей за ее спиной и заполнившей весь проход, она производила то же впечатление, что и люди, которые так кстати для скульптора постоянно толпятся у подножия огромных статуй, подчеркивая их грандиозность. Открыв дверь, крохотная женщина низко присела и подняла на Мэгги взгляд, полный благоговейного трепета; но как только Мэгги проговорила с улыбкой: „Могу я повидать брата?“ — она, придя в необычайное возбуждение, обернулась и воскликнула:

— Матушка, матушка, скажите Бобу — это мисс Мэгги! Господи, да входите же, мисс, — продолжала она, распахнув боковую дверь, и, стремясь предоставить гостье как можно больше места, так плотно прижалась к стене, что почти слилась с ней.

Грустные воспоминания нахлынули на Мэгги, когда она вошла в тесную гостиную, которую только и мог теперь ее бедный брат называть своим домом, — а ведь в минувшие годы это слово обозначало для них обоих отчий кров со всеми привычными с детства и милыми им предметами. Однако не все в этой комнате было незнакомо Мэгги. Взгляд ее сразу же упал на большую Библию, и вид этой ветхой книги отнюдь не способствовал тому, чтобы разогнать грустные мысли. Мэгги молчала, отдавшись воспоминаниям.

— Не присядете ли вы, мисс? — сказала миссис Джейкин и, смахнув со стула несуществующую пыль своим передником, подняла за уголок эту принадлежность туалета и со смущенным видом поднесла ее к лицу, не переставая при этом с интересом рассматривать Мэгги.

— Значит, Боб дома? — спросила Мэгги, овладев собой и улыбаясь этой оробевшей голландской куколке.

— Да, мисс, только он, должно быть, моется да наряжается, пойду-ка я погляжу, — сказала миссис Джейкин, исчезая за дверью. В самом скором времени она возвратилась, храбро выглядывая из-за спины мужа, который, появившись во всем великолепии своих белоснежных ровных зубов и голубых глаз, еще с порога почтительно кланялся Мэгги.

— Как поживаешь, Боб? — спросила Мэгги, протягивая ему руку. — Я собиралась навестить твою жену и, если миссис Джейкин не возражает, приду к вам на днях именно с этой целью. Но сегодня меня привело другое: мне надо поговорить с братом.