Реки не умирают. Возраст земли - Борис Бурлак

Когда все разошлись, Николаев устроил гостей на ночлег в своей палатке, где стояли две кровати, сам же перебрался к Зиновию Егорову.

Полевой стан долго не затихал. Дольше всех доносился приглушенный говор из вагончика, в котором находилась молодежь, но потом и  т р е т ь я к о в к а  угомонилась. А Павла никак не могла уснуть, переворачивалась с боку на бок. Георгий спросил ее:

— Понравился тебе Зиновий Никанорович?

— Хорош. Таким я его и представляла.

— Жаль, что пьет мужик.

И тогда она поделилась своими впечатлениями о золотоискателях,  о  в ы б и т ы х  и з  к о л е и.

— Глаз у тебя профессиональный, — Заметил Георгий. — Как ты верно разгадала их.

— Так они видны сразу.

— Ну, не скажи. Помню, у Нас на Таймыре в одной из партий неплохо играл заученную роль работяги бывший власовец. Там же мне довелось лицом к лицу столкнуться с другим типом, которого я считал не больше, чем сбежавшим алиментщиком. Как-то заблудились мы с ним по пути из Талнаха в Норильск. Метет черная пурга, свету не видать. Он мне и говорит: «Не боишься, начальничек? Я же могу запросто приколоть тебя сейчас». — «Но без меня ты наверняка уж пропадешь в тундре», — отвечаю ему как можно веселее. «Ну раз не боишься, то не трону», — сказал он. А у самого финский нож за голенищем валенка. К утру мой спутник, кажется, потерял всякую надежду на спасение. Нервы у него сдали, и он, как перед смертью, поведал мне всю страшную историю своих убийств и грабежей...

Павла долго молчала, ожидая окончания рассказа, пока не поняла, что Георгий уже спит. Он забылся буквально на полуслове, намаявшись за день за рулем.

А ей теперь и вовсе было не до сна. Случайное воспоминание Георгия о психологическом поединке с отпетым головорезом в таймырскую метель взбудоражило ее фантазию, и она рисовала себе одну дикую картину за другой. Ее ужаснула мысль, что она могла бы никогда больше не встретиться с Георгием.

Чтобы отвлечься, Павла заставила себя помечтать о будущем, которое иногда казалось ей почти рядом. Лишь бы хватило выдержки, лишь бы не заторопиться ему навстречу, потому что женское счастье, подобно степным огням, нередко обманывает своей мнимой досягаемостью.

Она забывалась на несколько минут и опять тревожно просыпалась. Увидев, что Георгий разметался во сне и сбросил одеяло, тихонько поднялась, чтобы укрыть. Но едва склонилась, он очнулся и притянул к себе так сильно, что она припала к его плечу. Он поцеловал ее в сухие губы и не отпускал, любуясь ее лицом в рассеянном мягком отсвете белого полотна палатки. Да разве уж утро? Павла знобко поежилась от зоревого холодка, и Георгий, ощутив, как торкнулась в плечо ее тугая грудка, совсем потерял самообладание.

— Боже мой, опомнитесь!.. — громким шепотом сказала Павла.

Но она сама не могла противиться ему: все погасло от короткого замыкания чувств — и воля и рассудок.

А потом, когда явь постепенно вернулась к ней, она поразилась грубому своеволию Георгия. Он же, как ни в чем не бывало, шутил и улыбался. Она встала, оделась и молча вышла из палатки.

Весеннее солнце медленно всплывало из-за дальней излучины Тобола. Утренняя испарина поднималась над окрестными оврагами и струилась вдоль них лениво, не смешиваясь. Высоко над головой звенел жаворонок. Небо было чистым, не успевшим замутнеть от белесого туманца, и Павла без труда отыскала в вышине поющего жаворонка. Она следила за ним до тех пор, пока тот не снизился и камнем не упал в ковыль за полевым станом геологов. Тогда Павла с умилением оглядела землю в тюльпановых куртинах: степь была еще серой, и оттого цветущие тюльпаны выделялись на ковыльном полотне, как вышитые. Нет, наверное, ничего на свете трогательнее ранней степной весны. Павла жадно вдыхала волглый, с кислинкой воздух, похожий на кумыс. Голова кружилась.

В дверях соседнего вагончика появился Зиновий Егоров. Павла круто повернулась и пошла в степь.

Она шла и шла, не обращая внимания на тюльпаны, которые учтиво кланялись ей от низового ветерка. Она думала о том, что произошло в палатке: как все досадно просто, буднично. Она готовила себя к празднику, но праздника не получилось.

Павла сделала усилие над собой, чтобы не думать о Георгии. Но он по-прежнему заглядывал в лицо, так близко и так дерзко, что она невольно прикрывалась от него ладонью, чтобы избавиться от горячечного блеска восторженно-диковатых глаз. У нее не хватило сил защитить себя и после, когда он, уже поостыв немного, озорно расстегнул потайные пуговки на лифе и открыто загляделся на ее, с девчоночьей косинкой, испуганные груди... Она наивно представляла его совсем другим в молодые годы и пыталась сверить туманные видения с живой реальностью. Однако Георгий помешал, и память потухла снова, как догоревший костерок под ветром...

Павла оглянулась: следом бежала стайка неуклюжих, смешных кутят. Она подождала их у сурчины, и кутята обступили ее со всех сторон. Павла пожалела, что их нечем угостить. Но они бескорыстно сопровождали ее все утро, пока она бродила по степи. У дальних сурочьих нор, как и вчера, исправно несли караульную службу байбаки. Завидев байбаков, резвые щенята кидались к ним, повизгивая от удовольствия. Павла уже сама была готова бежать наперегонки.

Она вернулась посвежевшей, с легким румянцем на щеках. Георгий по-своему оценил эту перемену.

— А я хотел было посылать за тобой машину! — бодро сказал он. (Он мало знал женщин и не догадывался о том, что поспешная близость может и отдалить его от Павлы.)

Она бросила на него сердитый взгляд. Но это уже была смягченная сердитость: степь успокоила ее, умиротворила, хотя и ненадолго.

В полдень, осмотрев буровые на новой залежи медного колчедана, они выехали в обратный путь. Всю дорогу Георгий рассказывал всякие комичные историйки из жизни геологов на Севере. Павла отмалчивалась упорно.

В Восточную экспедицию они добрались под вечер. Тут был целый поселок: двухэтажные каменные дома со всеми удобствами, не чета полевому стану на Тоболе. Первым их встретил Виктор Дробот, которого Павла уже знала как Шурочкиного жениха.

Под свежим впечатлением неустроенного быта самых дальних поисковиков Каменицкий выговаривал начальнику экспедиции, который на скорую руку созвал планерку:

— Гляжу я на вас, товарищи, и думаю: беззаботно живете вы здесь, на тихой окраине Ярска, будто какие-нибудь служащие какой-нибудь заготконторы. Вы же толком не знаете, что, например, сейчас делается в Притоболье...

— Людей не хватает, молодые инженеры уходят под разными предлогами, — сказал, не оправдываясь, начальник экспедиции Полухин, тучный здоровяк-флегматик.

— Это мне известно, Василий Васильевич. Это старая песня. Зеленые инженеры уходят — полбеды. Хуже, если и видавшие виды геологи не могут жить без канализации. Никто из вас, руководителей экспедиций, не бывает в поле дольше одного-двух дней. А вы сами понимаете, что оседлый образ жизни нам противопоказан. Кстати, у Николаева до сих пор нет коллектора. Могли бы уж подыскать грамотного человека.

— Была у нас одна девица. Отказалась ехать.

— Что значит отказалась? Почему отказалась?

— В степи нет парикмахерской.

— Ага, негде делать маникюр? Надо было получше попросить эту  к н я г и н ю  К е р н  заняться тобольским керном. Познакомили бы ее с инженером Сольцевой. Может, личный пример Настасьи Дмитриевны подействовал бы.

— Совсем захвалили Сольцеву, — уже раздраженно сказал Полухин. — Теперь она больше тратит времени на жалобы, чем на работу.

— Значит, довели.

— Зазналась она.

— Побольше бы нам инженеров, которым есть отчего зазнаться. У каждого геолога должно быть свое особое пристрастие, свое амплуа. Вот здесь, я вижу, присутствует Виктор Дробот. По образованию он гидрогеолог, но в прошлом году явился ко мне с настойчивой просьбой о переводе на медь. Если так менять свое амплуа, то ничего путного, конечно, не сыграешь в жизни...

Длинные брови Виктора изумленно вскинулись, он низко опустил голову, чтобы не встретиться взглядом с Каменицким. Все же припомнил Георгий Леонтьевич прошлогодний разговор в управлении. Ну зачем? Теперь начнет любой и, каждый посмеиваться над тем, как  м о к р ы й  геолог собирался выйти из воды сухим.

Георгий сам пожалел парня, да было поздно.

— Если останетесь ночевать, то комната у нас готова, — сказал Полухин, закрыв необычную планерку.

— Нет, спасибо, Василий Васильевич, загляну к отцу. Тут каких-нибудь полчаса езды.

Апрельское солнце закатилось, когда пропыленный «газик» поднялся на гребень кряжистого увала, что разделяет два соседних города — Ярск и Молодогорск. Цветные многоярусные дымы металлургического комбината на фоне вечерней зари создавали иллюзию вселенского пожара. Георгий притормозил машину.