Золотая братина: В замкнутом круге - Игорь Минутко

– Я просил выяснить…

– Сделано, – перебил посол и посмотрел на Анатолия Семеновича.

– За две последние недели, – начал Анатолий Семенович, по-московски растягивая слова и акая, – Валентин Иннокентьевич Дунаев ведет себя как всегда. Никаких признаков беспокойства, внешних, во всяком случае. Словом, убежден: хозяин яхт-клуба и ресторана «Емеля» ничего не подозревает. Дважды соотечественники заказывали у него ужин, один раз – празднование дня рождения, второй – встреча ветеранов минувшей войны. Так что подобные заказы для него обычное явление…

Посол взглянул на часы, налил себе в бокал минеральной воды, отпил глоток.

– И последнее. Министр иностранных дел, Глеб Кузьмич, человек прогрессивных взглядов, ратует за расширение советско-боливийских отношений, яростный враг всяких профашистских группировок, которые есть в стране. Но его окружение… Есть там люди, мягко говоря, не лучшие друзья Советского Союза. А в кабинете министров – уши, и не исключено…

– Я понимаю.

– И поэтому, Глеб Кузьмич, – продолжал Юрий Петрович Соболев, – я обратился за помощью к товарищу Мануэлю Асанья. Просто страховка. Люди Мануэля прибудут туда через пять минут после вас, то есть без пяти три. Никаких действий с их стороны, они только фон. Но если возникнет экстремальная ситуация…

– Надеюсь, она не возникнет.

– Я тоже надеюсь. – Посол легко, по-военному, поднялся из кресла, взглянул на часы: – Сейчас без двадцати два. В нашем распоряжении час. На дорогах Ла-Паса во время ленча бывают пробки, поэтому не будем искушать судьбу и без суеты – в путь. Лучше где-нибудь вблизи от цели переждать в машине.

Глеб Кузьмич тоже поднялся из кресла. Некая тяжесть ощущалась в затылке. Наверное, опять прыгнуло давление. Не до того. Не обращать внимания.

– Что же, товарищ посол, – сказал Забродин, – как говаривали в старину, с Богом!

– С Богом, Глеб Кузьмич…

Министерство иностранных дел Боливии находилось в старом районе Ла-Паса, застроенном еще во времена испанской колонизации. Оно помещалось на небольшой площади с фонтаном в центре, с католическим собором, белая паперть которого была в этот полуденный час раскалена солнцем. Министерство занимало величественное здание с колоннами из серо-коричневого прохладного гранита. У широких ступеней министерства остановилась черная «Волга» с красным флажком на корпусе. Из машины вышел молодой человек в светло-сером костюме, при галстуке, распахнул дверцу, и из «Волги» появился посол Советского Союза Юрий Петрович Соболев, в безукоризненном светло-коричневом костюме, тоже при галстуке, с кожаным «дипломатом» в руке. В кабинете его встретил министр иностранных дел Боливии, тучный мужчина («Чем-то он похож на Бальзака», – подумал Забродин), в его облике не было ничего официального, он дружески улыбался.

Они расположились у окна, на широком диване, недалеко от стола секретаря, который, не поднимая глаз, сосредоточенно работал, углубившись в какие-то бумаги. Юрий Петрович щелкнул замком кожаного «дипломата».

– Сначала, господин министр, я ознакомлю вас с некоторыми дополнительными документами. Они, как мы убеждены, рисуют полный облик человека, нас интересующего. Начнем, если вы не против, с фотографий. Я их прокомментирую. И еще красноречивее их прокомментируют некоторые тексты.

Двухэтажное здание в стиле русской дворянской усадьбы XIX века было выстроено на набережной канала, который впадает в реку Рио-де-ла-Пас. Немалых хлопот и, главное, средств стоило эмигранту из России Валентину Иннокентьевичу Дунаеву, появившемуся в Ла-Пасе в 1945 году, построить этот дом в аристократическом районе города. Но что не сделают деньги… Над левым крылом усадьбы красочная вывеска: «Яхт-клуб „Емеля“». Собственно, яхт-клуб господина Дунаева находится на озере Титикака, куда из Ла-Паса надо добираться поездом или по скоростной автостраде. Там у Валентина Иннокентьевича с десяток яхт, которые он сдает в аренду, вышколенный персонал, и заправляют всем делом трое русских, тоже, естественно, эмигранты.

Впрочем, Анатолий Семенович, который не раз бывал на озере в яхт-клубе господина Дунаева, говорит, что среди русских есть там один поляк по кличке Лях, появившийся с полгода назад. Этого Ляха вся обслуга боится как огня, на нем держится весь порядок: свиреп, скор на расправу, закон для него – собственный кулак. Хотя сам он, похоже, замешан в темных делах, связанных с наркотиками, – в этой связи им интересовалась полиция. Но все обошлось, вроде бы не без вмешательства хозяина яхт-клуба «Емеля». Самое же интересное – то, что этого Ляха привез к господину Дунаеву прямо на озеро якобы сын Валентина Иннокентьевича, который появился там всего на несколько дней, а потом исчез, уехал. Обо всем этом поведал Анатолию Семеновичу один из работников яхт-клуба, которого «сотрудник» советского посольства завербовал…

Узнав все это, Забродин крайне удивился: Кирилл Захарович Любин много рассказывал ему о Толмачеве – и никогда речь не заходила о сыне. Наоборот, Глеб Кузьмич знал, что у Никиты и Дарьи не было детей. Может быть, ребенок от другой женщины? Впрочем, все это сейчас не главное, второстепенное. Может быть, потом есть смысл разобраться, кто они такие – сын Толмачева (если это сын) и Лях…

Что еще известно о деле господина Дунаева? Пожалуй, все. Сам господин Дунаев отправляется в свой яхт-клуб не реже одного раза в месяц на два-три дня – и ждет его на голубой глади озера красавица яхта «Ольга», точная копия той самой, наскоро проданной в Мемеле в 1918 году. А вторая копия «Ольги» стоит здесь, у гранитного причала канала, на вечном приколе, возле левого крыла усадьбы богатого русского эмигранта, где расположена контора яхт-клуба «Емеля», – реклама, призыв заняться увлекательным спортом, и всегда она перед глазами Валентина Иннокентьевича. В левом же крыле усадьбы – ресторан под тем же названием. Двумя крайними окнами из этого крыла смотрит на набережную канала рабочий кабинет Валентина Иннокентьевича Дунаева. А покои – пять комнат и зала – на втором этаже.

Было без четверти три пополудни. Хозяин яхт-клуба и ресторана находился в своем кабинете. Все так, как на фотографии в журнале «Вечернее чтение»… Массивный стол с двумя телефонами и всякими безделушками. Слева от него картина в тяжелой раме – обнаженная молодая женщина, метиска, и написана картина мастером: нежность, желание, тайна во всем облике южноамериканской красавицы и еще, представьте себе, печаль – почему так быстротечна жизнь?… Справа от стола на стене – золотая братина. Что сказать? Так и кажется: ее золотым отсветом озарен кабинет господина Дунаева, и вроде бы где-то далеко, а может быть, в другом измерении, но здесь же – то ли стон, то ли звон металла, вроде бы еле слышное лошадиное ржание и… не может быть… пепелищем тянет или пожарищем…

Еще в кабинете Валентина Иннокентьевича – большой телевизор; на круглом столике в углу вокруг самовара искусно расставлен красочный чайный сервиз, русская гжель. Диван, покрытый ковром, мягкие удобные кресла на колесиках, холодильник-бар, и за стеклом десятка три-четыре разномастных и по форме, и по этикеткам бутылок. А стекла в окнах бронированные, и забраны они изнутри тонкой решеткой из белого металла – сразу и не заметишь.

Итак, на часах было без четверти три, и Валентин Иннокентьевич Дунаев, действительно совсем седой, с короткой стрижкой, но еще крепкий, мускулы накачанные (спортсмен как-никак, яхта силы и сноровки требует), в джинсовой рубашке с закатанными рукавами, сидел за своим столом.

Рядом с ним стояла молоденькая девушка-метиска, официантка, совсем недавно принятая на работу. И хозяин обнимал ее за тонкую талию, прижимая к себе, волосатая загорелая рука его медленно поползла вниз. Девушка с окаменевшим лицом молча терпела ласку. В это же время (из окон видно) к ресторану «Емеля» подъехала длинная легковая машина стального цвета, из нее вышли трое: совершенно седой господин в больших темных очках и два молодых человека, один высокий, худой, второй среднего роста, боксерского сложения. Все трое направились к дверям ресторана.

– Мария, – Валентин Иннокентьевич выпустил девушку из объятий, – чего им? Узнай.

Девушка, не сумев сдержать облегченный вздох, убежала. Хозяин ресторана откинулся на спинку кресла, и его лицо, иссеченное морщинами, стало напряженным. Вошла Мария:

– Господин… Это русские. Хотят заказать ужин.

– Русские? – Дунаев помедлил. – Проси.

Через несколько мгновений в кабинете появились Забродин в темных очках, которые закрывали пол-лица, Анатолий Семенович и Владимир.

– Здравствуйте, Валентин Иннокентьевич, – сказал по-русски Забродин.

– Из России? – спросил хозяин ресторана, не поднимаясь из кресла.

– Если бы! – вздохнул Глеб Кузьмич, стараясь не смотреть на золотую братину. – Из Перу. А из России… Я оттуда, наверно, тогда же, когда и вы, Валентин Иннокентьевич.